Способна ли концепция "быстрого старта" объяснить высокие темпы послевоенного восстановления СССР? (2)

Г.А. Касьянов

^{Часть 1. Часть 2.}

Тезис об эффекте быстрого старта не даёт нам ни какого инструмента для анализа социально-экономической природы послевоенного восстановления СССР и, поэтому не может служить для дискредитации как экономического учения Маркса, так и экономической политики советского правительства, этим учением во многом (но не во всём!) руководствовавшегося. Если не понятно, почему это так, то поясняю.

Любые исторические события, процессы как и история в целом, – диалектичны, т.е. совмещают в себе как общее, тенденциозное, повторяющееся, так и частное, уникальное, конкретное. Указав на эффект быстрого старта, автор критикуемой цитаты ухватил лишь часть того общего и повторяющегося, что может иметь место в процессе ускоренного возрождения хозяйственного потенциала какой-либо страны. Экономисты приведут вам ещё целый ряд каких-нибудь «эффектов» или «принципов», роднящих исторические явления подобного рода. Почему в качестве ведущего следует выбирать именно эффект быстрого старта, а не какой-либо другой «эффект»? Г. Ма остановил свой выбор на этом эффекте лишь потому, что он показался ему достаточно «эффектным» для отвлечения внимания и для сугубо словесного отрицания заслуг советских принципов хозяйствования и механизмов мобилизации трудовых ресурсов, явившихся решающими как для всего процесса послевоенного восстановления СССР, так и для обеспечения самой возможности этого самого хвалёного эффекта быстрого старта. Но за какой бы эффект мы тут не схватились – это не поможет нам разобраться в механизме послевоенного восстановления, а значит и не позволит нам сделать какое-либо обоснованное заключение об эффективности или неэффективности плановой экономики и актуальности марксистской политэкономии. А дело-то всё в том, что истинное понимание достигается не сосредоточением на конкретном и уникальном в явлении (как это имеет место у многих), и не обнаружением одного лишь общего, (как у г. Ма), а только благодаря совмещению двух этих моментов познания, т. е. благодаря постижению конкретно-всеобщей природы явления. Ибо истинное понимание – есть способность выразить познаваемое в понятии, а понятие и есть не что иное, как конкретная всеобщность.

Легко догадаться, откуда растут уши с этим эффектом быстрого старта. Прочитав цитированный выше отрывок из учебника Мэнкью, г. Ма решил, что если восстановление приводится как пример эффекта быстрого старта, значит, восстановление может быть при помощи этого эффекта объяснено. Но это же две совершенно разные задачи! То, как мыслит г. Ма – это даже не метафизика (мышление в понятиях), а чистый аллегоризм, т.е. подыскивание более-менее удачных сравнений. Но ведь сравнить – не значит объяснить!

Ещё один важный аспект проблемы заключается в том, что проекты послевоенных восстановлений в Германии, Японии и ряде других стран осуществлялись на основе широкого применения плановых механизмов. Об этом свидетельствует активное участие в восстановительной деятельности такого левого кейнсианца как В.В.Леонтьев. «Успехи [японской] экономики были вполне очевидны, базируясь, в том числе и на активном использовании леонтьевского метода. Более того, многие здешние политики и предприниматели считали его одним из «отцов японского экономического чуда» и были готовы прислушаться к его мнению»[1]. Так что и «абсолютному рекорду роста ВВП в истории человечества», который, как правильно заметил Ма, «принадлежит Японии», японцы обязаны, прежде всего, своему рационально организованному труду. Кто же помог привнести в послевоенную японскую экономику эту рациональность? Может быть, это был какой-нибудь фанатичный монетарист, чикагский ультралиберал, любитель порассуждать о самодовлеющем значении рынка? Нет. Этим человеком стал тот, кто, хотя и не был последовательным марксистом, но, тем не менее, признавал и преимущественную роль планирования в организации производства в частности, и живейшую актуальность экономического учения К.Маркса в целом[2]. Леонтьев не был коммунистом, но, довольно уже и того, что он был крайне далёк от того вульгарного рыночного фундаментализма, который пытается проповедовать уважаемый г. Ма.

II. Историко-экономической аспект критики

«Советский Союз, <…>, справился с этой задачей заметно лучше, потому что разрушений было больше». Да-а-а… Автор этой цитаты логику явно учил не по Гегелю! Руководствуясь этим утверждением, можно смело заявить о том, что если бы Гитлер утрамбовал СССР до самого Тихого Океана, то восстановление и вовсе совершилось бы в одночасье. Прошу обратить внимание: я не отрицаю эффект быстрого старта, но эта формулировка – просто из ряда вон: она не подтверждается ни историческим опытом, ни законами экономической науки, да и из эффекта быстрого старта напрямую не может быть выведена.

Приведём исторический пример. Обитатели города Мохенджо-Даро (столица древнейшей Индской цивилизации), подверглись полному истреблению во время нашествия арийцев. И что же? Где спасительный эффект быстрого старта? Его нет! Город в развалинах, цивилизация мертва, оставшиеся в живых люди разбредаются по соседним царствам. Не надо быть А.Смитом, чтобы понять: не объём разрушений определяет темпы последующих восстановительных работ (они могут и не начаться, в виду отсутствия необходимых факторов, как и случилось в Мохенджо-Даро), а, прежде всего: 1. методы и принципы организации трудовых ресурсов, 2. объёмы этих и всех прочих необходимых ресурсов (количество людей, способных и желающих принять участие в восстановительной деятельности, наличие достаточного количества пищи, строительных материалов и др.), и, наконец, 3. объёмы инвестиций, направленных непосредственно в эту деятельность (фактор целевого расходования средств и отсутствия коррупции) – всё. В случае с Индской цивилизацией, всех этих факторов оказалось совершенно недостаточно и вот – она уже пожива для археологов. Что же мы видим в случае в. п. СССР? Объёмы трудовых и прочих ресурсов (см. п. № 2) после опустошающей войны весьма ограничены; о зарубежных инвестициях даже мечтать не приходится – советский народ сам инвестирует в себя с помощью системы «Государственных облигационных займов», а это весьма хилые инвестиции; остаётся последнее – способ организации трудовых ресурсов (п. № 1). Каким же был этот способ организации в Советском Союзе послевоенных лет? Разумеется – советским, плановым. Следовательно, не какой-то абстрактный "эффект", а люди, принимавшие участие и управлявшие процессом послевоенного восстановления (коммунисты, марксисты) должны быть признаны творцами этого величайшего в истории России трудового подвига.

Общие законы экономического развития – универсальны, но даже это не даёт оснований проводить аналогии, подобные тем, которые автор рассматриваемой нами цитаты проводит с Гондурасом и Японией. Ни одна страна третьего мира, пример которых он пытается привести для обоснования своей модели феноменально быстрого восстановления народного хозяйства СССР, не лишалась в ходе военных действий столь значительной доли своего работоспособного населения. Масштабы разрушений в СССР были громадны, количество работоспособной силы на условный объём подлежащих восстановлению коммуникаций – меньше, а колоссальный положительный эффект, между тем – на лицо! С другой стороны – Западная Европа, с её священной частной собственностью, рынком, конкуренцией, да ещё и колоссальными финансовыми вливаниями из США, предусмотренными знаменитым «планом Маршалла» и, не смотря на это, «Советский Союз, <…>, справился с этой задачей заметно лучше…». Только ли в «эффекте быстрого старта» здесь дело? Разумеется, нет. Но только у заправских буржуазных пропагандистов всё просто: сказал «эффект быстрого старта» и будто бы всё остальное само собой сделалось!

Здесь самое время рассказать о тех «советских механизмах и принципах организации труда», о которых я упоминал выше. В первую очередь коснёмся такого принципа как планомерная рационализация хозяйственной деятельности. Итак. На восстановительные работы нужно поднять миллионы людей, «инвестировать» в которых разорённому войной государству особо нечего. Те суммы, которые советское правительство умудрилось наскрести благодаря учреждённой в послевоенные годы системе «Государственных облигационных займов», не идут ни в какое сравнение с североамериканскими инвестициями в Западную Европу, целенаправленно осуществлявшимися Вашингтоном ради укрепления своего политического влияния на континенте. Невероятно быстрые темпы и впечатляющие результаты восстановительной деятельности при минимуме инвестиций – вот непосредственный позитивный результат того, что плановые механизмы организации производства и переброски трудовых ресурсов применялись в СССР смело и полномасштабно, без трусливой и суеверной оглядки на эгоистичные интересы буржуа и принципы частной собственности, как это имело место в западной Европе, где послевоенная разруха и нищета временно прочистила людям мозги и, буквально выламывая руки, заставила поступиться иррациональными частнособственническими установками.

Вторым пунктом будет рассмотрен принцип справедливого распределения общественного продукта. Наряду с общим ростом благосостояния общества, (обусловленного не только рационализацией производства и увеличением производительности труда, но и большей, чем при капитализме равномерностью распределения продуктов этого труда), действие данного принципа способствовало пробуждению массового производственного энтузиазма и формированию позитивной трудовой этики, что особенно ярко проявилось в годы первых трёх довоенных пятилеток. Разумеется, трудовой энтузиазм способен проявить себя и в рамках капиталистически организованного производства, но всё же именно советская система обеспечила условия для того, чтобы реальный производственный эффект трудового энтузиазма раскрылся с максимальной силой и полнотой. Трудовой энтузиазм должен выполнять при социализме не второстепенную, не вспомогательную, как в буржуазных странах, а первостепенную функцию. Не может быть ни малейшего сомнения в том, что трудовой энтузиазм является одним из тех элементов советской системы, которые всецело войдут составной частью в полноценную социалистическую модель общества. Трудовой энтузиазм – это, выражаясь метафорически, душа социалистического труда: первый шаг на пути ликвидации отчуждения между тружеником и самим процессом труда. Решительная политика государства, направленная на ликвидацию имущественного и статусного неравенства становится материальной основой для того, чтобы лозунг "свободного труда ради идеи, а не ради денег" превратился бы из лицемерной агитки жадного буржуа или бюрократа в доминирующую форму самосознания подавляющей массы трудящихся. Та политико-экономическая система, в условиях которой такая материальная сила как интенсивный и качественный труд, наглядно становится условием реализации общественных идеалов (прежде всего идеалов равенства, справедливости, бесклассовости), способна и сами эти идеалы сделать материальной, движущей силой. Только после того как пролетарская диктатура обеспечит ярко выраженную тенденцию к установлению социального равенства, механизмы "моральной" стимуляции производственной деятельности станут действительно моральными и превратятся из напыщенной фразы в реальный фактор роста производительности труда.

Нельзя отрицать того, что в советской системе так и не удалось создать условий для полной реализации данной закономерности. Оно и не мудрено, если помнить как быстро пролетарская диктатура разжала свою железную хватку и переродилась в диктатуру партийно-бюрократического аппарата над пролетариатом… Увы, ни один из принципиально новых способов производства не являл всех своих преимуществ сразу, в первое же своё появление на исторической сцене. И всё же нельзя не признать, что в советском обществе указанная закономерность давала о себе знать, как настойчиво пробивающаяся тенденция. Она приносила уже свои реальные позитивные плоды, до тех пор пока не была задушена либеральными протокапиталистическими реформами 60-х годов. Можно спорить о том, имелись ли материальные предпосылки для её полной реализации в СССР на каком-либо этапе его истории; были ли производительные силы достаточно развиты для этого. Но то, что общественный прогресс, так или иначе, должен сопровождаться реализацией этой закономерности – это исходит из самой идеи прогресса.

Заметим, ни одна из развитых капиталистических стран не обходится совершенно без элементов морального стимулирования. Любое, в т.ч. и капиталистическое государство, развивает и использует систему более-менее удачных идеологем, применяемых в качестве катализатора трудовой активности. Американец трудится не только ради личного обогащения, но и «ради американской мечты». Английский патриотизм не только притча во языцех. Он был яркой отличительной чертой британской ментальности, способствовавшей консолидации англосаксонского мира. И только российские горе-реформаторы ельцинской поры решили провозгласить Россию государством «без идеологии»[3], а на деле, заменили «марксизм-ленинизм» дикой и не потребной либеральнообразной демагогией, не несущей в себе даже следов какой бы то ни было цельной трудовой этики. А ведь эта этика на протяжении десятков лет советской истории была одним из ярчайших выражений реальных экономических успехов нашей страны. Верно и обратное: постепенное выпадение, этического фактора из системы мотивов, определяющих отношение советского человека к труду, стало одним из знаковых процессов, сопровождавших его перерождение в человека типично буржуазного. Сначала – скрытый, вялотекущий, а затем и явный отказ от социалистической трудовой этики был одним из характернейших симптомов разложения экономико-политической системы советского общества.

Нельзя отрицать и того факта, что в ходе восстановления в нашей стране использовался бесплатный (по существу рабский) труд немецких военнопленных и советских зеков, среди которых, попадались и совершенно невинные люди и даже герои, подло оклеветанные завистниками или попавшие в немилость сволочного начальства. Злостные антисоветчики пытаются как можно сильнее преувеличить масштабы этого явления. В действительности лишь около 1 % всех восстановительных работ могло быть осуществлено благодаря принудительному труду[4], по той простой причине, что XX век – это всё-таки не средневековье, а значит и большая часть объектов промышленности и инфраструктуры обладает тем уровнем технологической сложности, который уже не позволяет в сколько-нибудь значимых масштабах применять для их восстановления неквалифицированный и низко квалифицированный труд.

В заключение, предлагаю взглянуть на нашу проблему со следующей стороны.

«Рост ВВП», как уже было замечено выше, представляет собой относительный экономический показатель. Английская колония на берегах Нового Света могла давать потрясающе интенсивный рост ВВП, но при этом оставаться весьма отсталой по сравнению с любым захолустным городком старой Англии, с ростом ВВП близким к 0. В случае с Советским Союзом следует акцентировать внимание не только на интенсивность роста экономики, но и на результат, на то, как быстро был осуществлён выход на высочайший в истории России уровень экономического могущества и общего благосостояния населения. Ведь все западные экономисты второй половины 40-х – нач. 50-х годов хором твердили, что после такой тотальной войны, период восстановления затянется в нашей стране лет на 40. А СССР уложился в 15 (в отдельных регионах – 20)! Не тогда ли гарвардскими светилами была выдвинута эта концепция «быстрого роста», чтобы хоть как-то вписать феномен Советского Союза в координаты буржуазной политэкономии? Иными словами, нужно различать: 1. темп роста промышленности (это относительный показатель) и 2. то, как скоро благодаря этим темпам общество сможет достигнуть определённых, заранее заданных экономических показателей (в нашем случае – довоенного уровня производства). Это показатель абсолютный. Так вот 1 – это показатель на примере которого можно демонстрировать проявление эффекта быстрого старта, а 2 – это уже не что иное как достижение советской системы (уже заключавшей в себе ростки социализма). Одно дело – «быстрый старт», а динамичное продолжение и отличные результаты – другое. Вот именно это продолжение и результаты следует отнести к числу заслуг советской системы хозяйствования, а, следовательно, и к преимуществам социалистических, марксистских идей, нашедших в советской системе своё частичное воплощение.