Факт государственного переворота я рассматриваю как проявление
кризиса «верхов» и одновременно как контрреволюционный «заход» в революционную
ситуацию (а никак не «выход» из нее) (6). Важно подчеркнуть: к моменту начала
революции в обществе успела сложиться революционная ситуация. Налицо были все объективные, по оценке Ленина, ее признаки:
кризис «верхов»; неспособность справиться с недовольством «низов» и с их
растущей активностью, которая, помимо роста нужды и бедствий масс, была подогрета публичным и циничным попранием
политических (избирательных) прав государственным переворотом. Важно
подчеркнуть, что такой признак, как рост выше обычного активности масс, в качественном отношении был заострен
политически, поскольку на предстоящие выборы было вынесено решение вопроса о власти, основного вопроса всякой
революции.
Что касается другой составляющей революционной ситуации –
субъективного фактора, то следует обратить внимание на появление силы,
способной адекватно ответить на военный переворот вооружением народа и в своей
дальнейшей деятельности исходить из признания преимуществ вооруженной борьбы,
не отказываясь от подчинения этой форме борьбы иных. Если исходить из
определения степени готовности и зрелости субъективного фактора и ее влияния на
последствия борьбы, то, как свидетельствует мировой опыт революций, сама эта «зрелость»
не является некоей застывшей в абстракции абсолютной величиной. «Зрелость» как
таковая подвержена «подвижности», как все живое. Она зависит не только от
собственной природы, но и от альтернативной силы, направленной против нее. В
оценке степени зрелости субъективного фактора в процессе революционной борьбы
вряд ли можно вообще прийти к верному выводу без конкретного учета соотношения борющихся сил, содержания
решаемой тактической задачи, как части стратегии. И это особенно важно
принимать во внимание, когда речь идет о Кубинской революции 50-х годов.
Зададим прямой вопрос: имелся ли достаточной степени зрелости
субъективный фактор в момент штурма двух казарм 26 июля 1953 г.? Ответ, на
мой взгляд, может быть только утвердительным. Во-первых, военной диктатуре, олицетворявшей на тот момент успех
сил контрреволюции, открыто противостояли организованные
(!) силы революции в лице Движения 26 июля как политической организации, сумевшей
в первые же часы после переворота разоблачить антинародную сущность тирании,
обратившись к обществу с Манифестом. Во-вторых,
на военный переворот и захват власти Батистой Движение 26 июля ответило
адекватно: вооруженным штурмом материального
символа этой власти, каковым следует считать казармы как средоточие военной
силы режима. В-третьих, налицо факт
трансформации Манифеста Фиделя Кастро от 10 марта 1952 г. в «Программу
Монкады», составленную как совокупность пяти революционных законов, подлежащих
немедленной реализации. В-четвертых, «субъективный
фактор» олицетворяет собой власть и действует как власть, ибо принятие
юридических актов (пять законов и есть таковые акты) находится исключительно в
компетенции власти. В-пятых, природу
этой власти определяет ее источник, то есть народная революция – победившее вооруженное восстание народа.
Субъективный фактор не статичен в принципе. Если речь идет о
субъективном факторе Кубинской революции 50-х годов, то для него характерен
процесс непрерывной кристаллизации не только через все драматические перипетии
тернистого пути революции к победе (трагедия Монкады, драма высадки с «Гранмы»),
но и через «самоочищение» авангарда, освобождавшегося от правого крыла и
колеблющихся элементов внутри самой организации Движения 26 июля. Было достигнуто
единство действий с другими революционными организациями и тем самым
сформированы предпосылки для организационного объединения на единой идейной
основе, что и стало главной предпосылкой создания в 1965 г. новой
Коммунистической партии.
Решающую роль в процессе этой кристаллизации сыграла, конечно,
тактика расширения и укрепления связи с широкими народными массами, то есть с
теми слоями населения, которые объективно представляли собой социальную базу
других организаций. Таких, как НСП, чей авторитет в рабочем классе Кубы был
непререкаем, Революционный директорат 13 марта с его огромным влиянием в среде
студенчества и молодежи, а также крестьянские ассоциации, объединения женщин-мартианок.
Повстанческая армия как армия нового типа, выразительница подлинно народных
интересов, подтверждала незыблемость ленинского положения о том, что всякая
революция лишь тогда чего-нибудь стоит, когда она умеет защищаться.
IV. Пять революционных
законов «Программы Монкада»
Нападение на казарму Монкада и последующие
действия выдвинули на политическую арену новую, молодую революционную
антиимпериалистическую группу руководителей, которая ликвидировала влияние на
широкие народные массы старых буржуазных лидеров – сторонников примирения и
соглашательства с империализмом.
Блас Рока. Из доклада на VIII съезде НСП
Конечно, программа Монкады была практическим
документом, она не преследовала цель теоретического освещения вопроса. Ее
задача состояла в том, чтобы открыть глаза массам. И она действительно открыла
глаза массам. Любопытно, что программу Монкады никто не обвинил в коммунизме
или социализме.
Ф. Кастро. Интервью советскому журналу «Коммунист»
(октябрь 1978 г.)
Социалистический потенциал мартианства нашел концентрированное
выражение в «Программе Монкады». Ее основные положения прошли первую апробацию
в горах Сьерра-Маэстра, в зоне действия повстанческой армии, где по примеру
первых независимых Сражающихся республик, о которых речь шла выше, возникло
государство в государстве – «Свободная
территория Кубы» с собственным суверенитетом
и местными органами власти, подчиненными генеральному штабу повстанческой
армии. Особое место, как юридический акт, в системе повстанческого законодательства
занимает Закон № 3 Сьерры. Он восстанавливал действие Конституции 1940 г. с ее 90-й
статьей, объявлявшей латифундии вне закона. Но потенциал этого закона выше и
глубже. Дезавуировав аграрное законодательство, навязанное из Вашингтона, взяв
тем самым реванш над аграрной контрреволюцией, авангард одержал и политическую победу, имеющую
принципиальное значение для понимания потенциала и природы субъективного
фактора, а не только для оценки степени его зрелости.
Перед нами факт сложившегося в стране реального двоевластия, как свидетельство роста
наступательной потенции авангарда, ни на мгновение не терявшего из перспективы
повстанческой борьбы чрезвычайную значимость решения основного вопроса революции
– вопроса о власти. Власти, имеющей четко разработанные, успевшие пройти
апробацию законы и потому знающей, что делать на «второй», самый трудный, день
после свержения режима. Логическим же венцом создания «Свободной территории Кубы», как государственного образования,
стало обретение собственной столицы,
о чем жителям города сообщил в речи Фидель Кастро. Это – Сантьяго-де-Куба,
колыбель Монкады.
31 декабря 1958 г.
ударные колонны под командованием Камило Сьенфуэгоса и Че Гевары находились на
подступах к Гаване, диктатор бежал из страны в объятия такого же ставленника
США, диктатора Доминиканской Республики Трухильо (ни Белый дом, ни Испания не
сочли нужным даже ответить на телеграмму о предоставлении ему убежища). Момент
совпал с трансляцией «Радио повстанцев» («Radio Rebelde») на весь мир речи
Фиделя в Пальма-Сориано, пригороде Сантьяго-де-Куба, окруженного двумя
колоннами повстанческой армии: № 1 им. Хосе Марти и № 2 им. Франка Паиса под
командованием Рауля Кастро.
Свое обращение к кубинскому народу в ту грозную ночь он заканчивает
словами: La Revolucion
empieza ahora! (Революция начинается сейчас!). Глубинный смысл этого девиза состоит в
«живом рапорте» народу, движущим силам революции о чрезвычайной необходимости
именно сейчас быть начеку, ибо многоголовая и многоголосая гидра
контрреволюции не дремлет. Надо парализовать все ее возможные акции. Такова
диалектика революционной победы. Но смысл девиза не ограничивается этой задачей
первостепенной значимости. Он еще и в том, чтобы вселить в сознание общества
мысль: грядут перемены, которых оно ждет. На очереди проведение в жизнь «Программы
Монкады».
В чем состояли пять революционных законов программы?
1. Первый революционный закон возвращал народу его
суверенитет. Он восстанавливал Конституцию 1940 года как основной закон государства,
если только народ не пожелает изменить его или заменить другим. После того как
конституция была бы восстановлена и были бы примерно наказаны все лица, которые
ее предали, уничтожив выборные органы, революционное
движение, как временное олицетворение суверенитета народа и единственный
источник законной власти, должно было взять на себя все полномочия, вытекающие
из этого акта, за исключением права изменять конституцию, издавать законы,
осуществлять их и права судебной власти…
Правительство, провозглашенное победившим в борьбе народом,
должно было получить все необходимые полномочия, чтобы эффективно выполнять народную
волю и восстановить подлинную справедливость (чистка аппарата, возвращение к
законности, поруганной в ходе военного переворота).
2. Второй революционный закон передавал землю в безвозмездную
и вечную собственность всем колонам, субколонам, арендаторам, издольщикам и
малоземельным крестьянам, имевшим участки в пять или менее кабальерий земли.
Государство возмещало бывшим владельцам стоимость земли в размере ренты,
которую они получили бы с этих участков в течение десяти лет.
3. Третий революционный закон предоставлял рабочим и служащим
право на 30% прибылей всех крупных промышленных, торговых и горнорудных предприятий,
включая сентрали. Из сферы действия этого закона исключались только
сельскохозяйственные предприятия, которые подпадали под действие других законов.
4. Четвертый революционный закон предоставлял право получать
55% прибылей от выращивания сахарного тростника и минимальную квоту в 40 тысяч
арроб всем мелким колонам, работавшим на данном месте в течение трех или более
лет.
5. Пятый революционный закон предусматривал конфискацию
имущества у казнокрадов, нажившихся при всех предыдущих правительствах, и у
лиц, связанных с ними, конфискацию нечестно нажитого имущества и у тех, кому
оно было передано в качестве наследства или по купчей. Эта конфискация должна
была проводиться специальными судами с широкими полномочиями, предоставляющими
им доступ ко всем источникам, необходимым для расследования. Эти суды получили
бы право вмешательства в дела акционерных компаний, принадлежащих национальному
капиталу, если казнокрады могли укрыть в них расхищенные средства. Они также
имели бы право требовать от иностранных правительств высылки этих лиц и наложения
эмбарго на их имущество. Половина всего конфискованного имущества должна была
перейти в пенсионные рабочие кассы, другая половина – на больницы, приюты и
дома престарелых.
Эти законы дополняются заявлением, что Куба должна проводить
политику тесной солидарности со всеми демократическими странами континента и
что политические эмигранты, преследуемые кровавыми тиранами, угнетающими
братские народы, найдут на родине Марти не преследование, голод и предательство,
как прежде, а хорошее убежище, братство и хлеб. Куба должна быть бастионом
свободы, а не позорным звеном в цепи деспотизма (7).
