Социально-политическое размежевание первых лет революции, имевшее четкую классовую тенденцию, сменилось более сложным. Представление сандинистского руководства об отношениях с крупным капиталом выразил команданте Уилок: «Пусть буржуазия только производит; пусть она как класс ограничится производственной ролью. Пусть использует средства производства для того, чтобы жить, а не как инструмент власти, господства». Но сама буржуазия, и никарагуанская и особенно транснациональная, придерживались совершенно иного мнения. В декларации Всемирного банка говорилось: «Мы не считаем, что осуществление адекватных мер экономической политики будет достаточным, если частному сектору не будет предоставлено больше политических прав»[1].

В стране сложились два блока: революционный и контрреволюционный. Революционный блок во главе с СФНО представлял примерно 80% населения Никарагуа: большинство рабочих, крестьян, студентов, мелкой буржуазии, а также ту часть средней, которая тратила или инвестировала свой доход внутри страны. Контрреволюционный блок имел поддержку части крестьян, ремесленников и мелких торговцев «неформального сектора», небольшой части рабочих, но возглавлялся «долларовой буржуазией», больше заинтересованной в доступе к валюте, чем в инвестициях внутри страны, и претендовавшей на политическую гегемонию. Ее позицию четко выразил Э. Боланьос: «Говорят, что большая часть экономики находится в руках частного сектора, но это, по-моему, миф. Государство контролирует весь импорт, экспорт, финансы, страхование, распределение. Нам платят в кордобах. Что может сделать деловой человек без доступа к долларам?» Ему вторил лидер агроэкспортеров Р. Гурдиан: «Частное предпринимательство в Никарагуа – это предпринимательство, лишенное свободы» [2].

О. Нуньес отмечал внутреннюю противоречивость и того и другого блока. «Многие участники народного блока горячо защищают родину и завоевания революции, сражаются с оружием в руках против банд наемников, но в экономическом плане сдвигаются к непроизводительной деятельности: наемные работники снижают производительность труда, крестьяне и городские мелкие буржуа занимаются торговлей, средние и богатые крестьяне стремятся к обогащению; можно сказать, что они более революционны в рамках противоречия между революцией и империализмом, чем в том, что мы называем местным выражением этого противоречия, т.е. противоречия между рабоче-крестьянским союзом и мелкобуржуазной меркантильностью. Напротив, контрреволюционный блок, руководимый империализмом, менее склонен пренебрегать стратегическим проектом и жертвует меньшими прибылями: не держится за землю, а предпочитает раздать ее, чтобы привлечь на свою сторону крестьян; выступает против Закона об аграрной реформе как нарушающего принцип частной собственности, хотя мог бы выиграть от снижения арендной платы; вкладывает средства в вооружение контрреволюции; забрасывает дела и лишает производство капиталов, лишь бы способствовать подрыву революционного режима. Иными словами, народ, взявший политическую власть, ослабляют главным образом законы рынка и его экономическое поведение. Те, кто утратил политическую власть, опираются на рынок и рассчитывают добиться большего успеха путем экономического поведения, не приносящего им непосредственного дохода».

Сандинисты считали противоречие между революцией и империализмом США основным, а внутренние противоречия – подчиненными ему, «не только потому, что оборона составляет главную внутреннюю задачу, но и потому, что речь идет о выживании революционной власти». При таком подходе динамика внутренних преобразований подчинялась поиску внешнеполитических союзников, источников военной и экономической помощи. Однако с середины 80-х гг. внутренние социально-экономические противоречия вновь стали выдвигаться на первый план. «На этапе большей социальной определенности народного проекта в противоречие вступают тенденции к меркантилизации города в интересах торговцев и к экономическому контролю для защиты потребителя, – писал О. Нуньес. – По мере того как противоречие и борьба развиваются, внутренние задачи становятся лучшей гарантией противостояния внешней агрессии, а пренебрежение внутренними задачами ставит под угрозу защиту проекта в целом»[3].

6. Две демократии

В первые годы революции в Никарагуа сложилась система революционного народовластия, совмещавшего законодательные и исполнительные функции. Республика обходилась без президента, обязанности главы государства выполнял коллегиальный орган – Руководящий совет Правительства национального возрождения. В 1981-84 гг. в совет входили член Национального руководства СФНО Д. Ортега, занимавший пост координатора, а также сандинист С. Рамирес и представитель Консервативной демократической партии Р. Кордова Ривас. РСПНВ принимал декреты, имевшие силу закона, и назначал в каждый регион делегата, который отвечал за реализацию планов и программ правительства, координировал деятельность местных органов власти.

С мая 1980 по декабрь 1984 г. действовал Государственный совет в составе 52 представителей, делегированных 31 партией и организацией. Его сессии открывались ежегодно в День национального достоинства – 4 мая и продолжались семь месяцев. Госсовет утверждал принятые РС законы, мог вносить в них поправки, которые РС принимал или отклонял. В некоторых случаях, в том числе при необходимости введения чрезвычайного положения, РС мог издавать законы без утверждения Госсоветом. По своей инициативе Госсовет разрабатывал и представлял РС законопроекты, санкционировал деятельность светских и религиозных организаций, запрашивал доклады министров и руководителей государственных организаций. Во всей этой работе могли участвовать все политические партии и массовые организации трудящихся, как территориальные, так и производственные: профсоюзы, крестьянские союзы, комитеты защиты, объединения женщин и молодежи. СФНО вместе с СПТ и другими организации, руководимыми сандинистами, имел в Госсовете твердое большинство. Бессменным председателем Госсовета был член НР СФНО К. Нуньес. За четыре с половиной года Госсовет принял 319 законодательных актов, внесенных его членами или правительством. В их числе были важнейшие законы о социальном обеспечении, аграрной реформе, патриотической воинской службе. Обсуждение было нелицеприятным, порой весьма острым. И правая и левая оппозиция имели возможность не только высказывать критические суждения, но и добиваться поправок к законопроектам, даже находясь в меньшинстве. Имея официально статус консультативно-законодательного органа при РСПНВ, Госсовет на деле выступал, по словам К. Нуньеса, «первым парламентом Никарагуа, подлинным выражением народной власти». В этом качестве он получил международное признание, став членом Межпарламентского союза и осуществляя обмен визитами с десятками парламентов.

Но Госсовету были свойственны не только черты парламента, но и черты прямого народовластия. Делегирование в общенациональный орган власти представителей социально-политических организаций, вообще характерное для революций, выражало интересы и настроения масс в быстро менявшейся ситуации не в пример точнее и оперативнее, чем голосование раз в несколько лет электората, в большинстве малообразованного и не имевшего никакого опыта демократии. К. Нуньес справедливо назвал деятельность Госсовета «одной из форм демократии в реальном смысле», призванной «консолидировать народное участие, сократить дистанцию между правительством и массами»[4]. Прямое представительство массовых организаций трудящихся, в первую очередь пролетариев и полупролетариев, придавало народовластию еще более передовые черты, в чем-то подобные власти Советов первых лет, и являлось важным фактором развития революции по восходящей линии.

Закономерно, что сандинисты стремились провести «институционализацию Революции», включая выборы и принятие новой конституции, только после выполнения программы-минимум и создания условий действительного волеизъявления народа. При этом учитывался позитивный и негативный опыт других стран, особенно Кубы, проведшей «институционализацию» только через полтора десятилетия после вступления революции в социалистическую стадию.

Столь же закономерно буржуазия, как никарагуанская, так и мировая, стремилась поскорее ввести революционный процесс в бетонные берега буржуазного разделения властей. В этом она не без оснований видела возможность ограничить политическое и социальное содержание революции буржуазными рамками. Скорейшего проведения парламентских и президентских выборов требовали от сандинистов все без исключения буржуазные и реформистские силы – от непримиримых врагов в лице администрации США и ее наемников-контрас до попутчиков из числа средней и мелкой буржуазии внутри страны, европейских и латиноамериканских социал- и национал-реформистов.

В мире 80-х гг. выживание революции зависело от умения ее авангарда использовать противоречия в буржуазном лагере, отделять попутчиков от врагов. Вынужденные уступки капиталистическим правилам игры выражались не только в «смешанной экономике», но и в «политическом плюрализме»; то и другое было зафиксировано в программе-минимум, еще до свержения Сомосы согласованной сандинистами с буржуазной оппозицией. Т. Борхе говорил: «Нам пришлось привыкнуть к политическому плюрализму, как норвежцам – к холоду».

Сильных партий кроме СФНО в стране не было. Только две «традиционные», консерваторы и либералы, сохранили в отдельных департаментах поддержку землевладельцев и части крестьян. Социал-христиане имели за собой иерархов церкви, но не большинство верующих. Противоречия, раздиравшие оппозицию, вели к постоянному дроблению и без того хилых партиек. Сандинистская «Баррикада» изобразила на карикатуре деление амебы с подписью: «Из жизни одноклеточных партий».

Интересы средней буржуазии и части аграриев выражали Консервативная демократическая, Народная социал-христианская и Независимая либеральная партии, не вошедшие в Координадору. Они рассчитывали ввести революцию в приемлемые для себя рамки не путем конфронтации, а путем сотрудничества с сандинистами. Лидер НЛП В. Годой занимал до 1984 г. пост министра труда.

Существовала и левая оппозиция: Никарагуанская социалистическая партия, Компартия Никарагуа, Движение народного действия. Эти малочисленные партии опирались на меньшинство рабочего движения, не согласное с теми уступками буржуазии, на которые вынуждена была идти революционная власть. Критика, с которой они выступали, не отличалась политическим реализмом. КПН выдвигала на первый план развитие производства, ДНД – борьбу с бюрократизмом, НСП – демократизацию, но что конкретно это может значить в условиях войны и блокады, никто из них не объяснял. Сегодня они призывали к социалистическим преобразованиям и созданию единой революционной партии, а завтра в унисон с правыми требовали плюрализма и скорейших выборов, видя в этом гарантию собственного политического выживания.

Верхушке буржуазии во главе с Высшим советом частного предпринимательства удалось при поддержке Вашингтона сколотить из правого крыла социал-христианской и либеральной партий и двух желтых профцентров Никарагуанскую демократическую координационную комиссию («Координадору»). Ее голосом была газета «Ла Пренса», мозгом – давно связанный с транснациональными банками Никарагуанский институт развития, а единственной настоящей партией – ВСЧП. Финансировалась она в основном из-за рубежа по различным каналам, от грантов НИР до ассигнований, выделенных Конгрессом США непосредственно Координадоре. Защитники свободы и прав человека и вели себя как представители Вашингтона, которым почти все дозволено, случалось, даже стреляли по демонстрантам, протестовавшим против их контрреволюционной деятельности. Они знали, что сандинисты не могут позволить себе ни подорвать их экономическую базу, ни привлечь по-настоящему к ответу перед законом.

Большим влиянием на массы в Никарагуа традиционно обладала католическая церковь, но внутри нее не было единства. Епископат был тесно связан с верхушкой буржуазии и следовал руководящим указаниям Ватикана. Епископы долго сотрудничали с сомосовским режимом и отмежевались от него лишь в последний момент. Значительная же часть верующих, особенно из городской бедноты, входила в низовые христианские общины, во главе которых стояли приверженцы «теологии освобождения» из низшего духовенства и студенты, относившие себя к «христианской молодежи» и поселившиеся на бедняцких окраинах, чтобы жить в соответствии с Евангелием и помогать братьям во Христе бороться за лучшую жизнь. И те и другие активно участвовали в революции, многие отдали за нее жизнь. Низовые христианские общины все больше выходили из-под контроля епископата.

СФНО не только проявлял по отношению к церкви максимум лояльности, но и делал все, чтобы добиться сотрудничества с нею. В коммюнике Сандинистского фронта (октябрь 1980 г.) провозглашалось: «Никто в Никарагуа не может подвергаться дискриминации за публичное исповедание или распространение религиозных верований. Также имеют это право и те, кто не исповедует никакой религиозной веры. СФНО относится с глубоким уважением ко всем религиозным празднествам и традициям нашего народа… Если другие политические партии или частные лица пытаются превратить народные религиозные действа в политические акты, враждебные революции, СФНО заявляет о своем праве защищать народ и революцию»[5].

Революции развела по разным политическим лагерям не только верующих, но и представителей клира. Левые священники занимали посты в революционном правительстве. Поступательное развитие революции оставило бы епископам и Ватикану выбор между призраком Реформации и массовым отходом трудящихся от всякой религии. Переход верхушки церкви в лагерь контрреволюции был закономерен.

Епископат все чаще нападал на правительство и левых священников, которые в него входили или его поддерживали. Политика оттеснила на задний план даже конфессиональные интересы: прелаты молчали о мученической смерти тысяч католиков Гватемалы и Сальвадора от рук эскадронов смерти, зато в унисон с Вашингтоном вступались за протестантов мискито, которых всего лишь переселили подальше от границы. Чтобы навязать свой курс всему духовенству и верующим, епископы обратились за поддержкой в Ватикан.

После нескольких посланий, осуждавших «теологию освобождения» вообще и никарагуанских священников-министров в частности, в марте 1983 г. в Центральную Америку прибыл сам Иоанн Павел II. Кульминацией визита стала месса в центре Манагуа. На площади 19 Июля собралось до четверти населения страны, было там и все Национальное руководство СФНО. Но скоро людское море разделилось: одни приветствовали Папу, другие громко требовали, чтобы он помолился за жертв контрас. Когда Иоанн Павел II призвал верующих повиноваться епископам, тысячи людей начали скандировать: «Народная власть!» Отказав во встрече матерям солдат, павших в боях с контрас, римский первосвященник покинул страну.

29 августа 1983 г. епископат официально осудил Закон о патриотической воинской службе и благословил верующих на уклонение от призыва в армию, которая, как они провозгласили, служит партии с тоталитарной идеологией. Преступления контрас епископы не осуждали. Год спустя епископат призвал правительство к примирению с «восставшими». Но звучало это неубедительно: подходило к концу следствие по делу священника А. Пеньи, уличенного в хранении оружия и взрывчатки для террористов. В августе 1984 г. Ватикан потребовал от священников-министров отказаться от своих постов под угрозой лишения сана.

Обстановка для «институционализации» была не самой лучшей. Но, несмотря на эскалацию агрессии и обострение внутриполитической борьбы, народная власть выполняла обязательство провести всеобщие выборы. Еще в ноябре 1981 г. на рассмотрение Госсовета был внесен проект Закона о политических партиях. В условиях нарастания агрессии в марте 1982 г. его рассмотрение было отложено, но через полгода возобновлено. В августе 1983 г. закон о партиях был принят. В соответствии с ним партии не только имели право, но и обязывались участвовать в избирательном процессе под угрозой лишения юридического лица.

В январе 1984 г. началось обсуждение законопроекта о выборах. 21 февраля 1984 г., в 50-ю годовщину гибели Сандино, на многотысячном митинге в Манагуа Д. Ортега обнародовал декрет о выборах высшего законодательного органа – Национальной ассамблеи и высших представителей исполнительной власти – президента и вице-президента. При этом четко ставилась задача наполнить демократию не буржуазным, а народным содержанием. «Впервые в своей истории, – сказал Д. Ортега, – никарагуанцы своими руками создают демократию, смысл которой заключается в ликвидации неграмотности, развитии здравоохранения и просвещения, уничтожении эксплуатации (выделено мною – А.Х.) и уважении прав трудящихся, создании массовых общественных организаций, аграрной реформе, в суверенитете, независимости и праве на самоопределение»[6]. Не произнося слова «социализм», сандинисты ставили перед демократией социальные цели, несовместимые с господством буржуазии. Но в аспекте политических гарантий этих целей пришлось сделать шаг назад, от революционной самодеятельности народа к парламентаризму.

По закону о выборах, принятому в марте 1984 г., каждый никарагуанец был вправе избирать и быть избранным на любую государственную должность. Выдвигать кандидатов могли только политические партии. Проведение выборов поручалось Высшему избирательному совету, получившему полномочия четвертой ветви власти, автономной от исполнительной, законодательной и судебной. В состав ВИС вошли люди разной политической ориентации; в созданный при нем консультативный орган – Национальную ассамблею политических партий – вошли представители семи политических объединений, в том числе Координадоры.

СФНО выдвинул кандидатом в президенты Д. Ортегу, в вице-президенты – С. Рамиреса. Список кандидатов в Национальную ассамблею возглавил К. Нуньес. Предвыборная платформа Фронта – «План борьбы» – предусматривала углубление аграрной реформы, проведение социальной политики в интересах большинства народа, обеспечение демократических свобод и прав человека. Сандинистские профсоюзы, КСЗ и другие массовые организации поддержали платформу и приняли активное участие в кампании. Чтобы обеспечить им представительство в парламенте, сандинисты включили руководителей этих организаций в свой список. Сандинисты не только не опасались участия Координадоры в выборах, но и добивались его, стремясь лишить Вашингтон возможности ссылаться на недостаток в Никарагуа плюрализма.

Однако демократия, даже введенная в парламентские рамки, не устраивала верхушку никарагуанской буржуазии. Лидеры НДКК ставили категорическим условием предварительный раздел власти с сандинистами: без «административного ресурса» надеяться им было не на что. Естественно, это ультимативное требование было отклонено. Вашингтон открыто встал на сторону Координадоры, ее лидеров принимали в Белом доме наравне с командирами контрас. Расчет делался на то, что «демократы» предстанут перед народом как единственная сила, способная прекратить бандитский террор, отвести угрозу интервенции, разжать тиски экономической блокады. Пока же Координадора заявила о бойкоте выборов ввиду «отсутствия условий для демократического волеизъявления». Э. Боланьос назвал избирательный процесс «новым этапом тоталитаризации», заявив, что частный сектор рассматривает противоборство между партиями сквозь призму борьбы противоположных систем и «активно участвует в этой решающей для никарагуанцев борьбе»[7]. Активнее всех бойкот поддержали контрас: их листовки грозили за регистрацию и участие в выборах смертью.

Сандинисты не пошли на лишение «демократов» юридического лица, не закрыли «Ла Пренсу», твердившую, что лучший способ проголосовать против – не ходить на выборы. Когда же абсолютное большинство граждан зарегистрировалось для участия в голосовании, «демократы», забыв свои требования скорейших выборов, стали добиваться продления срока регистрации и переноса даты голосования. Этим Координадора полностью разоблачила себя как инструмент политики Вашингтона, которому надо было сорвать выборы, чтобы создать предлог для вмешательства.

Шесть партий умеренной оппозиции решили в выборах участвовать, если сандинисты продемонстрируют приверженность политическому плюрализму и парламентской демократии, деполитизируют армию и комитеты защиты. Руководители СФНО и других партий, принявших участие в выборах, подписали документы, предусматривавшие сосуществование всех форм собственности в рамках смешанной экономики, регулярные выборы на всех уровнях, право каждого гражданина занимать любую военную должность в меру заслуг в защите Родины; «общинные и соседские организации» должны были отныне выполнять не политические, а социальные функции и строиться на строго выборной основе. Партии призвали к общенациональному диалогу «все политические, социальные и экономические силы». Несмотря на войну, правительство сочло возможным отменить чрезвычайное положение, объявить контрреволюционерам, не запятнавшим себя кровью, амнистию и разрешить им вернуться на родину для участия в выборах. Больших уступок сделать было нельзя, не совершая самоубийства.

Выборы были назначены на 4 ноября – двумя днями раньше, чем в США. Перед самым голосованием над Манагуа и другими городами с ревом пронеслись самолеты ВВС США. Рассчитывая заставить сандинистов отложить выборы, Вашингтон побудил НЛП заявить о снятии своего списка. Но ВИС постановил, что менять списки уже поздно. Выборы состоялись в намеченный срок. Многочисленные зарубежные наблюдатели признали их свободными и не зафиксировали никакой фальсификации. Проголосовали 75,4% граждан, занесенных в избирательные списки; не смогли прийти на участки в основном крестьяне тех мест, где орудовали контрас. Около 67% проголосовавших, примерно половина зарегистрировавшихся для участия в выборах, поддержали Сандинистский фронт. Самую высокую поддержку он получил в городах, а в деревне – там, где преобладали сельскохозяйственные рабочие и безземельные крестьяне.

Победа оказалась не столь полной, как ожидали сандинисты, но это была победа. Несмотря на тяготы войны и блокады, террор контрас и дамоклов меч интервенции, трое никарагуанцев из четверых отвергли пособников агрессора и выразили доверие политической системе, созданной революцией, придя на выборы. Программу и политику СФНО поддержали две трети проголосовавших. Однако треть голосов, отданная за умеренную оппозицию, не только являла попутчикам и недругам желанный «политический плюрализм», но была и сигналом тревоги. Организованные трудящиеся, если и хотели бы более радикальных преобразований, доверяли своему авангарду и не видели альтернативы: за всю левую оппозицию проголосовало менее 4% граждан. Но выборы показали, что до значительной части народа революция еще по-настоящему не дошла. В деревне сандинисты получили значительно меньше голосов, чем в городах: крестьяне многих мест проголосовали по традиции за консерваторов (14%) и либералов (около 10%). Все партии, принявшие участие в выборах, получили представительство в Ассамблее.

В январе 1985 г. Д. Ортега вступил в должность президента. В новом правительстве было 10 сандинистов, 6 представителей «демократических патриотических сил» и 3 священнослужителя. Функции законодательного органа перешли к Национальной ассамблее. Одной из важнейших ее задач стала подготовка конституции. Для этого в мае 1985 г. была образована комиссия, в которую вошли лидеры 22 партий и организаций.