Историческое место Кубинской революции
(26 июля 1953 – 1 января 1959 гг.) в мировом революционном процессе ХХ века

Куба, что было бы с тобой, если бы ты позволила умереть Апостолу.[1]

Фидель Кастро. История меня оправдает

Определение исторического места Кубинской революции требует, прежде всего, соотнесения с предшествующей историей освободительного движения в стране. И в особенности – с характером развития антиколониального и антиимпериалистического революционных процессов в тесной взаимосвязи с социальными задачами, которые со всей остротой стояли перед кубинским обществом со второй половины ХIХ в., когда завершилось формирование нации и национального самосознания. Объяснение же победы революции во второй половине ХХ в. требует скрупулезного учета объективных обстоятельств в их прямой связи с созреванием субъективного фактора, способного решить исторические задачи освободительного движения. Этот тезис особо важен из-за «подвижности» внутреннего содержания самих решаемых задач, потому что их природа, усложняясь от этапа к этапу, всякий раз диктовала необходимость изменения (нередко кардинального!) тактики их решения.

Обусловлено же данное обстоятельство было не столько внутренними, сколько внешними факторами. И вызывалось оно не сугубо национально-социальным содержанием самого освободительного процесса. Решающим всякий раз становилось влияние геостратегического положения страны и географии острова. В частности, соседство с агрессивным хищником в лице Соединенных Штатов и природой мировых экономических связей, в которые была втянута как дореволюционная, так и постреволюционная Куба.

Своеобразие положения страны сказалось на истории освободительного движения и непосредственно отразилось на идейной эволюции концепции национальной независимости и ее трансформации в концепцию государственного суверенитета. В итоге при непрерывности самого революционного движения происходит обусловленная закономерностями борьбы поэтапная смена политического авангарда на каждом новом, крутом историческом повороте. Иными словами, речь идет о поэтапном формировании поколений борцов, готовых принять и, в свою очередь, передать эстафету борьбы за реализацию стратегической цели – завоевание суверенитета. И всякий раз поколению, способному идеологически обновить программу действий, приведя ее в соответствие с задачами, усложнившимися из-за «вторжения» в исторический процесс ранее отсутствовавших или, быть может, дремавших факторов.

Воплощением каждого поколения становились социально-политические силы, диктующие авангарду выбор тактики, соответствующей моменту и, что особенно существенно, гибкой политической линии. Что же касается стратегии, то она, как программа-максимум, как бы остается временно в некоторой «неприкосновенности» и политически выверенной «автономности». Речь идет не об абсолютизации стратегии, как некоей константы, не могущей быть измененной или пересмотренной. На этот аспект приходится обращать особое внимание, потому что в ходе двух антиколониальных (против Испании) революций в кубинском обществе произошла поляризация политических сил, возникло (не без воздействия Вашингтона) течение так называемых аннексионистов (сторонников аннексии острова Соединенными Штатами) с притязаниями на лидерство в освободительной борьбе. Данная ситуация ставила под удар завоевание независимости, обрекая страну на ограничение государственного суверенитета и усугубляя обострение внутринациональных противоречий. В итоге перед авангардом со всей неотложностью встала необходимость концептуальной корректировки идеологии независимости, принципиального, с учетом внешних факторов, пересмотра содержания стратегии, а также тактики и политической линии в зависимости от расстановки и соотношения борющихся сил.

Решение этой задачи выпало на долю выдающегося революционного демократа Хосе Марти. В бескомпромиссной борьбе с аннексионизмом как течением и с его адептами как реально противостоящей силой Марти заложил фундамент концепции и теории суверенитета. Одержав победу в защите этих идей на двух Вашингтонских международных конференциях (1889, 1891 гг.), он бросил вызов геополитике Вашингтона по насаждению собственного господства в Латинской Америке. В этом состоит сущность мартианства как революционного учения о завоевании подлинной независимости и противостоянии захватническим амбициям Белого дома.

Завоевание суверенитета, как конечная цель стратегии освобождения, а главное – гарантия суверенитета, достижимы (и свидетельство тому опыт Кубинской революции) лишь на путях движения демократии к социализму. То есть использования ее революционного потенциала для формирования и мобилизации авангардом таких политических (решение вопроса о власти), социальных и экономических факторов, которые не позволяют революции застыть на полпути. В контексте Кубинской революции 50-х годов это и есть не что иное, как социалистический потенциал мартианства, олицетворяющего неразрывность национальных и социальных задач освободительной борьбы. Надо отдать должное политическому чутью авангарда во главе с Фиделем Кастро: реализация этого потенциала, как будет показано ниже, началась до свержения режима и в соответствии с требованиями закономерностей борьбы, открытых классиками марксизма-ленинизма.

Определяя историческое место Кубинской революции, на мой взгляд, следует видеть присущую ей уникальность в том плане, что она является первой победоносной революцией нового типа. И эта новизна состоит в том, что Движение 26 июля, как авангард, мобилизовало трудящихся на совершение революции, которая не только была направлена против неоколониализма, но и одержала над ним победу, прежде всего идеологическую. Эта победа была подтверждена в ситуации бескомпромиссного противостояния, когда гибель СССР и международного социалистического разделения труда обрекала страну на двойную экономическую блокаду и, казалось, лишала стратегической перспективы.

Из этого вовсе не следует, что Кубинская революция не есть продолжение такого выдающегося события ХХ века, как Великий Октябрь. Напротив, опыт Великой Октябрьской социалистической революции, обновивший марксизм и показавший возможности победы пролетариата в отдельно взятой стране, открыл для революционных сил Кубы новый простор в творческом понимании и реализации великого учения.

В этой связи мне трудно отказать в справедливости мысли о том, что не только опыт прошлого обогащает настоящее, но и настоящее способно обогатить понимание опыта прошлого. Практика Кубинской революции раскрывает глубже свои заслуги перед теорией после пережитой мировым сообществом драмы ухода с международной арены Советского Союза и мировой социалистической системы, которую поглотила ползучая мировая контрреволюция, взявшая на вооружение две скудные в сущности идеи: насаждение «демократий» в облике «цветных революций» и «глобализацию» в ее вашингтонском варианте.

I. Три поколения кубинских революционеров

«Мы гордимся историей нашей родины. Мы изучили ее еще в школе, мы росли, внимая словам о свободе, справедливости и правах. Нас научили с ранних лет благоговеть перед славными примерами – нашими героями и нашими мучениками. Сеспедес, Аграмонте, Гомес и Марти – это первые имена, которые запечатлелись в нашем сознании. Нас воспитали на словах, которые произнес Титан [2]: что свободу не выпрашивают, а завоевывают лезвием мачете…».

Фидель Кастро. История меня оправдает

В освободительном движении Кубы выделяются три поколения революционеров [3].

Первое охватывает 1868–1895 годы, берет начало с Десятилетней войны (1868–1878), первой антиколониальной, национально-освободительной революции. Толчком к ней послужило обнародование Манифеста «Клич из Яра», в котором провозглашалась независимость острова. Его автор – Карлос Мануэль де Сеспедес-и-Борхес (1819–1874), национальный герой Кубы, адвокат. Сын плантатора и сам плантатор, он освободил своих рабов и призвал их вступить в созданную им Освободительную армию, чтобы начать вооруженное восстание против испанского гнета. Первый президент (1869–1873) 1-й независимой Сражающейся республики Куба.

У первого поколения революционеров Кубы есть имя собственное – мамби. Это слово не имеет адекватного эквивалента ни в одном другом языке (лишь лингвисты видят в нем афрокубинские корни), чем подтверждается то, что оно отражает собой не «языковую», а социальную (в данном случае даже идеологическую) категорию. Можно прозой передать поэзию его звучания: «патриот», «борец за великое дело свободы». Есть и «гимн», впитавший в себя дух и созвучие мятежных дел первых революционеров – песня-символ редчайшей красоты и силы – «Мамби». С высокой честью и ответственностью дух мамби несли и продолжают нести в себе все последующие поколения борцов. Бессмертен он и сегодня.