Данное обстоятельство, хотя оно и имело конкретные предпосылки, не следует, тем не менее, абсолютизировать и связывать исключительно со спецификой, скажем, выборов или с национальными особенностями кубинцев. По той простой причине, что «совиные крыла» Вашингтона, зловеще простертые над Кубой, как, впрочем, и над всей Латинской Америкой, неизменно нацелены были на периодическую смену «сильных личностей» у руля правления страной и на внедрение в государственные и политические структуры, а также общественные объединения собственных надежных агентов влияния. Между тем, навязывая странам «режимы каудильо», Белый дом осуществлял не только политический контроль, но и тотальное отслеживание смены настроений в обществе, а также активное влияние на эти настроения с целью раскола.

Парадоксально, но факт, что эта практика в «подсознании» общества невольно выработала психологию обостренного персонального интереса к той или иной личности, выдвинувшейся на арену политической жизни в конкретных исторических условиях. В общественном мнении данная персона теперь уже вовсе не «подсознательно», а в соответствии (или при расхождении) с национальным самосознанием обретала как бы самодовлеющую силу. При ее абсолютизации как «самоопределяющейся» власти она воспринималась уже как сила, которая вступает в противоречие с существованием демократических институтов. Особо осязаемой данная ситуация становится в периоды и на фоне возрастания политической активности масс, что и произошло на Кубе в канун государственного переворота 10 марта 1952 г., за два месяца до выборов.

Адекватно противостоять данной политической практике начавшаяся революция могла, только выдвинув из своего стана такую личность, которая была бы в состоянии воплотить в себе чаяния и надежды общества и, сконцентрировав их в доступную народу платформу, мобилизовать широкие социальные слои на реализацию насущных задач.

Явный случай публичного внедрения Вашингтоном во власть диктатора и попрания тем самым демократического процесса, естественно, выдвинул на первый план вопрос о выборе обществом антиимпериалистического (противостоящего Вашингтону!) курса и о необходимости тем самым защитить право народа на суверенитет. Нелегитимная власть должна быть упразднена. Такова дилемма. Другими словами, политическая жизнь общества объективно была поставлена в зависимость от выбора власти, т.е. решения вопроса о власти. А это и есть основной вопрос всякой революции.

На особую значимость решения революцией задачи завоевания суверенитета обратил мое внимание при оценке ее характера Блас Рока в ходе нашей обстоятельной беседы при личной встрече (ноябрь 1981 г.). Один из самых авторитетных лидеров коммунистов, автор выдающегося марксистского труда «Основы социализма на Кубе», при обсуждении вопросов исследования Кубинской революции не раз возвращался к теме практической невозможности решения всей совокупности социально-политических и экономических задач без завоевания подлинной национальной независимости. Все язвы социальных проблем общества, и в первую очередь такие, как безземелье крестьянства, уродство аграрных отношений, были завязаны в «гордиев узел», разрубить который возможно было лишь завоевав суверенитет. Их решение, по его глубокому убеждению, было предусмотрено уже «Программой Монкады», с обнародования которой, собственно, и начиналась революция. И этот путь революции, как он считал, оказался единственно верным. «На это нами было обращено, – отметил он, – чрезвычайное внимание на последнем съезде нашей партии» [1].

Неведение не есть аргумент в защиту верности или осуждение ошибочности той позиции, которую занял определенный круг «теоретиков» в отношении признания или, напротив, непризнания марксистской природы Кубинской революции. Ситуация эта чревата опасностью усугубления заблуждений. Так и произошло в действительности с оценкой практически всех узловых моментов трактовки кубинского революционного процесса 50-х годов. Это распространилось и на понимание исторической роли и места «Программы Монкады», обнародованной в речи Фиделя «История меня оправдает» 17 октября 1953 г. Речь, как программный документ, была проигнорирована, хотя она была известна с 1954 г., когда ушла в народ, стала мощной силой, сплачивающей общество на борьбу с режимом. Игнорируя эту программу как объект изучения, теоретики лишили себя золотого ключика, способного открыть потенциальную сокровищницу марксизма.

Кубинская революция не нуждается в том, чтобы за ней признали «право» считать себя «родным дитятей» марксизма. Теоретически это положение обосновано в программных документах новой компартии Кубы, возникшей на базе объединения всех революционных потоков (1965). Однако нуждается в этом современный марксизм, претендующий на право стать мировоззрением гуманистически мыслящего человечества, теорией революционного преобразования мира, наукой о современных законах и закономерностях идеологической борьбы с не прекращающими трансформироваться политическими «теориями» неолиберализма типа «конца истории». И цель при этом одна: соответствовать вызовам ХХI века, когда объективно формируются предпосылки для расширения социальной базы революционной демократии как антиимпериалистической альтернативы политике насаждения по всему миру «демократий» в облике постулатов либеральных ценностей, реакционная сущность которых вскрывается со все большей явственностью и цинизмом. А контрреволюционная субстанция их принимает все более агрессивный характер по мере сталкивания мира на путь однополярного развития и «глобализации» для обслуживания «золотого миллиарда».

В задачи настоящей статьи не входят ни стремление «навязать» дискуссию среди философов-марксистов, ни тем более, желание дать историографический обзор научных исследований по изучению «марксистской» природы Кубинской революции. Однако, как важную веху в разработке данной проблемы, следовало бы отметить работу французского ученого, коммуниста Жака Арно «Куба и марксизм» (2), явившуюся по существу первым серьезным вкладом в анализ Кубинской революции 50-х годов в методологическом ключе марксизма-ленинизма.

III. Диалектика революции и контрреволюции в революционной ситуации

Да, много ошибались и часто ошибались Маркс и Энгельс в определении близости революции, в надеждах на победу революции… Но такие ошибки гигантов революционной мысли, поднимавших и поднявших пролетариат всего мира над уровнем мелких, будничных, копеечных задач, – в тысячу раз благороднее, величественнее и исторически ценнее, правдивее, чем пошлая мудрость казенного либерализма, поющего, вопиющего, взывающего и глаголющего о суете революционных сует, о тщетности революционной борьбы, о прелести контрреволюционных «конституционных» бредней.

В. И. Ленин. Предисловие к русскому переводу книги «Письма И.Ф.Беккера, И. Дицгена, Ф. Энгельса, К. Маркса и др. к Ф.А. Зорге и др.» ПСС. Т. 15, с. 249

Важнейшим открытием марксизма как теории революций является обоснование диалектики революции и контрреволюции и выявление в этом контексте антикоммунизма как ведущей идеологии и одновременно питательной среды контрреволюции. И диалектический закон борьбы противоположностей в этом «тандеме» проявляет себя с особой изощренностью и жесткостью. Можно сказать: и жестокостью. Их взаимосвязь не обязательно определяется формулой: революция вызвала контрреволюцию. В случае с Кубой 50-х годов мы как раз сталкиваемся с неоспоримыми фактами перехвата инициативы силами контрреволюции. Этот факт представляется чрезвычайно значимым для выявления специфики действия, как считал Ленин, основного закона всех «великих революций», то есть приобретения массами собственного политического опыта, ускоряющегося в условиях революционной ситуации, без которой, по Ленину, вообще невозможна революция (3).

Своеобразие ситуации на Кубе заключалось в том, что именно контрреволюция перешла в превентивное наступление против наличных и потенциальных движущих сил зреющей в обществе революции, прервав таким образом демократический процесс смены (передачи) власти по итогам выборов нового президента.

3 марта 1952 г., за три месяца до выборов, вышел из печати американский журнал «Newsweek». Внимание на себя обращали его обложка с кричащим девизом: «Карибские страны – красный кинжал в спину США» и статья «Красное вторжение в Центральную Америку–серьезная угроза безопасности США». Речь шла в основном о «жемчужине Антил». «Куба, – писал журнал, – кажется, превращается в главного представителя мирового коммунизма в Карибском бассейне. Это вовсе не означает, что правительство Прио Сокарраса «испортилось». Прио заработал себе репутацию противника коммунизма в свою бытность министром труда. Став президентом, он изгнал красных с руководящих постов Конфедерации кубинских рабочих и закрыл коммунистическую газету «Hoy» («Ой»), но в целом усилия его правительства по пресечению подпольной деятельности красных весьма незначительны».

Это было не чем иным, как подготовкой общественного мнения к военному и государственному перевороту. Он последовал через неделю, 10 марта 1952 г., когда в президентский дворец ночью под лязг гусениц танков из военного городка «Колумбия», находящегося в пригороде Гаваны, в сопровождении военного атташе посольства США Хука был доставлен один из участников президентской гонки мулат Фульхенсио Батиста.

Политическая биография этого «каудильо» берет начало в революции 30-х годов. Сразу после свержения «антильского Муссолини» Херардо Мачадо сержант Батиста во главе группы себе подобных 5 сентября 1933 г. явился с визитом к послу США на предмет выяснения возможной реакции его страны в случае, если группа возглавит новое правительство. Понадобилось всего три дня для прояснения ситуации. 8 сентября 1933 г. правительственная «Гасета офисиаль де ла Република» опубликовала декрет № 1538, где говорилось: «Первое: произвести сержанта Фульхенсио Батисту… в чин полковника за военные заслуги и исключительную деятельность на благо родины. Второе: назначить полковника Фульхенсио Батисту начальником генерального штаба» (4).

За время до 10 марта 1952 г. он побывал в президентах (1940–1944), поруководил собственной партией «Единое действие», овладел приемами демагогии в игрищах «за жизнь, свободу, демократию». Едва успев переступить порог президентского дворца, самопровозглашенный его «хозяин», по свидетельству американского журналиста Р. Бреннана, передал свергнутому предшественнику, Прио Сокаррасу, – через слугу – написанный на клочке бумаги приказ: «С Вами покончено. Я – Правительство» (5). Тут же выступил с кратким публичным заявлением «о спасении страны от происков Прио и победе революции».