Во-первых, он позволил автору правильно определить природу происходящей во Франции революции. Революция 1848 г. не принесла трудящимся массам разрешения их тяжелых социальных проблемы (это подтверждает выступление парижского пролетариата в июньские дни). Во-вторых, цель буржуазии в революции 1848 г. сводилась к тому, чтобы не допустить победы народа в результате успеха революции, но привести к власти один класс французского общества – буржуазию. Поставленная задача была буржуазией почти сразу достигнута и ей оставалось лишь юридически оформить достигнутый результат. Это должно было свершиться на открывшемся 4 мая 1848 г. Учредительном собрании страны, в котором большинство мест принадлежало буржуазии. Наконец, в-третьих, буржуазии необходимо было не допустить к участию в управлении страной те силы, которые на начальном этапе революции помогли ей свергнуть опостылевшую народу буржуазную монархию, и она начинает последовательно подавлять одно за другим социальные выступления, представляющие для нее хоть какую-то опасность. Поддерживая «порядок» в стране, французская буржуазия помимо собственного желания создавала в стране почву для возникновения нового социального взрыва. Здесь следует помнить, что французские монархисты после отстранения от власти Луи-Филиппа не утратили окончательной надежды вернуть себе отнятую у них власть в дальнейшем. Правда среди монархистов не было изначально единства в вопросе о том, кто должен, в конце концов, оказаться на французском престоле: представитель династии Бурбонов, вторично лишенный своей власти в 1830 г., или сменившие Власть бурбонов орлеанисты. По мере того, как буржуазная республика теряла поддержку основной части населения страны, возможность реставрации монархии становилась все более реальной. За видимостью порядка в обществе таилось его внутреннее разложение, а посему вопрос о том, насколько долго французская буржуазия сумеет еще с помощью созданного ей к лету 1848 г. механизма правления управлять страной, все настойчивее выдвигался в повестку дня, несмотря на, казалось бы, «блестящую» победу, одержанную буржуазией над парижским пролетариатом в «июньские дни» 1848 г. Остановить роковой ход событий, вступив на путь подавления народа, французская буржуазия, как показали последующие события, не сумела, а это значило, что власть рано или поздно выскользнет из ее рук, и теперь наступило время всерьез задуматься над тем, в чьи руки Власть в стране перейдет. Скорее всего, в сложившейся ситуации этим восстановителем «порядка» мог оказаться новый французский монарх, но кто им сможет стать, могли показать дальнейшие события. История, в конце концов, решила, этот вопрос, но она решила его по-своему, не совсем так, как этого хотелось буржуазии.

Буржуазия, оказавшаяся у руля управления страной, управляла Францией так, как это было выгодно ей, ее представители в результате прошедших выборов составили большинство в Учредительном собрании страны. Но полновластие буржуазного Учредительного собрания завершается 10 декабря 1848 г. после того, как президентом Франции был избран Луи Бонапарт. Сам по себе данный факт – появление новой, к тому же поначалу мало кому известной фигуры во властной структуре страны свидетельствовал о серьезной оппозиции большинства французов буржуазным республиканцам, стоявшим у власти.

Кем же был Луи Наполеон, который голосами французских крестьян добился своего избрания на пост президента Франции в декабре 1848 г., и почему именно этому человеку крестьянство оказало предпочтение? Как личность, Луи Наполеон – фигура на редкость ординарная (и это постоянно подчеркивает К. Маркс в своей работе). Втайне мечтавший о лаврах своего дяди, Луи Наполеон был, в сущности, всего только мелким авантюристом, носившим, однако, имя Бонапарт. Он мог оставаться у власти до тех пор, пока ему удавалось относительно успешно лавировать между главными противоборствующими силами в стране. Конечно, Луи Наполеон, став президентом, пытался представить себя как личность значительную. Он дистанцировался от буржуазного парламента как вроде бы сторонник и защитник интересов французского крестьянства, но, оставаясь на посту Президента, ровным счетом ничего не сделал в интересах крестьян, а главное, что не прилагал к этому никаких стараний. Подобно эквилибристу Луи Наполеон балансировал между буржуазией и основной массой французского народа, стараясь любыми средствами укрепить собственную власть, но при этом ни о чем другом, кроме удовлетворения личных амбиций им не руководило. То же самое можно сказать и относительно проводимого им внешнеполитического курса Франции. В 1853 г. Наполеон III, став к тому времени императором Франции, втянул страну в войну с Россией только ради того, чтобы быстрой и, как он надеялся, победоносной войной обрести в народе авторитет, каким пользовался император Наполеон I. Между тем война с Россией была в то время совершенно не нужна Франции. У России и Франции на протяжении как минимум полутора веков не было серьезных причин для возникновения конфликта, связанного с территориальными претензиями друг к другу наподобие хотя бы тех, которые Франция имела к ее ближайшим соседям. Напомним читателю, что в конце жизни Наполеон I признал ошибкой свой поход в Россию в 1812 г. Что до Крымской войны, то она, начавшись в 1853 г., затянулась более, чем на три года, что крайне негативно сказалось на экономике и без того на ахти как процветающей Франции. Война к тому же унесла десятки тысяч жизней французов, практически не дав Франции ничего взамен. К концу войны Наполеон III и сам не чаял, как бы поскорее вернуться из этой ненужной стране войны. Речь, таким образом, шла не только что не о славе Франции, но о том, как суметь сохранить хорошую мину на лице французского императора. Впрочем, полная катастрофа в 1856 г. со страной еще не произошла, но она разразится позже в ходе другой авантюры – франко-прусской войны (1870–1871 гг.).

Во время Парижских мирных переговоров, призванных замирить изрядно измотавших свои силы в войне участников Крымской военной компании (1853–1856 гг.), Наполеон III не упускал случая демонстрировать непременную «дружбу» России и ее императору Александру II, поскольку с окончанием войны его недавние союзники (Англия, Пруссия) превращались в достаточно опасных соперников, и поэтому Наполеон III предпринимает уже новые интриги, свидетельствующие не столько о его силе как политика, сколько о его слабости. «Буквально на другой же день после подписания мира, – отмечает в своей двухтомной работе о Крымской войне выдающийся отечественный знаток истории Франции и франко-русских отношений, академик Е.В. Тарле, – Наполеон III домогается тесного союза с Россией»[1].

И все же никто иной, как именно этот авантюрист сумел после осуществленного им военного переворота в стране 2 декабря 1851 г. стать четвертым по счету после Наполеона I, монархом Франции. История знает победы и победы. Победы Наполеона I (мы имеем в виду, прежде всего, его военные победы) – это показатель наличия у этого человека исключительно редкого военного дарования, позволявшего ему добиваться блестящих побед над своими противниками с численно меньшими, чем у них, силами. «Победа» же Наполеона III над собственным парламентом, сделавшая его отныне императором Франции, – была победой над противником, который задолго до сражения лишился поддержки большей части общества, а позднее еще и значительной части буржуазного класса. Когда же выяснилось, что управлять страной буржуазный парламент более не в состоянии, избавиться от парламента за его ненужностью для амбициозного авантюриста не представляло особого труда. Не имея к концу президентского срока возможности конституционным путем продлить свои полномочия, Луи Наполеон осуществляет антиконституционный государственный переворот. Для его совершения Наполеон III «украл у Французского банка 25 млн. франков, купил генерала Маньяна за один миллион солдат – по 15 франков за штуку, с водкой в придачу, тайно, как ночной вор, встретился со своими сообщниками, приказал ворваться в жилища наиболее опасных парламентских главарей, вытащить из постели и увезти в тюрьму Кавеньяка, Ламорисьера, Лефло, Шангарнье, Шарраса, Тьера, База и др., занять войсками главные пункты Парижа и здание парламента и рано утром расклеить по всей столице рекламные плакаты, извещавшие о роспуске Национального собрания и Государственного совета… Таков был конец партии порядка, Законодательного собрания и февральской революции[2]. Такова (заметим это уже от себя) оказалась внешне «блистательная» победа Луи Бонапарта над «органом» правопорядка, призванным к жизни буржуазной революцией 1848 г.

Марксов анализ событий революции 1848 г. отличается, как мы убеждаемся, читая его работу, удивительной глубиной, но наряду с этим, немногословностью. Ф. Энгельс имел все основания сказать по поводу рассматриваемой нами здесь работы «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» следующее: «Такое превосходное понимание живой истории дня, такое ясное проникновение в смысл событий, в самый момент, когда они происходили, поистине беспримерно»[3].

Оценку Ф. Энгельсом «Восемнадцатого брюмера» можно без преувеличения назвать пророческой. К. Маркс не случайно проявил столь пристальный интерес к истории Франции второй половины XIX в. Если не весь XIX в., то как минимум первая его половина, в Европе прошла под воздействием того колоссального заряда энергии, который был задан Великой французской революцией и который целиком изменил лицо не только средневековой Франции, но и всей Европы. Нечто подобное повторилось уже в XX в., правда на этот раз возмутительницей мирового «общественного спокойствия» оказалась Россия. Не будет серьезным преувеличением сказать, что основная тенденция исторического развития в результате победоносного завершения русской революции в октябре 1917 г. определилась на этот раз тем, что капиталистическая система мирового хозяйства в результате выхода из нее страны, занимавшей 1/6 части суши, лишилась возможности столь же безнаказанно, как прежде, реализовывать свои планы в отношении стран остального мира. Буржуазному миру следовало теперь всерьез задуматься о своем собственном существовании. И подобно тому, как в начале XIX в. все существующие монархии Европы не брезговали вступать на стезю вооруженного вмешательства в дела суверенного государства, чтобы покончить с революционной Франции, в XX столетии сменивший средневековый порядок буржуазный мир, организовывает один за другим многочисленные крестовые походы против Советской России, преследуя одну единственную цель – вернуть ситуацию в мире к той, которая существовала в начале XX в., когда экономически сильный Запад мог не считаться с мнением стран остального мира. Эту задачу капиталистическому Западу удалось в каком-то смысле решить, хоть, конечно, и не до конца, в 1991 г., когда исчез Советский Союз. Сколько за семьдесят лет было израсходовано на это средств капиталистическими странами, мы едва ли когда-нибудь узнаем, да это, пожалуй, не так уж и важно, а вот проследить ключевые моменты того, как осуществлялся целенаправленный развал Советского Союза, мы здесь постараемся. Для этого нам придется прибегнуть к тому методу исследования исторических фактов, которым в XIX в. успешно пользовался К. Маркс в своих работах и который был выше отслежен нами на примере его анализа хода революции 1848 г. во Франции.

Те, кто имеют хотя бы какое-то отношение к развалу СССР, обычно заявляют, что это был вполне естественный процесс умирания изжившей себя империи, которая к концу 80-х гг. XX в. достигла предельного старческого возраста, когда организм более уже не способен функционировать нормально, а раз так, то конкретных виновников развала СССР искать вроде бы негде. Но это не так. Историю делают люди и, если уж мы задались целью разобраться в том, почему события истории пошли в одном, а не в другом направлении, нам непременно придется вывести на сцену ведущих участников минувших событий, как это сделал К. Маркс в своем «Восемнадцатом брюмере Луи Бонапарта».

Новый политический курс страны был озвучен М.С. Горбачевым в конце 80-х гг. Название его звучало настолько абстрактно (перестройка), что понять, куда, в конечном итоге, он может привести страну поначалу было не очень ясно. Если к тому же учесть, что никаких намеков на то, что речь может идти, как впоследствии выяснилось, об отказе от социалистического выбора развития СССР до самого конца августа 1991 г., не было сделано ни самим Горбачевым, ни кем-либо из его ближайшего окружения. Сегодня, когда нам во всех деталях известно, что в конце концов произошло с СССР, когда мы сами оказались непосредственными свидетелями того, что некоторые бывшие советские республики Союза уже превратились в членов НАТО, а остальные подумывают, как им лучше себя повести в сегодняшней ситуации, мы можем констатировать, что перестройка в СССР явилась первой из серии «оранжевых» революций на бывшем советском пространстве, хотя подобных слов в то время никто еще не произносил. В ходе «перестройки» идеологические ценности социализма стали потихоньку подменяться на буржуазные ценности, но эта фактически уже начавшаяся подмена ценностей долгое время оставалась незамеченной в силу того, что западным ценностям их отечественные защитники старались придать этакий «нейтральный» с помощью понятий «общечеловеческие», «общецивилизационные», словом, не несущих классовой нагрузки. Это было ничто иное, если воспользоваться выражением В.И. Ленина, как «игра в словечки». Игра с самого начала была крайне опасная, но, к сожалению, подавляющее большинство граждан СССР долго этого не понимало. К тому же многих эта «игра» еще и увлекала. Между тем истинная цель переориентации общества на «новые» ценности к началу 90-х гг. вполне обозначилась, поскольку в государственных средствах массовой информации начали откровенно звучать заявления типа того, что общественная собственность в СССР доказала свою неэффективность. Для нее даже нашли «подходящий» термин – «ничейная собственность». Отсюда оставался даже не шаг, а, пожалуй, полшага до того, чтобы провозгласить передачу общенародной собственности в частные руки не преступлением против общества, а проявлением высочайшей заботы о благополучии страны и ее народа.

В период искусственно поддерживаемой эйфории относительно курса на «перестройку» в СССР у ее главного инициатора М.С. Горбачева неожиданно появляется нежелательный тому конкурент, объявивший в октябре 1987 г. себя большим перестройщиком, чем сам М.С. Горбачев. Последнему это, по понятным причинам, пришлось не по душе, но с того времени единства в партии и в обществе на предмет проведения в жизнь нового политического курса правящей партии уже не было. Б.Н. Ельцин, а этим «сверхперестройщиком» оказался именно он, выйдя из тени, в которой он оставался до октября 1987 г., на освещенную прожекторами политическую арену, быстро становится настолько активной политической фигурой, что упрятать его обратно в тень М.С. Горбачеву в дальнейшем не удалось. Кстати, последнее не удалось не столько потому, что новый претендент на высшую должность в стране оказался умнее, образованнее или талантливее первого президента СССР. Обе эти «исторические личности», как показал опыт, были фигурами достаточно ординарными, под стать небезызвестному Луи Наполеону во Франции. Однако вдвоем они принялись столь энергично раскачивать потерявший до того твердое управление советский корабль с одной небольшой разницей, что Ельцин это делал более энергично и последовательно, чем один М.С. Горбачев до него, и те, кто поначалу поверили Горбачеву, что «перестройка» – это, своего рода моющее средство, смывающее все негативное, что накопилось в советском обществе за прошедшие годы, оставляя в нетронутом виде все хорошее, убеждались на практике, что разрушать Ельцину удается основательнее, чем Горбачеву. В этом они, несомненно, были правы. Разрушал Ельцин действительно с размахом. Неправы же они оказались в другом, в том, что будущее нашей страны вслед за тогдашними лидерами КПСС начали мысленно связывать с обществом, природу которого, живя в СССР, они плохо себе представляли, а потому судили о жизни людей на Западе, главным образом, по витринам заполненных высококачественными товарами супермаркетов. В окружении М.С. Горбачева (а ведь и Ельцин поначалу был из их же числа) не нашлось ни одной по-настоящему творческой и грамотной личности, которая смогла бы предложить обществу что-то иное, нежели развитие по пути капиталистических стран Запада.