Противоречия между властью и образованным обществом поначалу даже оценивались властью как более опасные, чем противоречия между низами и верхами. Это, конечно, была борьба за власть, и именно как таковую оценивал эти противоречия В.О. Ключевский. Еще 4 января 1902 г. он сделал следующую запись в своем дневнике: «В настоящую минуту правительство и общество в России находятся между собой в отношении двух враждебных сторон, воюющих за власть. Общество всякими способами, в разнообразных формах старается дать почувствовать правительству, что хочет, требует властного участия в управлении; правительство с прикрытой откровенностью дает почувствовать обществу свою решимость отстаивать полновластие самодержца»[1].

С 80-х гг. ХIХ в. чем дальше, тем больше заявил о себе и рабочий вопрос. Если в 1895 г. насчитывалось примерно 350 выступлений рабочих с 89 тыс. участников, а в 1902 г. соответственно было 694 массовых выступлений рабочих с 147,2 тыс. участников[2], то только во всеобщей политической стачке на юге России в июле-августе 1903 г. участвовало около 200 тыс. рабочих. Стачки в Баку и Одессе, начавшиеся независимо друг от друга 1 июля этого года, стали толчком для выступлений рабочих во многих других местах юга России – в Тифлисе, Батуми, Киеве, Николаеве, Екатеринославе, Керчи и т.д. Выступления рабочих летом 1903 г. были подавлены полицией и армией, не раз пускавшими в ход оружие. Почти в каждом городе, где происходили забастовки, были убитые и раненые[3]. Это была новая фаза рабочего движения, явно свидетельствовавшая о назревании революционной ситуации. Рабочие все больше осознавали себя поднимающимся классом. Самым мощным выступлением российского пролетариата стала Октябрьская всероссийская политическая стачка 1905 г., общее число участников которой определяется в 2 млн. человек. Именно во время этой стачки царь был вынужден опубликовать свой манифест 17 октября.

Спад рабочего движения после Первой русской революции (в 1910 г. в стране зафиксировано всего лишь 46,6 тыс. забастовщиков) вскоре сменился его новым подъемом. В 1912 г. в России бастовало 725, 4 тыс. человек, в 1913 – 1272 тыс. человек, а только в первой половине 1914 г. – 1337 тыс. чел. Как известно, в июле 1914 г. в Петербурге произошли баррикадные бои. Крупные выступления рабочих тогда же охватили Лодзь, Баку и ряд других городов. Начало Первой мировой войны привело к спаду рабочего движения, но уже в 1915 г. в стране бастовало 539 тыс. чел., а в 1916 – 951 тыс. человек. Подъем рабочего движения привел к тому, что еще в 1898 г. провозглашается создание Российской социал-демократической партии, которая на своем 2-м съезде в 1903 г. фактически конституируется. Тогда же, в 1903 г., выделяются два ее течения – большевистское и меньшевистское. Летом 1905 г. большевиков насчитывалось 14 тыс. человек, а весной 1907 г. – 60 тыс. человек. В начале Февральской революции их было однако лишь 24 тыс., но уже в апреле того же года – 80 тыс., в июле – 240 тыс., а накануне октября того же года – 350 тыс. Примечательно, что рабочих в большевистской партии к началу 1917 г. было 60,2%, а к началу 1918 г. – 56,9% общей численности партии. В составе Петроградской организации большевиков к октябрю 1917 г. рабочие составляли 76,7%[4]. Таким образом, в эпоху революций 1917 г. большевистская партия по своему социальному составу являлась, прежде всего, рабочей партией.

Еще одним сложнейшим вопросом, характерным для предреволюционной России, вопросом антагонистическим, который царская власть не способна была решить, – являлся национальный вопрос, обострявшийся буквально с каждым десятилетием. Если в ХIХ в. в стране было одно значительное национальное движение – польское, то в конце этого столетия заявляют о себе украинское, армянское, грузинское, литовское и ряд других национальных движений. В годы Первой русской революции национальные движения еще больше усиливаются и охватывают почти всю страну. Программы национальных движений становятся все более радикальными, и в случае обострения внешнего фактора, прежде всего неудачной войны, могла создаться угроза распада страны. Вместе с тем тогдашняя власть не была способна предложить оптимального решения национального вопроса в стране, где русские составляли всего лишь 43% общей численности населения

Следовательно, несмотря на два экономического подъема в 90-х гг. ХIХ в. и в 1908-1914 гг. социальные противоречия в стране не только не сглаживались, но все больше обострялись. И накануне Первой мировой войны в стране обострились аграрный, рабочий, национальный вопросы, а также вопрос политической свободы, столь необходимой для социально-экономического развития страны и ликвидации разнузданного административного произвола. Возможность новой революции предсказывалась и бывшим министром внутренних дел Дурново, и деятелями революционного движения, в том числе В.И. Лениным. Неизбежность победы партии пролетариата Ленин предсказывал еще в начале 1909 г. в известной статье «На дорогу»[5]. В современной литературе часто пишут, что Февральская революция стала для Ленина неожиданной. Но достаточно обратиться к его «Докладу о революции 1905 года», который он в январе 1917 г. сделал перед швейцарскими рабочими, чтобы убедиться в том, что Ленин не сомневался в неизбежности новой русской революции[6].

Новая революция была приближена событиями Первой мировой войной, еще больше обострившей внутренние противоречия в стране. Важной составляющей этих противоречий стал все более усиливавшийся кризис верхов. Уже во время июльской сессии 1915 г. Государственной думы в связи с весенне-летними неудачами на фронте началось формирование так называемого Прогрессивного блока, резко критиковавшего действия правительства. В этот блок вошли представители шести фракций Госдумы и затем – трех фракций Государственного совета. Ведущее место в этом блоке заняла партия кадетов, выражавшая интересы российской буржуазии, стремившейся к политической власти. Осенью 1916 г. в связи со слухами о намерении царя заключить сепаратный мир с Германией и общим ухудшением положения, действия Прогрессивного блока усиливаются, и он от парламентских форм борьбы переходит к подготовке дворцового переворота.[7]. В современной литературе не без оснований пишут о том, что «Государственная дума фактически стала не только символом, но и центром общественного сопротивления власти»[8]. Примечательны при этом поддержка, которую оказывали Прогрессивному блоку за рубежом, то есть со стороны Антанты, знавшей о желании блока вести войну до победного конца[9], и союз Государственной думы и Государственного совета. Как особо подчеркивается в современной литературе, «впервые Дума и Госсовет в вопросе большой государственной важности выступили единодушно»[10].

Но этих сил было бы недостаточно, если бы они не получили поддержки руководства армии, где тоже шла подготовка к государственному перевороту[11]. Именно требование командующих фронтов от генерала Н.В. Рузского до великого князя Николая Николаевича склонило императора к отречению. Одновременно резко возросло количество забастовок и демонстраций. 24-го февраля в Петрограде бастовало 214 тысяч человек, а 27-го уже 386 тыс.[12], и всеобщая политическая стачка переросла в вооруженное восстание, к которому одна за другой стали присоединяться воинские части. Этот день стал решающим в победе Февральской революции.

Ленин, находившийся в далекой Швейцарии, быстро разобрался в пружинах февральских событий в России. В «Письмах из далека», подготовленных для газеты «Правда» в марте 1917 г., он отмечал: «Но если поражения в начале войны играли роль отрицательного фактора, ускорившего взрыв, то связь англо-французского финансового капитала, англо-французского империализма с октябристско-кадетским капиталом России явилась фактором, ускорившим этот кризис путем прямо-таки организации заговора против Николая Романова». И далее В.И. Ленин продолжал: «Эту сторону дела, чрезвычайно важную, замалчивает по понятным причинам англо-французская пресса и злорадно подчеркивает немецкая». И еще далее: «Весь ход событий февральско-мартовской революции показывает ясно, что английское и французское посольства с их агентами и «связями», давно делавшие самые отчаянные усилия, чтобы помешать «сепаратным» соглашениям и сепаратному миру Николая Второго (и будем надеяться и добиваться этого – последнего) с Вильгельмом II, непосредственно организовывали заговор вместе с октябристами и кадетами, вместе с частью генералитета и офицерского состава армии и петербургского гарнизона особенно для смещения Николая Романова»[13].

Ленин прекрасно разобрался в подноготной февральско-мартовских событий и в тех же «Письмах из далека» подчеркнул, что эта революция не будет последней и необходимо идти дальше к социализму[14]. Эти замечания Ленина и само существо февральско-мартовских событий следует помнить при отражении событий Октябрьской революции, которую хотят подать только как заговор и как переворот, забывая о заговоре конца 1916 –начала 1917 гг., организованного проантантовскими силами.

Движение верхов в Февральской революции, направленное на сохранение существующей системы в целом и продолжение войны, привело к созданию 27 февраля Временного комитета Государственной думы, выполнявшего функции правительства, а затем, с 2 марта, – Временного правительства. Важно отметить, что Николай II самолично подписал и отречение от престола, и бумагу о признании Временного правительства. Это придавало новой власти элемент легитимности. Примечательно и то, что первыми, 9-го марта, признали Временное правительство США, а 11-го марта -правительства Великобритании и Франции, прекрасно знавшие и о заговоре, и о перевороте.

Вторым органом власти, тоже созданным 27 февраля, стал Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов, затем была создана система Советов. В стране возникло двоевластие. Если Временное правительство, действуя через 57 губернских и 353 уездных комиссаров так и не смогло создать свои прочные средние и низовые структуры и находилось как бы в подвешенном состоянии, то Советы смогли опереться на самодеятельность масс и получить значительно большую поддержку на местах. Временное правительство так и не смогло решить коренные вопросы страны: о мире, земле, национальном самоопределении народов, рабочий и прочие вопросы. Не смогло оно предложить и понятной и притягательной общенациональной идеи.

В 1917 г. чрезвычайно возросла притягательность социалистической идеи. Тот «бессознательный социализм», о котором писал П.Н. Дурново в феврале 1914 г., соединился в 1917 г. с сознательным социализмом социалистических партий, и поэтому у известного социолога Питирима Сорокина были основания утверждать, что в 1917 г. социализм стал религией русского народа. Эта идея шла в русле традиционной идеи русской правды, которую в свое время очень удачно передал Ф.М. Достоевский, писавший о том, что характерная черта русского человека – это стремление к справедливости и жажда ее. Идея социальной справедливости охватила массы в 1917 г. В таких условиях могла одержать победу только та политическая сила, которая исповедовала идеи социализма. Кстати, сохранилась фотография первомайской демонстрации 1917 г. на Дворцовой площади в Петрограде, где хорошо виден транспарант с лозунгом «Да здравствует социализм!»

[15]. Ни либералы, ни консерваторы тогда не имели подобной объединительной идеи, именно объединительной, поскольку стране угрожал распад и никакая другая идея не способна была его предотвратить. Наиболее последовательными проводниками социалистической идеи были в то время большевики, поскольку меньшевики и эсеры, тоже представители социалистических партий, вошли во Временное правительство и так и не реализовали решения важнейших задач того времени: не решили ни рабочего вопроса, ни вопросов о мире, земле, национальном самоопределении. Войдя в состав Временного правительства, меньшевики и эсеры в значительной степени себя дискредитировали. В этих условиях именно большевикам удалось повести за собой значительные народные массы, несмотря на огромный поток лжи и прямой фальсификации, который был обрушен на них еще в то время.

Ложь и фальсификация шли по нескольким линиям. Прежде всего, был взят под обстрел вождь большевиков В.И. Ленин, начались самые настоящие провокации в связи с его возвращением из Швейцарии. Этот факт стали подавать как прямую диверсию немецких властей, направленную против законного российского правительства. О переезде Ленина из Швейцарии существует огромная литература, написанная с разных позиций, в зависимости от целей, поставленных соответствующими авторами. Отрешаясь от эмоций и политических установок, можно с полным основанием сказать следующее. Идея возвращения эмигрантов из Швейцарии через Германию принадлежит лидеру меньшевиков Ю.О. Мартову[16]. Она возникла в связи с тем, что Временное правительство объявило амнистию политическим заключенным и политическим эмигрантам, а затем и российская дипломатическая миссия в Швейцарии пошла навстречу эмигрантам[17]. Предполагалось, что эти эмигранты будут обменены на соответствующее число интернированных в России германцев и австрийцев. Подобные обмены имели место и раньше. Переехали таким путем не только Ленин и первая довольно большая группа эмигрантов. Только 12 и 15 июня двумя составами из Швейцарии выехало 463 человека, представлявшие 14 российских партий, а также беспартийные.[18]

Российские политические эмигранты возвращались из различных стран и различными путями. Например, Г.В. Плеханов, стоявший на оборонческих позициях, получил поддержку английских властей и прибыл в Россию раньше Ленина – 31 марта (13 апреля)[19]. Ленин, занимавший иные политические позиции, нежели Плеханов, не мог рассчитывать на поддержку Англии, более того, она бы только помешала прибытию в Россию руководителя большевиков. Другой, естественно, была позиция правительства Германии, поддерживавшего антиантантовские силы и имевшего свои расчеты на развитие событий в России. Но такая позиция Германии отнюдь не означала наличия какого-либо союза большевиков и немецкого руководства и, тем более, не дает никаких оснований утверждать, что большевики являлись немецкими шпионами. Проезд через Германию обсуждался социалистами ряда стран, прекрасно понимавшими положение вещей и, в конечном итоге, поддержавшими возвращение эмигрантов, исходя, прежде всего, из интересов мировой революции. Они прямо писали: «Из всех этих соображений нижеподписавшиеся интернационалисты Швейцарии, Франции, Германии, Польши, Швеции и Норвегии находят, что их русские товарищи не только вправе, но даже обязаны использовать предлагаемую им возможность возвратиться в Россию»[20].

Еще больше измышлений имеется в связи с так называемым немецким золотом, которое якобы было передано большевикам на организацию революции в России. Называется астрономическая сумма в 50 миллионов немецких золотых марок. Но никто не предъявил ни соответствующих бланков, ни соответствующих расписок, более того, никто не видел документов германского Военного министерства и Разведывательного отделения Генерального штаба Германии. Имеются лишь материалы вторичного характера, вызывающие сомнение в их достоверности, поскольку не исключены фальсификации, как это было с пресловутым досье Сиссона[21], оказавшимся фальшивкой.

В 1967 г. независимый французский историк Жорж Боннэн в самом престижном французском историческом журнале «Ревю хисторик» опубликовал статью «Большевики и немецкие деньги во время первой мировой войны», где, изучив весь имеющийся к тому времени материал по этой проблеме, пришел к выводу, что немецкие дипломатические архивы не дают основания говорить о продажности и предательстве большевиков, и они не доказывают, что Ленин был агентом Германии, как и то, что большевики получили власть благодаря немецким деньгам[22]. Даже Д.А. Волкогонов, в последние годы своей жизни ставший на откровенно антиленинские позиции и всячески искавший на него компрометирующий материал, вынужден был признать, что вопрос о немецком золоте ему так и не удалось прояснить[23].

В настоящее время с полным основанием можно утверждать, что имеющиеся источники не позволяют говорить о получении большевиками немецких денег. Что касается опосредованных путей, то достоверно нам известно только о получении денег от швейцарского социал-демократа Карла Моора. Питерский историк Г. Соболев, специально занимавшийся этим вопросом, так и пишет: «прямых доказательств финансирования большевиков Германией до их прихода к власти, за исключением полученных от Моора денег, пока не обнаружено»[24]. Моор был давно известен русским политическим эмигрантам. Он сотрудничал еще с народовольцами, а затем и с русскими социал-демократами. Естественно, они не знали о его связях с германской разведкой. Когда же он предложил русским эмигрантам заимообразно довольно крупную сумму, то это вызвало у них некоторые подозрения. Ленин, например, в августе 1917 г. писал: «Но что за человек Моор? Вполне ли и абсолютно ли доказано, что он честный человек? что у него никогда и не было и нет ни прямого, ни косвенного снюхивания с немецкими социал-демократами?»[25]. Более того, на своем заседании 24 сентября 1917 г. ЦК большевистской партии постановил отклонить предложение Моора[26].

---