Международный теоретический и общественно-политический журнал "Марксизм и современность" Официальный сайт

  
Главная | Каталог статей | Регистрация | Вход Официальный сайт.

 Международный теоретический
и общественно-политический
журнал
СКУ

Зарегистринрован
в Госкомпечати Украины 30.11.1994,
регистрационное
свидетельство КВ № 1089

                  

Пролетарии всех стран, соединяйтесь!



Вы вошли как Гость | Группа "Гости" | RSS
Меню сайта
Рубрики журнала
Номера журналов
Наш опрос
Ваше отношение к марксизму
Всего ответов: 660
Объявления
[22.02.2019][Информация]
Вышел новый номер журнала за 2016-2017 гг. (0)
[02.09.2015][Информация]
Вышел из печати новый номер 1-2 (53-54) журнала "Марксизм и современность" за 2014-2015 гг (0)
[09.06.2013][Информация]
Восстание – есть правда! (1)
[03.06.2012][Информация]
В архив сайта загружены все недостающие номера журнала. (0)
[27.03.2012][Информация]
Прошла акция солидарности с рабочими Казахстана (0)
[27.03.2012][Информация]
Печальна весть: ушел из жизни Владимир Глебович Кузьмин. (2)
[04.03.2012][Информация]
встреча комсомольских организаций бывших социалистических стран (0)
Главная » Статьи » Номера журналов. » № 1 2010 (46)

Молния революции

Молния революции


«Ольга Бенарио. История отважной жизни» – так назвала свою книгу ее товарищ по партии, по антиимпериалистической и антифашистской борьбе, разведчица Рут Вернер. Эта жизнь пролетела стремительно, но вместила столько, что хватило бы на много судеб. В ней были победы и поражения, товарищество и предательство, любовь и материнство, поединок со спецслужбами нескольких держав и последний бой с нацистской машиной террора и геноцида. Многое до сих пор скрыто в секретных архивах, а доступные нам источники кое в чем противоречат друг другу. Красная молния этой судьбы осветила столетие в его величии и убожестве, правде и лжи, подвиге и трагедии.

Как многие пролетарские революционеры, Ольга не принадлежала по рождению к классу, делу которого ей предстояло посвятить жизнь. Ее родиной был Мюнхен, один из самых консервативных городов Германии. Отец – адвокат, социал-демократ, он искренне верил, что все проблемы можно решить путем реформ и соглашения классов: удавалось же ему жить на гонорары от богачей и бесплатно вести дела бедняков. Адвокат Бенарио был вхож в «приличное общество» и женился на красавице из богатой еврейской семьи, далекой от его взглядов. Компромисс в личной жизни кончился так же, как в общественной: светская львица бросила мужа и маленькую дочь, а четверть века спустя удостоилась у нацистов звания «настоящей немки» за отречение от бывшего супруга и дочери, обреченных на гибель за колючей проволокой.

«Классовая борьба врывалась к нам в дом»,– вспоминала Ольга. Сколько помнила себя, она видела у отца рабочих и крестьян, слышала, как страдают бедняки от эксплуатации и произвола, как редко удается им добиться справедливости. Она состояла в социал-демократической детской организации, дружила с девочками из рабочих семей, видела, в какой бедности те живут. Ей шел седьмой год, когда кайзер послал отцов и братьев ее подруг на фронты мировой войны – умирать и убивать таких же, как они, рабочих. Бойне не было конца. Появились незнакомые слова: «большевики», «Советы».

Ноябрь 1918. Первая в жизни Ольги революция: войне – конец, всюду Советы, во главе правительства – социал-демократы. И всего через два месяца – страшная весть о гибели Карла Либкнехта и Розы Люксембург. Трудно поверить, что в убийстве вождей революции, создателей Коммунистической партии Германии замешаны правящие социал-демократы. Спустя три месяца над Мюнхеном взвивается красное знамя. Через три недели Баварская Советская республика потоплена в крови, ее руководитель Евгений Левинэ расстрелян, опять с одобрения социал-демократических вождей. Кровавая межа, прошедшая между двумя рабочими партиями, разделяет семью Бенарио. Отец остается социал-демократом, дочь начинает искать свой путь. Вступает в коммунистическую детскую организацию. В двенадцать лет – «Интернационал», в четырнадцать – «Манифест Коммунистической партии». Девушка уходит из средней школы, работает в книжном магазине, чтобы жить своим трудом. В ее пятнадцать революция проиграла последний бой. КПГ и комсомол запрещены. В Мюнхене разыгрывается «пивной путч», австриец Адольф Шикльгрубер становится фюрером «национал-социалистов» Адольфом Гитлером. Ольга видит на улицах родного города шабаш своих будущих убийц.

Вступить в запрещенный комсомол – это поступок. Комсомольцы района, где она жила, почти все были безработными. Когда знакомый партиец направил к ним Ольгу, ребята сразу увидели, что высокая девушка с голубыми глазами и черными косами – не из их среды. На вопрос о родителях она ответила: «Матери у меня нет, отец – адвокат и социал-демократ; я не виновата». Приняли ее неохотно, но мнение пришлось менять. Девушка вызвалась расклеивать листовки. На политкружке выступала чаще других, знала больше всех, помогала разобраться в сложных вопросах. Никогда не унывала, была решительной и отчаянно смелой. Напрасно ее уговаривали не носить открыто значок с серпом и молотом.

Пришла первая любовь: «Курт», 23-летний профессор-коммунист, участник Баварской коммуны и Среднегерманского восстания, нелегал. Не сразу она узнала его настоящее имя и фамилию: Отто Браун. Они переезжают в Берлин. Живут в «красном» рабочем районе Нойкельне по чужим документам. Квартиры приходится часто менять. Он ведет подпольную работу, она днем занята в советском торгпредстве, вечером – в комсомоле. В рабочем клубе-пивной, где в 1919 г. проходил первый конгресс Коммунистического Интернационала Молодежи, собираются комсомольцы Нойкельна. У них восемь групп: имени Маркса, Ленина, Карла Либкнехта, Розы Люксембург, Меринга, Левинэ, Буденного и Дзержинского. Ольга составляет и печатает листовки, дважды в неделю ведет кружки по основам марксизма, сама учится в политшколах и на курсах. На демонстрациях в ее руках красное знамя, дар советских друзей. В 1925-м комсомольская ячейка избрала ее секретарем. Ольга с товарищами помогают рабочим-подросткам противостоять произволу хозяев, обитателям приюта безработных – добиваться доброкачественной пищи и справедливой оплаты, на «сельских воскресниках» агитируют крестьян. Ольга настаивала, чтобы комсомольцы не обзывали сверстников-социалистов «социал-фашистами», а убеждали в своей правоте. Так удалось наладить работу и с молодежными секциями социал-демократических профсоюзов, и с ватагами «диких» подростков из трущоб; даже молодых националистов из «Стального шлема» комсомольцы заставляли слушать и думать.

В 1926 г. Ольгу избрали в состав Нойкельнского райкома. Ей поручили отдел агитации и пропаганды, руководство политшколами. Она умела находить контакт с ребятами, терпеливо объяснять непонятное. Старалась непременно быть там, где ожидались стычки с фашистами и полицией. Добилась разрешения участвовать в переброске оружия. Возмущалась, когда другие протестовали против ее участия в опасных делах. Успехи райкома справедливо объясняли самоотверженной работой Ольги. Осенью 1926 г. ее выбирают первым секретарем. Она участвует в кампании за экспроприацию собственности князей, организует забастовки молодых рабочих против усиления эксплуатации. На предприятия комсомольцы проходили как члены профсоюза – иначе не пропускал социал-демократический завком. На летучках выбирали делегатов Всегерманской конференции рабочей молодежи и съезда комсомола. Из Нойкельна на съезд поехало больше трехсот юношей и девушек.

Осенью 1926 г. Ольгу и Отто арестовывают. По «Закону о защите республики» он обвиняется в государственной измене, она – в «деяниях, способствовавших совершению измены», «попытках насильственного изменения действующей конституции», «членстве в незаконной и враждебной государству организации, имеющей целью свержение существующего строя». 18-летняя коммунистка впервые в тюрьме. Допросы, угрозы, побои. Ничего не добившись, через два месяца ее выпускают. Товарищи избирают Ольгу в Берлинский окружком, поручают ей агитационно-пропагандистскую работу с молодежью всей столицы. Но на следующий съезд ехать не пришлось.

Отто Брауна, уже полтора года сидевшего в знаменитой тюрьме Моабит, в начале мая 1928 г. должны были судить по обвинению в шпионаже в пользу СССР. Ему грозили 20 лет тюрьмы. Судилище приурочили к выборам в рейхстаг, чтобы дискредитировать партию. Процесс готовили в Моабитском суде, куда подсудимого приводили из тюрьмы по подземному ходу. Полицейские были спокойны: отсюда еще никто не бежал. Следователь даже отступил от буквы закона и разрешил Ольге, проходившей по одному делу с Отто, свидание с ним прямо в здании суда – пусть агенты подслушают разговор и добудут дополнительные улики. Конечно, он ничего не узнал. А у Ольги и ее товарищей возник дерзкий план. В отделе ЦК КПГ, ведавшем охраной руководителей, ей поручили подобрать и возглавить группу для выполнения ответственного задания. Перед очередным свиданием Отто передали записку: надо быть готовым к побегу.

Утром 11 апреля в Моабитском суде собрались семеро парней, которых полиция приняла за студентов-юристов. Все они заранее изучили коридоры, лестницы, неохраняемые выходы из здания. В начале десятого Ольга вошла в переговорную камеру. Попросила разрешения угостить жениха. Достала из сумочки апельсин – условленный знак. Миг – и на чиновников смотрят дула пистолетов. Даже когда группа с Отто ушла, ошеломленная полиция не сразу опомнилась. Только один из смельчаков попал в ее руки. На митинге «Рот фронта» комсомольцы объявили, что оружие не было заряжено: они готовили не теракт и не месть, а освобождение товарища и призыв к борьбе.

Напрасно тысячи полицейских прочесывали столицу и окрестности. Напрасно плакаты со всех углов обещали за выдачу беглецов пять тысяч марок – зарплату рабочего за два года. Комсомольцы соревновались, кто быстрее сорвет плакаты или заклеит лентой с надписью: «Доносить может только подлец». Перед киносеансом на экране показывали фото разыскиваемых; зрители аплодировали. Их прятали десятки рабочих, предателей не нашлось. Полиции оставалось только пополнять «дело» Ольги, заведенное еще в Мюнхене. Имперский суд Веймарской республики заочно предъявил «опасной коммунистке» обвинение в «соучастии в государственной измене». Хотя многие «преступления» совершались еще до совершеннолетия, судьи признали ее полностью ответственной за все, «поскольку свидетельские показания и приложенные к делу письма свидетельствуют о ее зрелости и незаурядных способностях». В деле появилась запись: «Агент Москвы».

Тем временем красная столица встречала спасшихся от буржуазного «правосудия». О дерзкой операции знали, но хотели слышать из первых уст. «Ольга Синек» – так ее теперь звали – выступала по радио, перед кимовцами и комсомольцами, на фабриках и заводах, в колхозах. Узнавала о делах сверстников: ликбезе, ударных бригадах, социалистическом соревновании. И о том, как нелегко родине социализма: продовольствие по карточкам, транспорт переполнен, мало еще квалифицированных рабочих, машин, сырья. Но сколько сделано и делается, сколько энтузиазма, убежденности, веры в будущее!

Ольгу заочно избирают в ЦК комсомола Германии, принимают на работу в КИМ. Рядом работает Люция Джапаридзе, дочь одного из 26 бакинских комиссаров; они сроднились, как сестры. Кимовцы из многих стран спорят: где раньше вспыхнет революция? Латиноамериканцы рассказывают о походе колонны Престеса. В августе 1928 г. открывается 5-й конгресс КИМ. Сосед Ольги по президиуму, С.М. Буденный, приглашает в кавалерийский полк в Тамбовской области, над которым шефствует КИМ. Ольга и Люция отказались поселиться в командирском домике, решили жить, как красноармейцы: подъем с сигналом горниста, физзарядка, марш с полной выкладкой. Ольга вступает в Осоавиахим, учится стрелять, ездить верхом, водить грузовик, прыгать с парашютом. Осваивает языки: французский, английский, русский.

Жизнь разлучила Ольгу и Отто. Не нам винить кого-то из них в разрыве. По большому счету получилось, как в песне: «Дан приказ: ему на запад, ей – в другую сторону…» Только наоборот: Отто – в Китай, Ольге – в Западную Европу. В Англии «Интеллидженс сервис» завела на «нежелательную иностранку» досье. Во Франции она поражала товарищей организаторским опытом и смелостью. Во время стачки текстильщиков полиция оцепила рабочий квартал; Ольга сразу заметила опасность и сумела выбраться из кольца, ориентируясь в лабиринте улочек, как дома. Потом ее все же арестовали, грозили выдать Германии. После безрезультатных допросов освободили с условием немедленно покинуть страну. Чтобы не подвергать опасности товарищей, она одна, без документов добралась до границы. С рабочими, трудившимися на другой стороне, перешла в Бельгию, где тоже были друзья.

После двух лет нелегальной работы – снова Москва. С родины идут тяжкие вести: раскол рабочего движения открывает путь нацистам, буржуазия вручает им власть. Ольга рвется на помощь товарищам. Но риск слишком велик: в Германии ее многие знают, на пограничных пунктах лежат ее фото. И она готовится сражаться с фашизмом там, где потребуется. Добилась разрешения получить военное образование, поступила в летную школу.

Осенью 1934 г. ее вызвали в Исполком Коминтерна. Она ожидала подпольной работы в Германии. Но ей сообщили: на родину возвращается Луис Карлос Престес. Коминтерн разрешил это при условии, что сам будет обеспечивать его безопасность. Рядом должен быть товарищ, достойный полного доверия, с опытом нелегальной работы и хорошей военной подготовкой. Ехать должна «супружеская пара» – так меньше подозрений. Ольга дала согласие. Под Новый 1935 год «португалец Антониу Вилар» и «австрийка Мария Бергнер Вилар» отправились в «свадебное путешествие». Хельсинки, Стокгольм, Копенгаген, Амстердам, Брюссель, Париж, Нью-Йорк, Сантьяго, Буэнос-Айрес… Ольга надежно улаживала все: паспорта, визы, билеты, гостиницы. Дорога сблизила их. Разговаривать приходилось по-французски – каждый не знал родного языка другого, – но они понимали друг друга с полуслова. Им нравились одни и те же люди, книги, мысли. Они стали не только товарищами по борьбе, но и самыми близкими людьми. Они были счастливы, не зная, что вместе будут всего четыреста дней.

Вот и Бразилия. Двухэтажный особняк возле Копакабаны, в тех местах, где 13 лет назад сражались и умирали товарищи Престеса. Сюда сходятся нити подполья. Неподалеку – конспиративные квартиры товарищей-интернационалистов: немцев Артура и Эльзы Эвертов, аргентинцев Родольфо и Кармен Гиольди, русских Павла и Софьи Стучевских, американца-радиста Виктора Аллена Баррона. Ольга – связная между Престесом и группой. Они вместе анализируют обстановку, ведут организаторскую работу. Доказывают товарищам из КПБ: подготовка восстания требует времени. В ответ – недоверие, противодействие, если не саботаж. Генсек КПБ, недавний анархист под псевдонимом Миранда, вместо серьезной работы отделывается фразами: всеобщая забастовка вот-вот начнется, народ готов взяться за оружие. Когда же восстание стихийно вспыхивает, отправляется… отдыхать. Несколько дней его ищут, чтобы собрать штаб. Профлидеры ждут, пока выступят военные. А враг не теряет времени. Приходит весть об измене и разгроме.

Подпольную работу нелегко вести и в ожидании победы, но во много крат труднее – после поражения, сопряженного с предательством. В расследовании участвуют гестапо и абвер, Интеллидженс сервис и спецотдел госдепартамента США – предшественник ЦРУ. Престесу и интернационалистам грозит самая большая опасность. Можно эмигрировать, но они решают остаться – не из лихости, а из ясного понимания, что здесь их боевая позиция в общей борьбе с фашизмом. Они меняют квартиры, сбивая преследователей со следа. Ольга берет все связи на себя, постоянно проверяет, нет ли слежки. Декабрьским днем, подходя к дому Эвертов, видит, как Артура и Эльзу вталкивают в полицейские машины. Предупреждает товарищей. Но аресты продолжаются. Эверты молчат под пытками. Виктор Аллен гибнет в застенке. Стойко держатся Родольфо и Кармен. Но Миранда дал подробные показания. Нашелся и среди интернационалистов предатель – некто Грубер. Полиция с немецкой методичностью обыскивает дом за домом. Престес просит Ольгу беречь себя, сохранить силы для борьбы в случае его ареста. Она отвечает: «Если тебя арестуют, не останусь на свободе, конечно, и я». Ею движет не только чувство, но и опыт подпольщицы: головорезам Филинто Мюллера наверняка поручено убить Престеса под любым предлогом, и надо быть рядом, чтобы не дать злодейству совершиться.

Утром 5 марта 1936 г. дом был оцеплен. С десяток полицейских вломились в комнату, держа наготове оружие. Каждый знал смысл приказа стрелять «при малейшей попытке к сопротивлению», рассчитывал на большую денежную премию, обещанную тому, кто «обезвредит» Престеса. Но цель заслонила от них незнакомая молодая женщина: «Не стреляйте! Он без оружия!» Она не молила о пощаде, а требовала: «Арестуйте вместе с ним и меня!» Внешность и акцент подсказали: иностранка, скорее всего немка. Выученики гестаповцев не посмели без прямого приказа стрелять в их соотечественницу. Пытались оттащить ее от Престеса, втолкнуть арестованных в разные машины, чтобы убить «при попытке к бегству». Но Ольга, тренированная и сильная, сопротивлялась, привлекая внимание соседей и прохожих. Пришлось везти арестованных вместе. Жертвуя собой, Ольга не дала фашистам уничтожить Престеса и повязать бразильских правителей его кровью.

В тюрьме их разлучили. Ольгу долго допрашивала целая команда высокопоставленных чиновников. Потом было еще много допросов. В деле записали: «Обладает большой выдержкой и хладнокровием. Не поддается запугиванию, не приходит в замешательство, отвечает продуманно. Производит впечатление человека, привыкшего к полицейским допросам». Она не давала никаких показаний, требовала разрешить ей написать Престесу и перевести из одиночки в общую камеру. Через месяц, когда в Бразилию приехала британская делегация, полиции пришлось выполнить оба требования. В первом письме Ольга сообщила мужу, что ждет ребенка.

В общей камере она встретила товарищей: искалеченную пытками Эльзу Эверт, отважную Кармен де Гиольди, других коммунисток. Далекие от политики женщины, арестованные за принадлежность мужей к НОА, в письмах на волю просили присылать продукты для Ольги, вещи для ее ребенка. Один из арестованных летчиков нарисовал силуэты самолетов бразильских ВВС, а Кармен вышила их на белье для младенца. Ольга училась говорить по-португальски, разучивала бразильские песни, рассказывала о Стране Советов. Ее выбрали в коллегию заключенных – защищать права, организовывать голодовки и протесты, распределять передачи. Двор, где разрешалось находиться до семи вечера, прозвали «Красная площадь»: там проходили собрания, ликбез, лекции. Теорию марксизма и философию вела Ольга. Из пустых катушек соорудили систему блоков между камерами для передачи записок и посылок. После ужина включали «радио»: пели Интернационал, «Бандьеру Россу» и гимн НОА, рассказывали новости, высмеивали врагов.

На очной ставке с Мирандой Ольга заявила, что видит его впервые, и отказалась подписать протокол. Генсек КПБ без колебаний сказал, что «эта немка» всегда участвовала в заседаниях руководства партии, и напомнил, что более полные сведения о ней можно найти в его предыдущих показаниях. У посольства Бразилии в Берлине были тесные связи с гестапо и абвером, и вскоре на стол министра лег меморандум посла: «По предоставленным мне данным, женщина, называемая в нашей прессе женой Престеса, является опытным, умным и отважным агентом Коминтерна Ольгой Бенарио. Имеются основания считать, что она была агентом-связником, осуществляя контакты между Артуром Эвертом (Гарри Бергером), Престесом и советским представительством в Монтевидео, а также выполняла специальные поручения, организуя пропаганду среди коммунистической молодежи Бразилии». Пошло в ход и досье Интеллидженс сервис.

Опасаясь судить Ольгу открыто, враги нашли надежный способ расправы. Филинто Мюллер составил бумагу о ее высылке в Германию. Бразильских прислужников Гитлера не остановили ни беременность узницы, ни то, что мать и ребенка отправляли на верную гибель, ни то, что сами нацисты официально не требовали ее выдачи. Начальник тюрьмы известил Ольгу, что ее ждет. Подруги-коммунистки посоветовали обратиться в Верховный суд. По закону мать ребенка бразильца, даже если брак не был оформлен, автоматически приобретала бразильское гражданство. Верховный суд отклонил ходатайство, сославшись на чрезвычайное положение. Несколько недель враги не решались на злодеяние; фашистский мятеж и интервенция в Испании придали им уверенности. 28 августа Варгас подписал указ о высылке.

Сентябрьской ночью в тюрьму явился особо доверенный агент, служивший и Мюллеру и Интеллидженс сервис. Он пообещал отправить узницу в больницу. Заключенные, разгадав ловушку, восстали, взяли надзирателей в заложники и предупредили, что те заплатят жизнью за попытку увезти Ольгу. По приказу Мюллера к тюрьме подтянули отряд карателей с автоматами и огнеметами. Чтобы не дать врагу уничтожить всех восставших или взять Престеса в заложники и убить, Ольга согласилась ехать в сопровождении товарищей. Но тех бросили в тюремную машину, а ее отвезли в порт, где стоял зафрахтованный гамбургской компанией испанский сухогруз «Ла-Корунья». Капитан, видя состояние Ольги, отказался принять ее на борт, но дипломаты рейха объяснили, что иначе его самого ждет гестапо.

Три недели прошли в крохотной каморке, рядом с раскаленным, грохочущим машинным отделением. За дверью – охранники Филинто Мюллера. Рядом Эльза Эверт, тоже выданная рейху. Ольга, как всегда, ввела четкий распорядок: гимнастика, занятия языками, чтение стихов. «Ла-Корунья» должна была зайти во французский порт, и узницы надеялись, что их выручат товарищи. Европейские докеры по призыву МОПР осматривали суда из Бразилии и освобождали депортированных, а когда им пытались помешать, объявили всеевропейскую забастовку и добились снятия запрета. Но на сей раз врагу удалось запутать след; активисты МОПР осмотрели другой корабль, а «Ла-Корунья» получила приказ никуда не заходить до Гамбурга.

18 октября узниц передали эсэсовцам. Черные машины, где их везли прикованными, остановились только в Берлине, у ворот тюрьмы, где двадцать лет назад держали Розу Люксембург. Брошенная в одиночку, Ольга не теряла присутствия духа. Она потребовала ясного ответа, в чем ее обвиняют, и узнала, что формально ни в чем. Ее держали в пожизненном предварительном заключении, без обвинения и права на защиту. Насколько было бы легче, если бы знать о борьбе в разных странах за ее свободу! Запросы из Красного Креста, Лиги Наций и других организаций нацисты скрывали от нее, да и вообще игнорировали. Лишь адвокату доны Леокадии в конце концов позволили приехать и лично вручить прошение, но дали понять, что Ольга, как опасный враг, освобождению не подлежит, свидания с ней не разрешили.

27 ноября, ровно через год после восстания, в нацистской тюрьме родилась дочь Ольги и Луиса Карлоса. Имя ей мать выбрала уже давно – Анита Леокадия. Леокадия – в честь бабушки, боровшейся за свободу сына, невестки и внучки. Анитой звали бразильянку, которая сто лет назад соединила жизнь с итальянцем Джузеппе Гарибальди, сражавшимся за свободу Риу-Гранди, малой родины Престеса. Аните и Джузеппе было суждено вместе бороться за свободу его родины, а ей – погибнуть в этой борьбе. Теперь их судьбы повторялись.

Ольгу с дочерью перевели в камеру кормящих матерей. Как подследственная, ссылаясь на уголовный кодекс Германии, она настояла на праве получать газету. Дали нацистскую «Фелькишер беобахтер», но и оттуда она ухитрялась выуживать факты и делать верные выводы. Чтобы газету вместе с ней не читали осужденные, Ольгу запирали в каморку, где хранилось грязное белье. Но она объясняла прочитанное сокамерницам и даже, перестукиваясь через стенку, узницам соседней камеры. Тем же путем узнавала, что партия продолжает борьбу в глубоком подполье. Тяжело было узнать о гибели отца. Еще тяжелее понимать, что, если дочку не заберут родные, ее по законам рейха ждет сиротский приют. Сокамерница-коммунистка рискнула передать мужу записку: надо известить бабушку Аниты о грозящей ребенку опасности. Скоро в тюрьму стали приходить посылки с продуктами и одеждой.

Добившись права переписки, Ольга не упускала ни одной возможности написать мужу. Все приходилось укладывать в строго ограниченное число строк. Тюремщики задерживали письма месяцами. Эти послания из тюрьмы в тюрьму – поразительные человеческие документы.

«Перенесенные страдания и долгие месяцы тюремного одиночества сказываются, однако, и с положительной стороны: мы научились правильнее отличать существенное от несущественного, и чувства друг к другу углубились и стали сильнее».

«Начинаю настраиваться на длительное пребывание в тюрьме. Но не думай, что я похоронила все надежды. Несомненно, наступят и лучшие дни. Посмотри, что творится в Китае».

Ольга добилась разрешения послать в бразильское посольство требование зарегистрировать новорожденную. Ответа не дали. Она не знала, что по настоянию доны Леокадии гестаповцы вынуждены были направить бразильским дипломатам такой же запрос, и он был удовлетворен. 21 января 1938 г. камеру открыли в неурочное время. «Собирайте ребенка. Будем отправлять». Куда – от Ольги скрыли. Узница отчаянно сопротивлялась, но дочь отняли. Только через месяц она узнала из писем, что Аниту передали бабушке.

«Могу поистине сказать, что наряду с 5 марта 1936 года 21 января 1938 года, пожалуй, самый черный день моей жизни. В результате таких потрясений возможно лишь одно из двух: либо дать себя сломить, либо закалиться. А ты, конечно, не сомневаешься, что для меня речь может идти только об этом втором исходе. К счастью, мне помогает то, что я еще способна понимать, как незначительны проблемы, касающиеся моей собственной маленькой личности, на фоне всемирно-исторических событий нашего времени».

В этот страшный месяц Ольгу снова ждали допросы, избиения, пытки. Рейх пытался привести к власти в Бразилии своих ставленников, и срочно требовались показания о «еврейско-коммунистическом заговоре». Нацисты надеялись, что узница сломлена горем и подтвердит все. Ольга выстояла. В скором провале путча был и ее вклад во всемирную битву с фашизмом.

Взбешенные неудачей, гестаповцы отправили Ольгу в концлагерь Лихтенбург на берегу Эльбы. Там содержалось несколько сот политических узниц. До них дошла весть, что к ним переводят Ольгу Бенарио, и ей готовили настоящий праздник. Но эсэсовцы, видимо, дознались, и ее бросили в подвал, в одиночку. Вечный холод, горячая пища раз в три дня, окошко на двухметровой высоте, закрытое железным листом, о чтении нечего думать. Но Ольга не сдавалась: делала гимнастику, подолгу ходила по камере, лепила из хлебного мякиша шахматы и играла партию за партией. Товарищи уговорили надзирательницу провести к Ольге заключенную, знакомую еще по Нойкельну. Радость встречи омрачило известие: рейх захватил Австрию. Вскоре Ольгу перевели из одиночки, но не к товарищам, а в камеру уголовниц. Ее назначают старостой, и она учит опустившихся женщин убирать камеру, умываться, делать гимнастику. Справедливо распределяет пищу, устраивает больных в санчасть. Находит возможность объяснять, что творится вокруг, кто виноват в мучениях. Но главное – всегда мужественна и не теряет надежды.

«Апрель 1938 года. Сегодня, впервые за пять месяцев, я получила от тебя три письма. Нечего рассказывать, как мучительно тяжело ничего не знать о людях, которые тебе дороже всего на свете. Но я научилась быть дисциплинированной в отношении себя. Прошедшие годы внушили мне, что нет на свете ничего невозможного, думаю, при этом убеждении я и останусь».

«Как чудесны те два бразильских стихотворения, которые ты мне прислал! Какое это счастье сознавать, что лучшие человеческие чувства у всех народов на земле одинаковы и что они их только по-разному выражают – соответственно своему национальному характеру. Оба стихотворения я перевела на немецкий язык. Подумай, какие мы, по существу, богатые. Мы обладаем тем, чего нет у очень многих людей, даже у тех, которые пользуются полной свободой».

Еще шесть раз Ольгу возили на допросы в Берлин. Гестапо требовались сведения о работе Коминтерна в Латинской Америке. Но ни пытки, ни угрозы расстрела не помогали.

В солнечный майский день 1939-го ее привезли на берег когда-то красивого озера. Трудно поверить, что здесь они, комсомольцы, устраивали маевки, политшколы. Теперь тут новый женский концлагерь Равенсбрюк. Вокруг – колючая проволока под током. Непосильная работа на компанию «Сименс». Наивно ждать, что попадешь в блок коммунисток. Ольгу назначают старостой еврейского блока. Она отвечает за триста узниц, за любое нарушение ее наказывают вместе с виновной. Приходится останавливать отчаявшихся, готовых броситься на проволоку, показывать, как во время издевательски долгих поверок правильно дышать и стоять, сохраняя силы. Измученные люди видели, что и в этом аду можно остаться человеком, борцом.

Август 1939-го. Канун мировой войны. Лучшая подруга, Эльза Эверт, уже тяжелобольная, устроила собрание коммунисток; кто-то выдал. Эльзу отправляют в штрафной блок на верную смерть. Ольгу опять привозят в Берлин, в тюрьму гестапо. Требуют показаний о коммунистическом подполье в лагере. Спрашивают и о прежней работе; ответа, как и раньше, не получают. Предлагают подписать готовый протокол. Она отказывается. Следователь записывает в дело: «Возвращение нежелательно» – одно из принятых в рейхе обозначений смертника.

Но и весь Равенсбрюк стал лагерем смерти. Заключенных морили голодом, замораживали заживо, умерщвляли «медицинскими экспериментами». Чтобы побороть у узниц депрессию, Ольга устраивает спектакль. Нашлась доносчица; актрис и зрительниц избили палками и посадили в карцер на полтора месяца. В начале 1940 г. в Равенсбрюк приезжает сам рейхсфюрер СС. На время торжественной встречи заключенных загнали в бараки. В разгар смотра раздался громкий голос: «Генрих Гиммлер, ты всего лишь убийца!» 80 женщин бросили на месяц в холодный карцер, регулярно избивали. Конечно, не пощадили и Ольгу.

В Равенсбрюк идут транспорты из оккупированных стран. Оторванным от мира узницам трудно понять, почему СССР подписал с рейхом договор о ненападении. За коммунистическую агитацию – смертная казнь. Но на что карандаш и картон, добытые одной из голландок в конторе «Сименса»? К 7 ноября 1940-го Ольга мельчайшим почерком написала миниатюрную газету с анализом международного положения, изготовила карты стран, где идет война. Агитматериал переправили в блок коммунисток. Эсэсовцы ничего не нашли, но Ольга поплатилась еще тремя неделями карцера.

Товарищи не раз заговаривали с ней о побеге. Опыт подпольщицы, военная и спортивная подготовка, знание языков давали много шансов. Но Ольга, взвесив все, рассудила, что за ее спасение заплатят жизнью другие. Пойти на это она не могла. С нападением рейха на Советский Союз гестапо распорядилось направить Ольгу на самые тяжелые работы и лишить права переписки. Чудом прорвалось к ней одно письмо Престеса, где он сообщал о встрече с «настоящим другом». Ольга поняла: Бразилия поворачивает в сторону антифашистской коалиции. Через несколько недель товарищи, работавшие вне лагеря, узнали о поражении вермахта под Москвой. Издалека уже светила победа, в которой Ольга была уверена в самые тяжелые дни.

Но дожить до освобождения не суждено. Нацистам стало ясно, что Бразилии им не видать, Ольга как заложница больше не нужна, а как борец и свидетель слишком опасна. «Окончательное решение еврейского вопроса» в Равенсбрюке начали, конечно, с коммунисток. С начала 1942 г. группу за группой стали отправлять «в другой лагерь». Обратно привозили полосатые робы. Разбиравшие их узницы нашли записку: «Б. – смерть». Б. – это Бернбург, химический завод концерна «И.Г. Фарбен». Там производился газ «Циклон Б». Там же ему нашли первое применение.

Февраль 1942-го. Скоро 34-й день рождения Ольги. Надзирательница называет ее номер. Ольга в последний раз успокаивает подруг: «Не бойтесь, нас всего лишь переводят в другой лагерь, там будет легче. Война скоро кончится». Есть еще время написать последнее письмо.

«Дорогие мои, завтра мне понадобится много сил и выдержки, поэтому завтра мне не следует думать о том, что разрывает мое сердце и дороже для меня, чем собственная жизнь. Лучше я уже сейчас попрощаюсь с вами.

Девочка моя дорогая, невыносимо тяжело мне сознавать, что я тебя никогда больше не увижу. Карлос, мой дорогой, любимый Карлос, – выходит, навсегда я расстаюсь с твоей заботой и любовью. Как сильно люблю я вас обоих! Спасибо, жизнь, что ты мне вас дала. Завтра все оставшееся мне время посвящу выполнению последнего долга перед живыми. Это у тебя, любимый мой, я научилась понимать, что значит сила воли, особенно когда ее питают такие источники, как у нас с тобой. Я боролась за правду, за хорошее, за лучшее в жизни. Прощаясь с вами, обещаю быть до последней минуты такой, что стыдиться меня вам не придется. Не думайте, что, если я готовлюсь к смерти, я сдаюсь. Я просто готовлюсь встретить ее достойно. Но мало ли что может еще случиться! До последнего момента я буду полна решимости жить».


Категория: № 1 2010 (46) | Добавил: Редактор (13.02.2010)
Просмотров: 1618 | Теги: Мюнхен, Ольга Бенарио, революционер, революция, социал-демократы
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Поиск по сайту
Наши товарищи

 


Ваши пожелания
200
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Категории раздела
№ 1 (1995) [18]
№ 2 1995 [15]
№ 3 1995 [4]
№ 4 1995 [0]
№ 1-2 2001 (18-19) [0]
№ 3-4 2001 (20-21) [0]
№ 1-2 2002 (22-23) [0]
№ 1-2 2003 (24-25) [9]
№ 1 2004 (26-27) [0]
№ 2 2004 (28) [7]
№ 3-4 2004 (29-30) [9]
№ 1-2 2005 (31-32) [12]
№ 3-4 2005 (33-34) [0]
№ 1-2 2006 (35-36) [28]
№3 2006 (37) [6]
№4 2006 (38) [6]
№ 1-2 2007 (39-40) [32]
№ 3-4 2007 (41-42) [26]
№ 1-2 2008 (43-44) [66]
№ 1 2009 (45) [76]
№ 1 2010 (46) [80]
№ 1-2 2011 (47-48) [76]
№1-2 2012 (49-50) [80]
В разработке
№1-2 2013 (51-52) [58]
№ 1-2 2014-2015 (53-54) [50]
№ 1-2 2016-2017 (55-56) [12]
№ 1-2 2018 (57-58) [73]
№ 1-2 (59-60) [79]
№ 61-62 [74]

Точка зрения редакции не обязательно совпадает с точкой зрения авторов опубликованных материалов.

Рукописи не рецензируются и не возвращаются.

Материалы могут подвергаться сокращению без изменения по существу.

Ответственность за подбор и правильность цитат, фактических данных и других сведений несут авторы публикаций.

При перепечатке материалов ссылка на журнал обязательна.

                                
 
                      

Copyright MyCorp © 2024Создать бесплатный сайт с uCoz