О социализме национальном и интернациональном

Ответ на эти вопросы хочется начать с возражений П. Федотовой о том, что социализм будто бы является средством снижения внутринациональной конкуренции, т.е. оказывается сродни национальному единству. Это утверждение предполагает, что в каждом человеке сидит некое ощущение ответственности за всю свою нацию в целом и что главным социальным интересом каждого является счастье и благоденствие его нации.

Вся история показывает, что с точки зрения даже мещанского сознания (не говоря уже о классовом) это не так. Если вы спросите у граждан современной России, лучше им стало жить по сравнению со временами СССР или хуже, то ответы получите самые разные от диаметрально противоположных до неопределённых. Разгадка этого «разброда» в том, что каждый судит о положении нации, прежде всего по положению своего класса, т.е. измеряет это положение не какими-то абстрактными общенациональными мерками, а, прежде всего мерками своего класса, сословия или социального слоя, к которому принадлежит. Если же человек не может ответить на этот вопрос определённо, а высказывается в том духе, что тогда было плохо одно, а сегодня другое, – то это свидетельствует только о том, что у такого человека неопределённое классовое сознание, т.е. он в одно и то же время мыслит себя и в качестве рабочего, и в качестве мелкого собственника.

Никакие индустриальные успехи СССР не могли побудить, например, замечательного русского писателя И. А. Бунина и других дворянских писателей отказаться от тоски по утраченной России, так как они со своей классово-сословной точки зрения не могли мыслить Россию иначе, как дворянскую, каких бы успехов эта Россия ни добилась в развитии науки, культуры или промышленности как рабоче-крестьянское государство, где для «дворянских гнёзд» и прочих старых порядков уже не было места. Точно так же и современные «новые русские», и те, кто пока находятся под их идейным влиянием, никогда не согласятся с вами в том, что в России стало хуже. Вы можете сколько угодно твердить им о сокращении срока жизни в результате увеличения смертности и сокращения рождаемости, об ухудшении здоровья нации и о сокращении средних цифр потребления продуктов на душу населения. Их ваши доводы не тронут, ибо в пределах их класса и близких к нему социальных групп положение с потреблением, здравоохранением, деторождением и т.д. обстоит с точностью до наоборот. А потому взывать к ним с общенациональных позиций – это всё равно, что убеждать наркомана во вреде наркотиков доводами о вреде этих наркотиков для его здоровья в самый пик его наркотического опьянения.

Я никогда не забуду разговора с одним молодым человеком, которому пришлось слушать разговоры коммунистов и патриотов о развале промышленности, об упадке науки, о детской беспризорности и о фактической утрате национального суверенитета России. «Зачем мне эта наука и зачем мне эта промышленность, – спросил меня этот молодой человек, – если с меня как с предпринимателя на всё на это нужно деньги брать? Если за это никто не платит, то, стало быть, оно никому и не нужно». Что же до независимости и обороны, то, по его мнению, независимость от американцев выгодна только коммунистам, которые спят и видят свой социализм. Американцы же призывают всех обогащаться, что ему лично куда интереснее и симпатичнее, чем суверенитет и независимость его национального государства, которые вполне могут обернуться для него конфискацией всей его благоприобретённой собственности. Мне трудно было отказать этому молодому человеку в цельности и последовательности его классовой точки зрения, которую он лично понимал и осознавал куда лучше, чем многие радетели об общенациональном.

Помню также, как в момент нападения США на Ирак бывший мэр Москвы Г. Попов высказался в том духе, что вот замечательно, что есть у нас США в роли мирового жандарма, ибо если коммунисты вдруг попытаются снова прорваться к власти, этот жандарм придёт и к нам и наведёт у нас настоящий порядок. Тоже чёткая классовая точка зрения. Причём характерно, что такие люди любят ссылаться на демократию и на волю большинства, но как только возникает хоть малейшая возможность «ошибки» этого большинства, самые последовательные буржуи типа К. Борового или А. Чубайса, совершенно не смущаясь, говорят, что эта «ошибка» будет чревата гражданской войной, которую они за свои классовые интересы развяжут немедленно. Вот эти люди обладают классовым сознанием своих интересов и отстаивают их тем успешнее, чем чётче и яснее ставят эти свои классовые интересы над национальными. Они потому и добиваются своих целей, что чётко и определённо навязывают нации свои классовые порядки, т.е. подчиняют себе нацию вместо того, чтобы «снижать уровень внутринациональной конкуренции».

Помню и то, как сам я стоял в 1999 году вместе с моими итальянскими товарищами в итальянском порту Чевитавеккия и наблюдал, как в этот порт приезжали «новые русские». Народ сбежался поглазеть на эту диковинку. Лично мне зрелище интересным не показалось: роскошный белый «Кадиллак», чрезмерные чаевые вместе с грубым матом, безвкусно разряженные и размалёванные женщины, явная, напоказ, наглость и чувство превосходства, – словом, всё то, к чему мы так привыкли. Но итальянцы были поражены и долго удивлялись, как это в такой бедной стране, которая вся в долгах как в шелках, живут такие богатые и наглые синьоры. Смотрел я тогда на этих «синьоров» и думал: неужели же я с ними одной нации?

Я это всё только к тому, что некий национальный интерес сегодня – это чем дальше, тем больше фикция, а потому опираться на него в политической и в классовой борьбе, в том числе и в борьбе за социализм, в высшей степени ошибочно. Любое национальное единство никогда не обеспечивалось некими абстрактными намерениями привести всех граждан нации или государства к общему знаменателю. Это единство достигалось политической волей класса, который в разных формах заставлял всю нацию жить именно по своим законам, или волей лидера (монарха), который был готов железной рукой сломать сопротивление правящей элиты и вести свою нацию к новым завоеваниям или реформам ценой любых жертв и потерь, и прежде всего жертв своей же нации. И только либо железная воля монарха типа Ивана IV (Грозного) или Петра Великого или же лидера типа Бисмарка или Гитлера, либо прочная классовая диктатура способны обеспечить «единство», необходимое либо для новых завоеваний и господства в прошлом, либо для выживания нации в современных условиях глобализации в наши дни, когда глобализация = американизация. По этой причине социализм как движение может и должен опираться не столько на угнетённые и эксплуатируемые нации, сколько на угнетённые и эксплуатируемые классы, и прежде всего на современный пролетариат, единственно способный довести борьбу с капитализмом и империализмом до социалистического конца, т.е. сделать социализм интернациональным и необратимым. Так, например, судьба русского и других народов России зависит сегодня прежде всего от того, будут ли русские нацией олигархов, чиновников и мелких торговцев, бомжей и атомизированных маргиналов, которыми так легко манипулировать, или же нацией рабочих, крестьян, учёных и специалистов своего дела, способных к профессиональному и классовому объединению в борьбе за свои профессиональные и классовые интересы, высшим из которых как раз и является научный социализм.

А теперь давайте задумаемся о том, может ли вообще национальный социализм быть жизнеспособным в современных условиях. Да, у нас есть героические примеры Кубы и КНДР, и солидарность с народами этих стран является общим долгом и делом всех коммунистов и просто прогрессивных людей независимо от их политических взглядов.

С высоты нашего исторического опыта приходится признать, что национальный социализм уже невозможен и он становится всё менее возможным в будущем по следующим трём фундаментальным причинам.

Во-первых, социализм – это не просто мобилизация национальных ресурсов + социальная справедливость, социализм – это наиболее полное, всестороннее и гармоничное развитие каждого члена общества, являющееся условием свободного развития всех, которое достижимо только на основе развитой общественной собственности и народовластия, зарождающегося еще в рамках диктатуры пролетариата по мере превращения непролетарских элементов в социалистических работников. Именно это свободное развитие и является главной целью и основным экономическим законом социализма. Но может ли этот закон выполнятся в государстве, живущем в условиях осаждённой крепости? В условиях враждебного окружения главным становится не этот закон, а принцип выживания, и если ради этого принципа нужно от закона отступить, социалистическое государство будет вынуждено это сделать, неизбежно тормозя тем самым развитие социализма как системы общественных отношений за счёт усиления и укрепления «державы».

Во-вторых, социализм немыслим без самых современных и передовых производительных сил, без передовой науки и техники, а одним из условий этого прогресса является международное разделение труда, или всемирный социалистический кооператив. Если же социалистическое государство будет исповедовать идеологию «опоры на собственные силы», как это делает КНДР в силу целого ряда, прежде всего целого ряда объективных условий и субъективных обстоятельств, то такое исключение страны из процесса международного разделения труда неизбежно будет связано с колоссальными потерями созидательного труда, которые могут помешать реализации потенциальных возможностей социализма. В КНДР, где люди работают, может быть, даже более интенсивно, чем в Южной Корее, но поскольку они фактически вынуждены дублировать в своей стране всю мировую экономику, конечный результат этого труда представляется обывателю меньше, чем «южнокорейское» чудо, при котором Южная Корея находится в постоянной и всё возрастающей зависимости от мировой конъюнктуры, хотя благодаря участию во всемирном разделении труда при всей его несправедливости (в том числе и неэквивалентности обмена) даже трудящиеся в Южной Корее имеют более высокий уровень жизни.

И, в-третьих, социализм – это обязательно поголовное участие всех трудящихся в управлении государством, это постепенное отмирание государства, это вооружение народа вместо профессиональной армии вплоть до полной победы коммунизма. Однако для реального участия в управлении государством, даже для того чтобы просто учиться им управлять, трудящимся как минимум нужна вся полнота экономической и социальной информации, полная открытость всех дискуссий и самых разных точек зрения. А может ли такая полнота и открытость вообще быть в условиях осаждённой крепости, когда не просто опасно выдавать эту информацию врагу, а иногда его даже приходится специально обманывать, как это пытался делать Н. С. Хрущёв в вопросе о ядерном потенциале СССР. В результате поголовное участие в управлении либо профанируется, либо откладывается до коммунизма, а вместе с ним и ликвидация разделения на управляющих и управляемых. При этом управляющие рано или поздно начинают осмысливать свои социальные корпоративные интересы и стремиться к тому, чтобы из управляющих общественной собственностью превратиться в частных собственников, т.е. поменять свой контроль над общественной собственностью на присвоение этой самой собственности и тем самым превратиться из «социалистических бюрократов» в настоящих капиталистических буржуев.

Общество, ограниченное в этих трёх отношениях, конечно, можно назвать «социализмом», но как его ни называй, а придётся всё-таки признать, что этот «социализм» весьма существенно отличается от научного социализма К. Маркса и В. И. Ленина. Подобно тому, как не только утопический социализм, но и грубый, казарменный коммунизм (например, Г. Х. Вейтлинга) существовали, существуют и будут существовать наряду с научным социализмом К. Маркса и В. И. Ленина, были и будут революции и порожденные ими «социализмы», далёкие от научного социализма. Отдельные модели такого социализма, каждая из которых будет опираться «на свои собственные силы», могут существовать довольно долго, но до полной и окончательной победы такому «социализму» будет очень и очень далеко.

Так в чём же причины реставрации капитализма?

И здесь мы подходим к пониманию причин капиталистической реставрации в СССР и других социалистических странах. П. Федотова ставит интересный вопрос о том, как вообще соотносится поражение СССР с поражением социализма. Остроумно и убедительно отвергая буржуазно-либеральные домыслы о том, будто бы социализм в лице СССР проиграл капитализму, или что социализм проиграл потому, что не смог-де обеспечить уровень жизни, она даёт на этот вопрос ответ не менее спорный. Рассматривая национальное не как форму проявления социального, а, напротив, социальное как следствие национального, она утверждает, будто бы в поражении СССР и стран Восточной Европы виноват не социализм, а притупление национального сознания. «Если спившаяся нация во главе со спившимися лидерами утрачивает все – не только ум, честь и совесть, но даже инстинкты, кроме половых, – пишет она, – то в этом виновата только она сама, а не К. Маркс и Ф. Энгельс. Политическое невежество, политическое легковерие, политическая апатия, политический маразм характеризовали поведение как «верхов», так и «низов». Возможно, социализм, создавший ощущение безопасности и социального комфорта, и был в какой-то степени повинен в притуплении инстинкта национального самосохранения, но в столь масштабной и длительной утрате национальной ответственности нация должна винить только саму себя. Никто не обязан решать за нас наши национальные проблемы», – пишет она.

На это хочется ответить, что поражение СССР и его союзников действительно не имеет ничего общего с поражением научного социализма как теории, ибо оно стало возможным вследствие проникновения в среду партийно-государственного руководства чуждых этой теории ревизионизма и оппортунизма в виде идей рыночной экономики и буржуазной демократии. Вот именно эти ревизионистские идеи в качестве лекарства для социализма, собственно, и потерпели поражение. Но этот отход от социализма сам по себе не с неба свалился. Он стал закономерным результатом той ограниченности социализма национальными рамками, о которой уже было сказано выше, т.е. именно результатом его национальной ограниченности, когда ограниченные в социалистическом отношении производственные отношения советского общества вели к усилению и консервации переходных элементов надстройки, а те в свою очередь тормозили переход от формального обобществления к реальному, т.е. по существу развитие не просто переходных, а именно зрелых социалистических производственных отношений, отодвигая решение основных социалистических задач в далёкое розовое коммунистическое будущее. Именно эта ограниченность и привела к созданию в советском обществе сначала определённых условий, а потом и тех социальных сил, которые сначала были заинтересованы в торможении социализма, – в консервации переходного состояния таких важнейших сторон советского общества, как обобществление, которое из формального так и не стало реальным, и как советская демократия, которая из власти трудящихся, осуществляемой через тонкий слой трудящихся, так и не превратилась во власть трудящихся, осуществляемую через самих трудящихся, – а потом и в превращении себя в новых собственников и полных хозяев жизни. В результате выход социализма за пределы одного государства не стал его интернационализацией. В одних странах он стал прямым продолжением советской модели с определённым своеобразием, а в других (Албания, Югославия, Китай, Северная Корея) – сложились такие же национально ограниченные «социализмы», которые стремились не к объединению в одно интернациональное целое, а к обособлению, соперничеству и навязыванию всему миру своих национальных особенностей в качестве общих закономерностей. Причины буржуазной контрреволюции конца прошлого века носят, таким образом, отнюдь не субъективный, как утверждает П. Федотова, а объективный и закономерный (хотя отнюдь не неизбежный) характер, обусловленный в конечном итоге национальной ограниченностью социализма в вышеизложенном смысле. И если Ф. Энгельс даже в отношении Великой французской буржуазной революции подчёркивал, что её национальный характер, национальная ограниченность была источником её слабости, то это ещё более верно в отношении вышеупомянутых социалистических революций, в том числе и Октябрьской революции в России.

Именно поэтому современному российскому пролетариату нужен не новый блок с «национальной буржуазией», т.е. с той частью буржуазии, которая заинтересована в максимальной изоляции России от внешнего рынка, и не новый «национальный мир», а прочный союз с революционными рабочими профсоюзами и антиимпериалистическими движениями как Запада, так и Востока, чтобы в этом общем объединении против интернационального капитала окончательно похоронить все реакционные национальные и цивилизационные различия.

Мировой капитал вряд ли удастся победить, если трудящиеся каждой нации будут выступать против него поодиночке. Интернациональный капитал может быть побеждён только новым революционным интернационалом, способным ради такой победы преодолеть все виды оппортунизма, вплоть до национального. Проамериканская глобализация породила огромный потенциал социального протеста, который нашёл в движении антиглобалистов лишь частичное и далеко не самое последовательное выражение. Этот потенциал может проявиться как в общей борьбе против империализма, так и в попытках обособления и изоляции национальных рынков под национальными лозунгами, – как в общем объединении пролетариев и трудящихся в этой борьбе, так и в обособлении каждого национального отряда, встающего на тупиковый путь создания национальных фронтов, что безусловно является реакционным. Приходится признать, что при всей реакционности американского империализма второе реакционно, а первое – единственно прогрессивно. Вот почему так важно сегодня обсуждать поставленные выше проблемы, чтобы на новом витке грядущих социалистических революций не наступить ещё раз на те же национальные грабли. Да, больно смотреть, когда вымирают народы и исчезают цивилизации, но в то же время чем дальше развиваются мировые производительные силы, тем более очевидным становится то обстоятельство, что спасти их может только организованный пролетариат и новая интернациональная социалистическая революция. И в такой момент, как сегодня, когда многие партии, называющие себя коммунистическими или левыми, вроде КПРФ, переносят основной центр в своей пропаганде на национальный вопрос, особенно важно заявить, что есть и другая коммунистическая партия – Российская коммунистическая рабочая партия – Революционная партия коммунистов (РКРП-РПК), которая открыто декларирует в своей Программе необходимость работы по налаживанию конкретных организационных форм взаимодействия коммунистических партий разных стран «с перспективой создания нового коммунистического Интернационала».

Сегодня человечество совсем не то, что в начале XX века. Классовые противоречия, к которым нужно отнести и новые формы неоколониализма под видом глобализации, в наши дни куда сильнее и острее, чем 100 лет назад, как бы ни старались разные Хантингтоны в своих теориях сомнительного качества подменить эти противоречия «войной цивилизаций» и др. Сильно вырос и мировой пролетариат, если воспринимать его не только по-старому в виде класса чисто промышленных рабочих, но и в качестве своего рода «совокупного рабочего», т.е. как весь производительный класс, создающий прибавочную стоимость современной буржуазии, причём вырос именно в общемировом масштабе. Огромное значение имеет и усвоение опыта и уроков социалистических революций прошлого века, опыта побед и поражений. И хотя все эти и многие другие факторы пока выходят на поверхность далеко не везде, рано или поздно они обернутся новым наступлением социалистических революций, которые будут глубже и пойдут дальше, чем революции прошлого века. Они «доделают» то дело Великого Октября, которое не удалось доделать нашим предшественникам. В таком революционном движении будет место и для национального, так как пролетарский интернационализм – это отнюдь не национальный нигилизм, – это и признание национальной гордости трудящихся всех наций, понимаемой в пролетарском духе сохранения всего лучшего и прогрессивного, что есть в культуре каждого народа, и что станет при социализме достоянием не только представителей данной нации, но и всего мира.