Ступени предательства

(мысли и оценки участника событий)

Статья первая

И. И. Простяков

Миллионы людей во всем мире продолжают следить — кто с горечью и тревогой, а кто со злорадством и радостью — за развитием главного парадокса XX века. Суть его трудно уловить здравым смыслом. Руководство именно той партии, которая в начале столетия позвала за собой народ на переустройство всей жизни общества на новых, социалистических началах, в конце столетия вдруг круто повернуло вспять, предало интересы поверившего ей народа, исподволь подготовило и осуществило контрреволюционный переворот, отбросивший подавляющее большинство советских людей за черту бедности, на стадию дикого капитализма. Подобного предательства история, пожалуй, еще не знала.

Сегодня пока трудно в полной мере осознать и осмыслить его истоки. Крайне сложно сказать, каково соотношение объективных и субъективных причин происшедшего перерождения, чего в нем больше — политического и гражданского невежества или злого умысла, влияния внутренних или внешних факторов? Все расставит на свои места лишь время.

Неоспоримым фактом останется лишь одно. Происшедшая деформация руководства партии и страны прямо связана с деятельностью Горбачева и некоторых других высших партийных и государственных функционеров, находившихся в поле моего зрения начиная с 1978 года, когда Горбачев стал Секретарем ЦК КПСС по сельскому хозяйству и вплоть до конца 1991 года, завершившего сознательную и целенаправленную работу по развалу СССР и разрушению социалистического строя. По вполне понятным причинам — я всегда занимался хозяйственными вопросами — в силу характера этой работы мне удалось в основном проследить и осмыслить экономические аспекты происшедших событий.

I. Восхождение на Олимп

Благодатная почва для тех изменений, которые произошли в стране на рубеже 80-90-х годов, стала создаваться еще задолго до начала горбачевской перестройки. Более того, обстановка способствовала не только вызреванию перемен в стране, но и появлению в руководстве такой фигуры, как Горбачев. Не последнюю роль в этом сыграла постепенно сложившаяся к тому времени совершенно абсурдная система политического руководства страной, предоставлявшая главному политическому лидеру почти неограниченную власть, позволявшая ему оставаться у властного руля практически пожизненно. Пагубность подобной практики особенно наглядно проявилась в последние годы правления Брежнева. Заняв пост Генсека довольно еще энергичным, волевым человеком, он с возрастом вполне закономерно утратил большинство своих лучших качеств.

В конечном счете это не могло не сказаться на эффективности управления страной, на формировании отношения народа к власти. Со временем стало нарастать не только отчуждение властных структур, но и проявляться определенное недоверие и даже пренебрежение людей к управленческим функциям, а также к представителям высшей власти, понимавшим, с одной стороны, всю несуразность сложившегося положения, а с другой, продолжавшим петь дифирамбы своему престарелому лидеру. Поэтому, естественно, общество жаждало перемен.

Именно в это время на политической сцене в Москве впервые появился М.С.Горбачев, пришедший на смену внезапно умершему секретарю ЦК КПСС Кулакову. Горбачев внешне резко выделялся в среде тогдашних руководителей высшего ранга. Молодой, вечно с улыбкой, он производил впечатление энергичного, делового человека. Тогда мы и познакомились. Правда при обстоятельствах, которые позволяли судить о возможном существенном расхождении внешнего впечатления и внутреннего содержания этого человека. Будучи в» тот период помощником Председателя Совета Министров ССССР А.Н. Косыгина, я увидел Горбачева "в действии" на одном из заседаний Комиссии Политбюро ЦК КПСС по сельскому хозяйству. Горбачев только что приступил к исполнению своих новых обязанностей секретаря ЦК и впервые принимал участие в работе данной Комиссии. По всей видимости, он сразу решил взять "быка за рога", показать свою эрудицию и понимание вопроса, принять активное участие в его правильном решении. Однако выяснилось, что амбиций у него больше, чем знаний. Выслушав вместе со всеми мнение различных сторон (а они существенно расходились в оценке необходимых капитальных вложений в село на ближайшие 5-7 лет), Горбачев очевидно решил, как говорится,"с места в карьер" дать свой совет руководителю Комиссии А.Н.Косыгину. Суть совета состояла в следующем: "Алексей Николаевич, как бы я поступил на Вашем месте, когда присутствуют такие большие расхождения в оценке капитальных вложений? Я бы сложил большую и меньшую предлагаемые цифры и разделил бы их пополам. Вот и был бы научный подход". Сказав еще несколько общих, ничего не значащих фраз о значении сельского хозяйства для всей страны, Михаил Сергеевич на этом закончил свое сверхкороткое выступление. Вспоминается горькая усмешка Алексея Николаевича и примерно такой его ответ Горбачеву: "Когда будешь на моем месте, тогда и станешь так "по-научному" решать вопросы. Завтра ко мне придут оборонщики, послезавтра металлурги и т.д. И у всех у них будут расхождения с Госпланом. Все будут просить дополнительных капитальных вложений. Что же, прикажешь так и делить цифры пополам? Для этого много ума не надо. Поэтому пока разреши подходить по другому". И дал наглядный пример, как это нужно делать.

Этот случайный эпизод я совершенно по-иному, чем ранее, — не как случай, а как свидетельство непонимания экономики, даже ее азов, при одновременном сверхразвитом чувстве честолюбия —оценил позже, когда Горбачев уже стал генсеком. Тогда же Горбачев сделал хорошую мину при плохой игре. Но урок он, по всей вероятности, усвоил, стал осторожнее и гибче, быстро научился умению кабинетной интриги, которое ему вскоре пришлось не раз демонстрировать.

В начале 1984 года в стране создалась во многом необычная ситуация. Государство, которое не только в советский период, но и веками основывалось на жесткой централизации управления, вдруг впервые оказалось по существу без сильной центральной власти. Для неискушенных наблюдателей все вроде бы оставалось по-прежнему: продолжал действовать главный, политический орган страны — Политбюро ЦК КПСС, все так же функционировал орган законодательной власти — Верховный Совет СССР; работал высший орган исполнительной власти — Совет Министров СССР. Но это только на первый взгляд. На самом же деле для тех, кто мог наблюдать ситуацию изнутри, проанализировать ее поглубже, становилось очевидным, что в результате происходившей в тот период постоянной смены главного партийного руководителя — Генерального секретаря ЦК КПСС, начались (сначала редко и еле заметно, затем все чаще и острее) сбои в работе этих ведущих органов страны. Суть этих сбоев состояла в том, что появились нарушения в десятилетиями отлаживавшемся ритме работы, выразившиеся прежде всего в уклонении высшего руководства от принятия давно назревших решений и осуществления необходимых перемен.

В чем причины возникшего положения и к чему оно приводило? Если говорить о причинах, то их несколько. Первая и основная — весьма своеобразный расклад сил, сложившийся в то время в Политбюро. В этом высшем партийном органе, контролировавшем действия всех основных центральных, республиканских и региональных органов государственного и хозяйственного управления, происходила давно назревшая смена поколений. Но происходила она в специфических условиях, вызванных отсутствием стабильно работающего первого лица Политбюро — Генерального секретаря, который бы мог задавать тон в работе. Это и предопределило во многом противоречивую обстановку, сложившуюся в высшем органе партии. Примерно половину его состава составляли люди старшего поколения, выдвиженцы еще 50-60-х годов. В эту группу входили прежде всего Н.А.Тихонов — тогдашний Председатель Совета Министров СССР, В.В.Гришин — первый секретарь МГК КПСС, Л.Н. Зайков — ведавший вопросами военно-промышленного комплекса, В.В. Шербицкий — первый секретарь ЦК Компартии Украины и Д.А. Кунаев — первый секретарь ЦК Компартии Казахстана. Все это были влиятельные люди, много сделавшие в свое время для страны. За ними стояли наиболее развитые в экономическом отношении республики и регионы, а также крупнейшие народнохозяйственные комплексы. Без их поддержки Политбюро по существу не могло решить ни одного вопроса.

Этих людей объединяли не только возраст и старое знакомство. Все они, как правило, придерживались консервативных взглядов, их мировоззрение сформировалось в одних и тех же условиях. Они стремились — иногда сознательно, а чаще в силу укоренившихся привычек — сохранить, за исключением небольших корректировок, привычную и понятную им сложившуюся систему управления народным хозяйством и страной. Доводы их, на первый взгляд, казались убедительными: большинство апеллировало прежде всего к предпринятым в 1965 и 1979 годах попыткам реформировать управление экономикой. Тогда, как известно, ожидаемые результаты не до конца были достигнуты. Более того, на многих участках хозяйственной деятельности произошли заметные (иногда не только кажущиеся) ухудшения. В первую очередь это относилось к капитальному строительству. Ранее — до реформы 1965 года —предприятиям предписывалось сверху направлять все (или почти все) капитальные вложения на ввод в действие новых производственных мощностей — создание новых цехов, обновление станочного парка и т.д. Подавляющая же часть капитальных вложений вообще изымалась у предприятий и распределялась централизованно. Что касается производственной и социальной инфраструктуры, то на нее средств, как правило, не оставалось. В силу этого большинство предприятий подошло к началу реформы с явно перекошенной структурой основных фондов.

Получив в ходе реформы 1965 года в свое распоряжение примерно четверть капитальных вложений, предприятия по существу впервые смогли приступить к социальному обустройству производства, "облагораживанию" условий труда и быта своих работников. И они, вполне естественно, воспользовались предоставленными возможностями, стали строить душевые, столовые, дворцы культуры и клубы, раздевалки и прочие необходимые объекты, позволяющие улучшить условия жизни и труда коллективов. Однако эта положительная сторона реформы не бросалась в глаза, в силу распыленности всех этих небольших объектов по тысячам предприятий оставаясь вне видимости высших руководителей.

А вот другая сторона не могла не броситься в глаза. Во-первых, заметно сократился ввод в действие новых производственных мощностей, что породило у многих тогдашних руководителей опасения серьезного замедления уже в ближайшие годы темпов роста экономики. Эти опасения усугублялись начавшимся в ходе реформы стремительным увеличением объемов незавершенного строительства. В 1975 году незавершенка достигла 76,7 млрд. рублей, выросла по сравнению с дореформенным 1965 годом в 2,6 раза при росте капитальных вложений за тот же период в 2 раза. В значительной мере это объяснялось тем, что для объектов, к сооружению которых приступили предприятия, требовалась совершенно иная структура как самих капитальных вложений (их материально-технического наполнения), так и мощностей подрядных строительных организаций.

Во-вторых, несколько непривычно для многих руководителей повели себя финансовые показатели. В частности, за счет возрастания доли инфраструктуры наметилась довольно устойчивая тенденция повышения затрат на рубль товарной продукции. В промышленности, например, они ежегодно стали тогда расти на 0,2-0,9%. Не понимая природы данного явления, многие встретили его настороженно, а кое-кто даже в штыки.

При объяснении такой "противоречивости" результатов реформ на первый план, как правило, выдвигались личные черты каждого из участников "старой" части Политбюро. Ни один из них не принимал участия в подготовке (не путать с голосованием) экономических реформ 1965 и 1979 годов (тем более, что в 1979 году реформа разрабатывалась лично А.Н.Косыгиным с привлечением весьма ограниченного круга специалистов), зная только их внешние атрибуты, но не логику проведения. Поэтому любое ухудшение (пусть даже всего одного-двух показателей из всей их гаммы) воспринималось ими как негативное влияние реформ, вызывало тревогу по поводу "неэффективности".

С другой стороны, исходя из личного опыта, они полагали, что добиться желаемых результатов можно совсем другими, волевыми методами, упуская при этом из виду фактор иного времени и иных условий.

Подводя итоги сказанному в отношении данной группы членов Политбюро, можно сделать примерно следующий вывод: эти люди, чувствуя необходимость перемен, не очень-то понимали какими конкретно они должны быть, поэтому продолжали тяготеть к испытанным, как им казалось, на практике методам управления с некоторыми — далеко не принципиальными — уточнениями. В этом, по существу, и заключался консерватизм "старой гвардии" Политбюро.

Другая часть Политбюро состояла из приверженцев нововведений, хотя каждый из них по-своему понимал назначение и суть предстоящих перемен. Эта часть членов Политбюро со временем все больше и больше группировалась вокруг М.С.Горбачева. Хотя в тот период она еще уступала по числу голосов представителям первой группы, однако — в силу поддержки многими местными партийными функционерами (понимавшими, что будущее за этой группой) и выигрышной позиции в глазах общественного мнения — была довольно влиятельной. Тем более, что к ней тяготела часть быстро завоевывавших авторитет секретарей ЦК КПСС, в первую очередь Н.И.Рыжков и Е.К.Лигачев. Правда, поддержка была взаимной: группа Горбачева создавала имидж современно мыслящих государственных деятелей и активно продвигала этих секретарей, а они в свою очередь "проталкивали" практически все начинания этой группы. Особое значение имело то обстоятельство, что в ее компетенции находился такой ключевой вопрос, как подбор и выдвижение кандидатур на посты секретарей обкомов и крайкомов партии. В последующем это сыграло исключительно важную роль.

Для развития последующих событий большое значение имело то, что ни одна из групп (в результате сложившегося расклада сил) не могла претендовать на избрание своего приверженца на пост Генерального секретаря ЦК КПСС после смерти Ю.В.Андропова. Поэтому был достигнут негласный компромисс: на эту высшую должность избрали ничем не примечательного, не пользующегося большим авторитетом, к тому же тяжело больного К.У. Черненко.

Эти качества нового генсека вполне позволяли каждой из групп сохранять достигнутые позиции в Политбюро и надеяться на возможность их улучшения в дальнейшем.

Ожидания довольно скоро сбылись. Генсеку — ему и только ему — принадлежало последнее слово при обсуждении рассматривавшихся на Политбюро основных вопросов. Черненко выбыл из строя. Но поскольку ни одна из сторон не решалась и не могла взять эту функцию на себя, это привело к тому, что в партийных органах и в высших государственных структурах все большую часть повестки заседаний стали занимать вопросы, по которым не могли столкнуться интересы двух сторон. Первоочередные же вопросы откладывались до "лучших времен".

Выправить положение, взять на себя руль управления в тот момент потенциально могли только два человека — Н.А.Ти-хонов и М.С.Горбачев. Но ни один из них не стал этого делать. Наверняка каждый руководствовался своими соображениями. Тихонов не мог не понимать, что стал Председателем Совета Министров СССР по воле случая, совершенно неожиданно не только для окружающих, но и для себя, сменив на этом посту тяжело больного А.Н.Косыгина. Выдвижение его (в 75-летнем возрасте!) на высшую должность в Правительстве произошло в конце 1980 года. Примечателен сам способ решения Брежневым этого отнюдь не ординарного вопроса. Не став утруждать себя встречей ни с Косыгиным, ни с Тихоновым, Брежнев с обоими ограничился разговором по телефону!

Став во главе Правительства, Тихонов в первое время явно почувствовал прилив сил: значительно больше, чем ранее, работал, был настойчив и требователен. Но постепенно — через год-полтора после смерти Брежнева — заряд иссяк. Тихонов все чаще стал рано уезжать с работы, а потом почти перестал появляться на своем рабочем месте по пятницам, предпочитая оставаться на даче. В начале 1984 года он уже мало чем напоминал того человека, который недавно возглавил Правительство.

Иным к этому времени был путь Горбачева. Появившись, как уже отмечалось, на политической арене в 1978 году, он все время шел по восходящей линии. Сначала допускал промахи, но делал из них необходимые выводы, становился все более осторожным, гибким политиком, прекрасно владеющим искусством маневрирования, сокрытия своих мыслей и подлинных намерений. Мне не раз бросалось в глаза, как он по-особому умел подходить к Тихонову. Очевидно, считая его главным лицом, которое при определенной ситуации может остановить продвижение, Горбачев всегда держался по отношению к нему предельно уважительно. Во время заседаний каждый раз внимательно слушал высказывания (и просто реплики) Тихонова, почти всегда предупредительно кивая головой в знак согласия. Если же ему нужно было повернуть вопрос в несколько иную плоскость, то стремился представить дело так, будто его личные предложения являются лишь продолжением и развитием мыслей, высказанных Тихоновым. И надо заметить, такая тактика оказалась в тот период довольно успешной. Сам того не замечая, Тихонов по существу способствовал дальнейшему возвышению Горбачева.

Противостояние двух группировок закончилось весьма своеобразно. В апреле 1984 года по инициативе Тихонова и Горбачева, поддержанной еще 7 членами Политбюро и секретарями ЦК, была создана Комиссия Политбюро ЦК КПСС по совершенствованию управления народным хозяйством. Исходя из названия, она должна была заниматься строго определенными вопросами. Однако на практике с самого начала она взяла на себя решение по существу всех важнейших народнохозяйственных проблем, включая вопросы развития отдельных отраслей, выделения капитальных вложений и т.д. Более того, в тот период Комиссия в значительной степени подменила и Политбюро и Совет Министров, которые из-за болезни Черненко работали далеко не в полную силу, не брали на себя ответственность за решение стоящих задач (очевидно, потому, что это могло быть в последующем использовано для дискредитации соответствующего решения противоположной группировкой). "Возвышению" Комиссии способствовало то, что в нее вошли практически все члены обеих группировок. Председателем Комиссии стал Тихонов, членами Горбачев, Громыко, Алиев, Рыжков, Лигачев, Зайков, Долгих и Капитонов. Одним словом, в этом органе был собран по существу весь цвет тогдашнего руководства страны, постоянно работающего в Москве. Поэтому Комиссия получила возможность решать практически любые вопросы. Характер работы комиссии, независимость от других органов подчеркивает то обстоятельство, что она имела свой самостоятельный рабочий аппарат, руководитель которого был утвержден протоколом заседания Комиссии, а следовательно был подотчетен только этому органу. Этим руководителем довелось тогда стать мне.

Хотя формально Председателем Комиссии являлся Тихонов, практически же руководство ею постепенно переходило в руки Горбачева, которому для этого не требовалось принимать каких-то специальных усилий. Тихонов все более самоустранялся от активной деятельности — тянуло на покой! Поэтому Комиссия послужила для Горбачева неплохим полигоном для расширения сферы его влияния. Через нее он получил прямую возможность воздействовать на высшее хозяйственное руководство страны —министров и председателей республиканских правительств.

Вскоре, ранней весной 1985 года, все стало на свое место. Горбачев сменил на посту Генерального секретаря ЦК КПСС умершего Черненко. Период его восхождения на государственный Олимп завершился.

II. Кавалерийская атака

После того, как Горбачев занял высший партийный (а по тем временам и государственный) пост, он, вполне естественно, захотел "утвердить себя", показать народу, что его ожидания сбываются, что приход к власти нового Генсека несет с собой желанные изменения. Поэтому он вскоре выдвинул тезис об ускорении социально-экономического развития страны.

В принципе этот тезис был правильным. Период "безвластия", неоднократной стремительной, больше похожей на чехарду, смены в течение менее трех лет четырех Генсеков отрицательно сказался на экономике, в развитии которой начала проявляться некая вялость. Между тем народное хозяйство в то время обладало достаточно большими потенциальными возможностями для ускорения. Главное заключалась в том, что, достигнув в течение 70-х и начале 80-х годов прочного военно-стратегического паритета с США, Советский Союз по существу впервые получил реальную возможность приступить к структурной перестройке своего народного хозяйства, в первую очередь промышленности. Реальным становился сдвиг экономики в пользу отраслей, продукция которых служит непосредственному удовлетворению возрастающих потребностей населения.

Однако, как оказалось, горбачевский тезис об ускорении имел скорее пропагандистский, нежели практический смысл. Весьма примечательно то, как стали манипулировать этим тезисом. Видимо, очень хотелось хоть как-то увековечить свое вступление на высший пост и личное первенство в реформировании экономики, поэтому он пошел даже на откровенный подлог. В начале 1986 года состоялся XXVII съезд КПСС, — первый съезд, на котором Горбачев выступил в новом качестве и постарался придать ему эпохальный характер. На съезде были приняты новая Программа партии и новая редакция Устава, а также одобрены "Основные направления экономического и социального развития СССР на 1986-1990 годы и на период до 2000 года". При уточнении на съезде этих документов Горбачев применил нечистоплотный прием, с помощью которого попытался преувеличить свою роль. Являясь членом редакционной комиссии съезда, он протащил ряд поправок в представленные тексты документов. Одна из них состояла буквально в следующем. В проекте "Основных направлений" говорилось о новой стратегии на ускорение социально-экономического развития страны как о стратегии, выработанной XXVII съездом партии. Внесенная же Горбачевым поправка (причем сделанная так, что этого никто и не заметил) резко меняла смысл. Из нее вытекало, что эта новая стратегия разработана не съездом, а апрельским (1985 г.) Пленумом ЦК КПСС. Что касается съезда, то он лишь одобрил эту стратегию. Но вот ведь в чем загвоздка — в резолюции апрельского Пленума ни слова не говорилось о стратегии ускорения (как, впрочем, и в докладе Горбачева на этом Пленуме). Там речь шла лишь о нормах представительства на съезде, о дате его проведения и выносимых на его обсуждение вопросах. То есть это был Пленум, который решал чисто технические вопросы. Единственное его отличие от других состояло в том, что это был первый Пленум нового Генсека.

Уже поэтому нужно было придать Пленуму особое звучание. Что и сделал Горбачев, являющийся великолепным мастером интриг и подтасовок. Заменив съезд на Пленум, он одним махом убил сразу несколько зайцев. Во-первых, персонифицировал новый курс партии, привязав стратегию ускорения к своему имени и отодвинув других высших партийных функционеров и даже всю партию на второй план. И, во-вторых, резко изменил смысл своего выступления на апрельском Пленуме. Там он подчеркивал преемственность стратегического курса, теперь же на передний план выступала не преемственность, а новый, разработанный им, Горбачевым, курс.

О том значении, которое придавалось указанным поправкам, говорит тот факт, что Горбачев внимательнейшим образом следил за их прохождением. И надо же было тогда так случиться, что при перепечатке газетами текста "Основных направлений" именно эта поправка — по оплошности наборщиков типографии, которые вносили уточнения в заранее набранный текст ночью, — была упущена. На следующий день в высших эшелонах ЦК начался настоящий переполох, за которым последовали оргвыводы, вплоть до снятия с работы одного из заведующих сектором ЦК.

Это была внешняя сторона дела, так сказать, прелюдия к стратегии ускорения. Не став тратить время на перегруппировку сил и ресурсов для достижения реального ускорения, Горбачев захотел решить все проблемы одним махом, с помощью лихой кавалерийской атаки. И здесь сказалась некомпетентность и профессиональная непригодность как самого Горбачева, так и его ближайшего окружения. В результате практически все их начинания в области экономики и социальной сферы — назревшие и правильные по своей сути — завершились полным провалом. Вот лишь несколько тому примеров.

Желая получить максимальную поддержку со стороны народа, высшее руководство заявило о пересмотре прежних установок на развитие социальной сферы, решительном отказе от остаточного подхода к этой сфере, резком увеличении строительства жилья, объектов социального назначения (очевидно, вспомнили Хрущева, сумевшего за короткое время примерно вдвое увеличить строительство жилья). Однако попытались достигнуть этого весьма примитивным способом. Руководство не стало утруждать себя заботой о вводе в действие мощностей новых домостроительных комбинатов, наращивании выпуска оборудования для объектов социального назначения, сделав ставку на скорейший ввод уже начатых объектов. В результате в первые годы произошло некоторое улучшение ситуации. Ввод жилья увеличился со 113 млн. кв. м в 1985 году до 132,3 млн. кв. м в 1988 году, дошкольных учреждений соответственно с 587 тыс. до 640 тыс. мест, общеобразовательных школ — с 1148 тыс. до 1627 тыс. ученических мест, больниц — с 64 тыс. до 78 тыс. коек, поликлиник — со 154 тыс. до 218 тыс. посещений в смену (в 1987 году), кинотеатров — с 29 тыс. до 39 тыс. мест, клубов и домов культуры — с 231 тыс. до 427 тыс. мест (в 1987 году). Однако за это время были в основном "съедены" прошлые заделы и уже с 1988-1989 годов строительство большинства объектов стало снижаться. В 1989 году было введено только 542 тыс. мест в дошкольных учреждениях, 1463 тыс. ученических мест в школах, 64 тыс. коек в больницах, 30 тыс. мест в кинотеатрах и 292 тыс. мест в клубах и домах культуры. Тактика скачка в социальной сфере провалилась.

Другой пример. Делая ставку на ускорение социально-экономического развития страны, высшие руководители закономерно обратили свои взоры на машиностроение как на основу технической модернизации всего народного хозяйства. Был принят пакет постановлений, предусматривающих резкий рывок в развитии этой отрасли за счет примерно двукратного увеличения направляемых капиталовложений. Однако не учли очень важного обстоятельства — само машиностроение было не готово к приему столь быстро возрастающих инвестиций. Результат был прямо противоположен намеченному. Капиталовложения застряли в незавершенном строительстве, объем которого в отрасли вырос с 13,2 млрд. рублей в 1985 году до 20,8 млрд. рублей в 1989 году (кстати, специалисты об этом предупреждали Рыжкова). Ввод в действие производственных мощностей сократился (например, кузнечнопрессовых машин в 5 раз, металлорежущих станков и подшипников — на треть, турбин — почти на 40%), а темпы прироста машиностроительной продукции упали с 7,4% в 1986 году до 3% в 1989 году. Ставка на рывок машиностроения, ускорение технического перевооружения за счет этого других отраслей оказалась несостоятельной.

И, наконец, еще один пример. Желая оздоровить атмосферу в обществе, высшее руководство решило упорядочить потребление населением спиртных напитков, достигшее угрожающих размеров. Однако и в этом вопросе вместо продуманных действий все было сведено к бездумной антиалкогольной кампании — уничтожению виноградников, стремительному сокращению производства винно-водочных изделий, в том числе легких и десертных вин. В результате, не решив проблемы искоренения алкоголизма, руководство умудрилось в благоприятных условиях (потому что разумные действия народ вполне поддерживал) серьезно подорвать внутренний потребительский рынок и финансовое положение страны и восстановить против себя громадное число обычных, не пристрастных к алкоголю граждан.

Не буду останавливаться на других грубейших просчетах и ошибках тогдашнего руководства страны. Суть ведь в конечном счете состоит не в оценке отдельных действий "прорабов перестройки", а в тех результатах, к которым эти действия привели. А они оказались просто губительными и для экономики и для страны. Уже в первые годы перестройки государственный внутренний долг вырос со 141,6 млрд. рублей в конце 1985 года до 398,2 млрд. рублей к концу 1989 года, т.е. за четыре года подскочил в 2,8 раза! Если в 1985 году он составлял 18,2% от валового национального продукта страны, то в 1989 году — 42,7%! Одновременно в несколько раз вырос внешний долг СССР. Ничего подобною наша страна не знала даже в самые трудные для нее периоды. Годы перестройки, руководства страной действовавшего в тот период тандема Горбачев-Рыжков обернулись не обещанным ускорением социально-экономического развития страны, не улучшением положения народа, а вполне реальным и осязаемым проеданием созданного ранее, до их появления на вершинах власти, национальною богатства страны, разрушением ее экономики и резким усилением социальной напряженности. Этот тандем оказался на практике не способным к созиданию.

В этой связи неизбежно встает вопрос принципиального характера: чем объясняются подобные, мягко говоря некомпетентные действия тогдашнего руководства, приведшего страну к столь трагическим последствиям? В значительной степени этот вопрос фокусируется прежде всего на двух тогдашних высших руководителях —Горбачеве как Генеральном секретаре ЦК партии и Рыжкове как Председателе Правительства. Именно эти лица определяли политику, в то время как все другие руководители были ими отодвинуты на второй и даже третий план. У меня уже тогда сложилось впечатление, что между Горбачевым и Рыжковым существует какое-то взаимопонимание в отношении других лиц. Это впечатление было не просто интуитивным. Оно подтверждалось состоявшимися в моем присутствии телефонными разговорами Рыжкова с Горбачевым. В одном из них речь шла о том, в какой мере учитывать замечания, высказанные членами Политбюро по проекту плана на 1986-1990 годы. Чувствовалось крайнее раздражение Рыжкова этими замечаниями. Его не устраивала перспектива их учета при доработке плана, так как это потребовало бы много времени. Поэтому, сославшись на то, что многие сделанные замечания якобы свидетельствуют о переоценке членами Политбюро возможностей экономики, он по существу запросил у Горбачева согласия не учитывать их. И получил на это добро, хотя и в косвенном виде: мол, будем смотреть по ходу выполнения пятилетки.

Не хочу никому навязывать свое мнение, но убежден, что многие допущенные в то время перекосы и пагубные действия, приведшие к столь печальным последствиям в экономике, были обусловлены как спецификой профессиональной подготовки и жизненного опыта этих двух высших руководителей, так и свойствами их характера и взглядов. Постараюсь подтвердить свое убеждение некоторыми доводами. Во-первых, от руководителей, взявшихся за переустройство экономики страны (тем более такой, как СССР), требовалось не только желание перестраивать, но и обладание весьма широкими и разносторонними знаниями. Горбачев и Рыжков обладали, безусловно, весьма хорошей эрудицией, неплохими знаниями во многих областях. Но все же — и по своей профессиональной подготовке, и по своему жизненному опыту — они были довольно узкими специалистами. Они не замечали своей профессиональной ограниченности, полагая (как и многие другие люди, достигшие высот в одном деле), что точно так же они легко могут освоить другие области жизни.

Вот лишь один из примеров, достаточно полно характеризующих явное завышение своих познаний Рыжковым. При Косыгине в Совете Министров СССР существовал весьма четкий порядок подготовки высших членов Правительства к рассмотрению вопросов, выносимых на заседание Совмина и его Президиума. Алексеи Николаевич всегда тщательно изучал все документы, поступившие по этим вопросам от государственных органов и научных учреждений. Однако этого он считал мало, понимая, что даже его богатейший опыт (в должности министра СССР Косыгин работал с 1939 года) не гарантирует правильного восприятия всех фактов или решения всех вопросов, что он, как и любой человек не может знать всех деталей и тонкостей. Поскольку на заседании Совмина, где зачастую высказывались самые противоречивые точки зрения, разбираться было недосуг, он перед каждым заседанием собирал у себя специалистов правительственного аппарата — технологов, инженеров, экономистов, финансистов, экологов и т.д. и выслушивал их мнение. Мы называли эти совещания "предбанниками", т.е. преддверием к заседанию Правительства. На них специалисты очень коротко докладывали Алексею Николаевичу суть вопроса, возможные варианты его решения, позитивные и негативные стороны каждого из них,.. Но, пожалуй, главное — это был живой обмен мнениями, когда специалисты могли отстаивать свое видение вопроса, даже спорить с Предсовмина. Косыгин всегда задавал массу вопросов, иногда совершенно неожиданных. В результате подобных раскрепощенных обсуждений нередко вырисовывались новые варианты решений. Одним словом, Алексей Николаевич всегда шел на заседание Правительства всесторонне вооруженным, он легко отделял "зерна от плевел", видел, кто из выступающих руководствовался интересами государства, а кто не мог подняться выше интересов своей отрасли или региона.

Заняв пост Председателя Совета Министров СССР, сначала аналогичным образом готовился к заседаниям Правительства и Н.И.Рыжков. Однако при нем довольно быстро "предбанники" потеряли значение, а потом и вовсе утратили свою конструктивную роль. Рыжков на них почти никого не слушал, предпочитал больше говорить сам, не любил возражений со стороны специалистов (а вследствие этого — и самих специалистов!). Он вполне мог в подобных случаях допустить оскорбительные выпады по отношению к подчиненным, после чего многие из них уже не решались высказывать свое мнение по рассматриваемым вопросам. В конечном счете, Рыжков вместо "предбанников" доверил всю подготовку к заседаниям Правительства 2-3 ближайшим помощникам. Это были, как правило, преданные Николаю Ивановичу люди, такие же узкие специалисты, как и он, обладающие одним "бесценным" даром — угадывать мысли и настроения своего шефа и преподносить ему решение вопроса в том варианте, который был ему приятен.

Во-вторых, Горбачев и Рыжков весьма своеобразно понимали вопрос кадрового обеспечения предполагаемых реформ. Вместо выдвижения необходимых для этого знающих специалистов, предпочитали ставить на руководящие посты "своих", преданных им людей, умеющих рассуждать о чем угодно, но не имеющих глубоких знаний ни в одной области.

Вспоминается такой случай. Во время отпуска мне как-то сообщили о назначении Рыжковым сразу двух своих дежурных секретарей, работавших у него в приемной, на должность заместителей министров СССР. Честно говоря, я не поверил, подумал: чья-то злая шутка. Каково же было мое удивление, когда вернувшись из отпуска, я обнаружил, что это не было сплетней. Приходилось мне сталкиваться и с назначениями такого рода, которые скорее смахивали на ответную благодарность за ранее оказанные услуги.

В-третьих, оба — и Горбачев, и Рыжков — совершенно не разбирались в декларированной ими "рыночной экономике", тем более в финансовых вопросах. В этом отношении весьма показательно одно из признаний, сделанное Николаем Ивановичем уже на закате своего пребывания на посту Председателя Совета Министров СССР. Подводя итоги деятельности возглавляемого им Правительства, он заявил буквально следующее: если мы ранее произносили слово "себестоимость" сквозь зубы, а слово "прибыль" считали чуть ли не иностранным, то теперь уже ведем речь о самофинансировании! Помнится, тогда еще подумалось, что Рыжков, наверное, близок к истине, имея в виду себя. Его непонимание финансовых вопросов было просто поразительно, а непродуманные высказывания в отношении цен и рынка привели к тому, что покупатели в течение буквально нескольких дней смели в 1990 году с полок магазинов все продовольственные товары. Что же касается его суждений о самофинансировании республик и регионов, то именно они способствовали раздуванию сепаратистских устремлений, вбили клинья раздора между республиками.

В-четвертых, и Горбачев, и Рыжков пытались добиться перемен в кратчайшие сроки, что побуждало их идти даже на видимые, кажущиеся преобразования. Вот некоторые факты, относящиеся к разным периодам.

Еще в 1984 году, т.е. до восхождения  Горбачева и Рыжкова на посты Генсека и Предсовмина, в высших эшелонах власти был подготовлен крупномасштабный экономический эксперимент, целью которого являлась апробация новых методов хозяйствования, в том числе значительное расширение прав и ответственности трудовых коллективов и администрации предприятий и объединений. Я тогда возглавлял недавно созданный в Правительстве отдел по совершенствованию управления народным хозяйством и был одним из разработчиков эксперимента. В целом он был неплохо подготовлен и шел в правильном направлении (в чем я убежден и сейчас). Однако имелся пробел, который не позволял приступить к проведению эксперимента. По условиям последнего предусматривалось экономически неоправданное выделение предприятиям значительных дополнительных финансовых ресурсов независимо от того, какова будет динамика их реального финансового состояния. Оно могло даже ухудшаться, а дополнительные деньги — разумеется, якобы за улучшение работы, и само собой разумеется, за счет государственного бюджета — все равно должны были выделяться. Иными словами, эксперимент, одной из главных целей которого являлся поиск путей оздоровления финансового состояния, фактически, по своим условиям приводил к обратному эффекту, к обострению финансового дефицита государства.

Понимая возможные тяжкие последствия подобного шага, я подготовил специальную записку, раскрывающую недостатки финансовой стороны эксперимента и передал ее Тихонову. Тот с соответствующей резолюцией немедленно разослал ее членам уже упоминавшейся Комиссии Политбюро по совершенствованию управления, в том числе Горбачеву и Рыжкову. Последний сразу же позвонил мне и, признав правильность выводов записки, попросил не заострять на них внимание на предстоящем заседании Комиссии. На самом же заседании Горбачев и Рыжков сумели убедить других ее членов в том, что они проработают финансовые вопросы дополнительно и внесут необходимые уточнения "по ходу эксперимента". Однако в дальнейшем этого сделано не было. Более того, буквально через 4-5 месяцев они потребовали от группы специалистов подготовить положительное заключение "по результатам" (только что начавшегося) эксперимента и внести предложения о его распространении на другие отрасли. Кончилось все это для финансов государства тем, о чем я предупреждал в своей записке.

Встав у руля государственной власти, Горбачев и Рыжков смогли приступить к

"преобразованиям" без оглядки на других членов Политбюро. И они е лихвой воспользовались представившейся возможностью. Характерен в этом отношении случай, показывающий всю бездумность подходов к реформированию даже там, где по элементарной логике вещей этого делать совершенно не следовало. В Советском Союзе существовал Внешторгбанк СССР. Действовал он под этим названием с самого дня образования, входя в число наиболее крупных, пользующихся полным доверием банков мира. Но в период возникшего реорганизационного зуда встал вопрос, почему его название отражает лишь функцию внешней торговли? А где же экономика и экономический анализ? Решили Внешторгбанк переименовать во Внешэкономбанк — и переименовали. Даже несмотря на категорические возражения специалистов, объяснявших лично Рыжкову, что это приведет к необходимости перезаключения договоров и обойдется нашей казне примерно в 20 млн. долларов. Можно уточнять и менять функции банка, но нельзя трогать привычного для всего мира названия — так поступали и поступают сотни фирм с мировым именем (им и в голову не придет изменить его даже при смене владельца).

И наконец, еще один факт из более позднего времени. Уже втянувшись в перестройку, Горбачев и Рыжков вдруг обнаружили, что вместо провозглашенного ускорения получается замедление темпов социально-экономического развития страны, ухудшение общеэкономических показателей. Как же быть? Уж очень не хотелось, чтобы статистика показала провал новой стратегии, неумение управлять экономикой. И тогда — несмотря на категорические возражения специалистов (в моем архиве сохранились соответствующие документы) — Горбачев с Рыжковым шли на подлог, обязав Госкомстат при подведении итогов постоянно занижать исходную базу на объем уменьшения производства и продажи винно-водочных изделий, тем самым искусственно завышая темпы роста экономики и уровня жизни народа. В результате минусовой рост сменился на плюсовой. Распоряжение Совета Министров СССР, узаконивающее этот обман, было подписано Рыжковым 31 января 1986 г. за N 210р. Начало двойной бухгалтерии — одна для посвященных, другая для всех остальных — было положено...

В-пятых, действия двух высших руководителей не могли быть такими, если бы у них было другое окружение. Мое личное знакомство с тогдашними руководителями свидетельствует, что многие из них (прежде всего выдвиженцы времен горбачевщи-ны) были людьми с "двойным дном". Не буду говорить о Ельцине, здесь все ясно. Но вся беда заключалась как раз в том, что в тот период подросла целая когорта подобных деятелей. Где-то в мае-июне 1984 года Э. Шеварднадзе, будучи тогда еще первым секретарем ЦК Компартии Грузии и кандидатом в члены Политбюро, обратился в Комиссию Политбюро с просьбой зачесть в счет установленного республике задания по упорядочению (сокращению на 166 единиц) чрезмерно разбухшей численности заместителей министров и членов коллегий министерств и ведомств те 8 единиц, которые были упразднены республикой до выхода соответствующего решения Политбюро. Тихонов поручил рассмотреть этот вопрос мне. Взяв с собой заместителей министра финансов СССР и Председателя Госкомтруда СССР, я вылетел в Тбилиси и сразу же встретился с Шеварднадзе. Беседа, в ходе которой мне удалось убедить его в том, что и после выполнения установленного задания в республике останется некоторый "жирок" в структуре высшего звена управления, длилась около двух часов. В заключение Шеварднадзе попросил меня задержаться до следующего дня (было уже около 22 часов) и поручил присутствовавшему при беседе второму секретарю ЦК КПГ Никольскому ознакомить меня со сложившейся в республике обстановкой. При этом заметил, что она вызывает у него серьезную тревогу: растет клановость, поднимают голову мафиозные структуры и т.д. Называл некоторые фамилии.

После той встречи прошли годы. Шеварднадзе вновь вернулся в Грузию, возглавив республику в новом, "демократическом" качестве. И... окружил себя людьми, о которых в той памятной беседе упоминал как о главарях преступных кланов, стремящихся погубить республику, теперь их называя "истинными патриотами". Подлинный облик этого оборотня-демократа, все сделавшего для развала СССР на посту министра иностранных дел Советского Союза, известен многим. Но со многих маска еще не сорвана...