Фантом классового сознания пролетариата (2)

В.В. Цветков

Часть 1. Часть 2. Часть 3.

Советское время можно условно поделить на два периода. В первый, партия считала, если сказать словами Сталина, что «марксизм есть научное выражение коренных интересов рабочего класса»[1]. Он повторял вслед за Плехановым, и Лениным[2], что стоять на точке зрения марксизма означает «не созерцать заднюю пролетариата» и не тащиться в хвосте за событиями, а руководить пролетариатом и быть сознательным выражением бессознательного процесса»[3]. Задачи, которые партией ставились в этот период, лучше всего иллюстрирует программа Коминтерна 1928 года. Если в буржуазной революции, фиксировала она, к власти приходит класс, по культурной зрелости стоящий выше господствующего класса, то в пролетарской революции дело обстоит иначе. «Будучи в капиталистическом обществе классом, экономически эксплуатируемым, политически угнетенным и культурно задавленным, рабочий класс лишь после завоевания им государственной власти, лишь разрушая государственную монополию образования и овладевая всей наукой, лишь на опыте величайшей строительной работы переделывает свою собственную природу. Для массового порождения коммунистического сознания и для самого дела социализма необходимо массовое изменение людей, которое возможно только в практическом движении, в революции; следовательно, революция необходима не только потому, что нельзя никаким иным способом свергнуть господствующий класс, но и потому, что свергающий класс может только в революции очиститься от всей грязи старого общества и стать способным создать новое общество» (курсив документа)[4]. Переделать собственную природу класса – вот великая цель коммунистов после завоевания государственной власти. Не освободить от оков пролетарское сознание звали они, а изменить людей, изменив условия их сознание порождающие.

Во второй период партия стала думать с точностью до наоборот. «Главная движущая сила революционного преобразования мира – сказано в Программе КПСС 1961 г. – рабочий класс, самый последовательный революционный класс. В ходе классовых битв он организуется, создает профсоюзы и политические партии, ведет экономическую, политическую и теоретическую борьбу против капитализма. Осуществляя историческую миссию революционного преобразователя старого общества и созидателя нового строя, рабочий класс становится выразителем не только своих классовых интересов, но и интересов всех трудящихся». Потом все же следовала дежурная фраза: «Необходимым условием победы социалистической революции и построения социализма являются диктатура пролетариата и руководство марксистско-ленинской партии»[5].

Горько и стыдно читать такое сегодня. «Не всяко слово свято, что в книгу вмято», даже если то программа коммунистов. Это был сокрушительный мировоззренческий удар по главному в марксизме. Удар более сильный, чем отказ от диктатуры пролетариата ради общенародного государства. Вместо выяснения реалий жизни рабочего класса ему сочинили роль из домыслов и иллюзий. Многие поколения коммунистов воспитаны на этом извращении марксизма, на вере в то, что «с переходом к социализму общественная природа рабочего класса коренным образом изменяется. Превращение основных средств производства в общественную собственность уничтожает пролетарские условия его бытия, он становится главной созидательной силой в процессе социалистического преобразования и строительства»[6]. Эти слова из 1989 года, когда рабочие уже приняли участие в крушении устоев социализма, ясно показывают, что до последнего дня рабочий класс мировоззренчески оставался безгрешно социалистическим, в ореоле революционных заслуг. Усыпленную их гипнотическим действием партию не разбудил даже гул толп, улюлюкающих на площадях: «КПСС, дай порулить!» Спросим себя честно, все ли из нас проснулись и сегодня? Сомнительно….Слишком часто натыкаешься на слова, что «только рабочий класс представляет собой последовательно революционный класс». Конечно да, конечно он революционен, и всегда будет таковым, как бы ни менялась внутренняя структура и численность рабочего класса. Но при условии, что «молния мысли основательно ударит в эту нетронутую народную почву, и свершится эмансипация немца в человека»[7]. А равно и русского, и араба, и африканца.

«Переделывать собственную природу» под руководством партии – это мировоззренчески совсем иная задача, нежели теоретическая борьба класса с помощью партии. В первом случае признаётся факт, что буржуазное мировоззрение постоянно воспроизводится самим пролетариатом. Это не непозволительное преувеличение. Революционная победа пролетариата не становится непосредственным осуществлением социального бытия класса, как в случае с буржуазией. А является лишь, как это распознал и резко подчеркнул Маркс, началом его самоупразднения. В «Манифесте коммунистической партии» об этом ясно сказано: «Все прежние классы, завоевав свое господство, стремились упрочить уже приобретенное ими положение в жизни, подчиняя всё общество условиям, обеспечивающим их способ присвоения. Пролетарии же могут завоевать общественные производительные силы, лишь уничтожив свой собственный нынешний способ присвоения, а тем самым и весь существовавший до сих пор способ присвоения в целом. У пролетариев нет ничего своего, что надо было бы им охранять; они должны разрушить всё, что до сих пор охраняло и обеспечивало частную собственность»[8]. Позволим себе продолжить мысль: в том числе и сознание, охраняющее её. «Одержав победу, пролетариат никоим образом не становится абсолютной стороной общества. Ибо он одерживает победу, только упраздняя самого себя и свою противоположность. С победой пролетариата исчезает как сам пролетариат, так и обусловливающая его противоположность – частная собственность»[9]. Кто его противоположность? Достаточно подойти к зеркалу… Но однажды коммунисты утратили способность понимать своих классиков буквально. Самоупразднение класса среди их приоритетов более не числилось.

Вдумаемся в вещие слова об «уничтожении собственного способа присвоения». Классики шли к ним через «Экономическо-философские рукописи 1844 года», через «Немецкую идеологию», через «Святое семейство», через «Критические заметки к статье «Пруссака» и др. исследования, в которых были заложены забытые нами основы теории класса, глубоко понята диалектика его существования. Сначала стало ясно, что коммунизм «на первых порах выступает как всеобщая частная собственность», что «…господство вещественной собственности над ним (пролетариатом – В.Ц) так велико, что он стремится уничтожить все то, чем, на началах частной собственности, не могут обладать все; он хочет насильственно абстрагироваться от таланта и т.д. Непосредственное физическое обладание представляется ему единственной целью жизни и существования; категория рабочего не отменяется, а распространяется на всех людей; отношение частной собственности остается отношением всего общества к миру вещей; наконец, это движение, стремящееся противопоставить частной собственности всеобщую частную собственность, выражается в совершенно животной форме…»

Сначала было понято, что на первых порах в новом обществе неизбежно правит бал «всеобщая и конституирующаяся как власть зависть». Зависть, «представляющая ту скрытую форму, которую принимает стяжательство и в которой оно себя лишь иным образом удовлетворяет. <…> Грубый коммунизм есть лишь завершение этой зависти и этого нивелирования, исходящее из представления о некоем минимуме. У него определенная ограниченная мера»[10]. А ведь это и есть «собственный способ присвоения».

Нужно ли подчеркивать, что этими словами описаны «господствующие мысли класса»? Не бывает мораль и сознание выше условий бытия, «господствующих мыслей класса»«. Потому что «….посредством отчужденного труда человек порождает не только свое отношение к предмету и акту производства как к чуждым и враждебным ему силам, – он порождает также и то отношение, в котором другие люди находятся к его производству и к его продукту, а равно и отношение, в котором он сам находится к этим другим людям. <…> Отчуждая от себя свою собственную деятельность, он позволяет другому человеку присваивать деятельность, ему не присущую»[11]. Именно поэтому момент самоупразднения рабочего класса и момент уничтожения частной собственности есть один и тот же момент. Но он не совпадает с моментом экспроприации экспроприаторов.

В первый период на борьбу со «способом присвоения» были брошены громадные силы советского государства. Они были брошены на утверждение в жизни людей принципа непосредственной общности, положительной зависимости друг от друга. Как в процессе становления новых производственных отношений, так и идеологии, так и в виде насилия, ибо очень часто лишь посредством самого жесткого насилия могут быть созданы условия, при которых интересы прогрессивного класса вообще могут быть защищены (например, первоначальное накопление для индустриализации). Потому советский рабочий класс довольно далеко отошел от «зависти». Потому его культура неизмеримо выросла. Но в целом «способ присвоения» не был изменён. Точка невозврата всё ещё была далеко впереди. Но, к сожалению, партия остановилась перед тем, что «до сих пор охраняло и обеспечивало частную собственность», перед ликвидацией товарных отношений.

Если Маркс относил коммунизм к моменту, когда «исчезнет порабощающее человека подчинение его разделению труда», к моменту исчезновения противоположности умственного и физического труда, к моменту превращения труда в первую жизненную потребность, то программа КПСС связала его с построением некой материально-технической базы и с воспитанием нового человека. Если Сталин настаивал, что «товарное обращение несовместимо с перспективой перехода от социализма к коммунизму», что убежденность в обратном возникает «на базе непонимания марксизма»[12], то его преемники заявили, что «в коммунистическом строительстве необходимо полностью использовать товарно-денежные отношения в соответствии с их новым содержанием, присущим им при социализме. …С переходом к единой общенародной коммунистической собственности и к коммунистической системе распределения товарно-денежные отношения экономически себя изживут и отомрут»[13].

Этими словами из программы КПСС закреплялась в сознании коммунистов незыблемость прежнего пролетарского «способа присвоения», а вместе с ним диалектическое противоречие между непосредственным интересом и конечной целью, между отдельным индивидом и обществом в целом. В сознание был внесён раскол в виде неосознанной, и потому почти неустранимой, противоположности между идеологией и экономическими основами. Недаром враг мгновенно отметил, что в новой программе КПСС «прежнее представление о мире, лежащем за горизонтом капитализма, похоронено», что программой снята цель строить мир людей, освобожденных от бремени производства, основанного на разделении труда[14].

Признание исторической миссии пролетариата равносильно тому, что исходя из его классовых интересов, из его классового сознания, можно организовать общество сообразно этим интересам. Проблема в том, сообразно каким его интересам? С помощью идеи «тот лучше работает, кто даёт больше прибыли» (ещё большее зло, хотя и эта идея выражает интересы трудящихся). И то, и другое есть рационально адекватная реакция, которая определяется типичной ситуацией в производственном процессе. Эту реакцию можно бы назвать классовым сознанием. Она направлена на защиту собственных классовых интересов. Но социалистическое общество при любом из этих способов реагирования, попадает в мыслительную и экономическую ловушку, поступает себе во вред. Потому что конечный выход не в справедливой оплате труда, а в уничтожении труда.

Иной коммунист, особенно поверивший в одну из главных целей программы КПРФ (и старой, и проекта новой), а именно в «социальное равенство, основанное на освобождении труда», возмутится этими словами. И это печально, ибо в его гневе лишь давнее непонимание исторической миссии класса. Потому что, по Марксу, «труд … есть та сила, которая стоит над индивидами; и пока эта сила существует, до тех пор должна существовать и частная собственность»[15]. Потому что «…пролетарии, чтобы отстоять себя как личности, должны уничтожить имеющее место до настоящего времени условие своего собственного существования, которое является в то же время и условием существования всего предшествующего общества, т.е. должны уничтожить труд»[16]. Именно потому, что «труд уже стал свободным во всех цивилизованных странах; дело теперь не в том, чтобы освободить труд, а в том, чтобы этот свободный труд уничтожить». Не стоит возмущаться от кажущегося этих слов противоречия всему привычному. Хороший лозунг «Труд--дело чести, доблести и геройства» глубоко проник в подкорку нашего сознания. Настолько глубоко, что даже вытеснил очевидный факт: «разделение труда….низводит рабочего до уровня машины», узкая специализация уродует человека, неважно. стоит ли он у станка или сидит у экрана монитора. Вынужденный труд ощущается как тяжкое бремя. И потому, «как только прекращается физическое или иное принуждение к труду, от труда бегут, как от чумы». Не многим счастливчикам удаётся иметь любимую работу.

Истинная цель коммунистов заключается в освобождении человека от экономического принуждения, с тем чтобы он мог – и это главное – развиваться как человек, в гармонии с природой и другими людьми. Этим должно определяться направление развития. Марксистская наука считает, что целью борьбы коммунистов должно быть общество, в котором «исчезнет порабощающее человека подчинение его разделению труда; исчезнет вместе с этим противоположность умственного и физического труда; а труд перестанет быть только средством для жизни, и станет сам первой потребностью жизни». Это колоссальная по сложности задача, которую решать можно и нужно постоянно, но решить вполне – лишь за горизонтом эпохи.

В теоретической части первой и второй программы партии большевиков товарное производство ( и, следовательно, присущее ему обобществление) на основе капиталистических производственных отношений рассматривалось как главное зло капитализма, как основа « роста необеспеченности существования и разного рода лишений для всё более широких слоев трудящихся масс». (КПСС в резолюциях. М.1970, т.1, с.60,61; т.2,с.37.). Постепенный переход к продуктообмену был дальней целью партии, частью ее концепции социализма. Другое дело, что дистанция между объективной необходимостью и реальными возможностями уничтожить прежний способ присвоения оказалась не столь короткой, как предполагалось. Идея постепенного устранения товарно–денежных отношений оставалась руководящей и для Сталина. В работах 1952 г. он настаивает на постепенном переходе к продуктообмену

В 60-е годы коммунисты СССР отказались следовать этой теории. Они не смогли повести рабочий класс таким образом «завоевывать общественные производительные силы». И теперь Россия, не к их чести вспомним, опять в числе «цивилизованных» стран. Давайте хоть по этой причине учиться читать и понимать своих классиков буквально, вместо того чтобы ждать «отстающее» классовое сознание. Но в эстафете поколений создатели программы КПРФ приняли не древко революционного знамени, а трухлявую палочку лассалевского лозунга «освобождения труда».

Классовое сознание не является ни суммой, ни усреднением того, что думают отдельные индивиды или группы. Оно «является не психологическим сознанием отдельных пролетариев или массово-психологическим сознанием всех их вместе, а осознанным смыслом исторического положения класса». (Лукач). Экономическое положение класса требует (и индивиды исходят из этого) усовершенствования единственно знакомого «собственного способа присвоения». Историческое же положение класса требует его уничтожения, потому что «собственный способ присвоения» становится главным препятствием прогрессу общества.

Ограниченность, которая делает классовое сознание пролетариата иллюзорным, ложным сознанием, является объективной. Её порождает само классовое положение. В ней нет ничего произвольного, субъективного или психологического. Даже если классовое сознание пролетариата сумеет сколь угодно ясно отражать все проблемы организации его господства, его социалистических преобразований и возникновения общественного производства, всё равно оно окажется бессильно, как только возникнут проблемы, решение которых даже при господстве пролетариата выводит за рамки социализма. Как это было в СССР на рубеже 60-х, когда страна уже выходила, «выпирала» из этих рамок. «Причина этого отклонения классового сознания от себя самого заключается в диалектическом разделении отдельного целеполагания и конечной цели, то есть в конечном счете – в диалектическом раздвоении пролетарской революции» (Лукач).