Харпал Брар

Части:

1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 

10, 11, 12, 13, 14, 15, 16.

Та ненависть, с которой были атакованы члены «Банды четырех» и, в более широком смысле, сам Мао, лучше всего объясняется следующим глубоким наблюдением Маркса:

«В области политической экономии свободное научное исследование встречается не только с теми врагами, с какими оно имеет дело в других областях. Своеобразный характер материала, с которым имеет дело политическая экономия, вызывает на арену борьбы против свободного научного исследования самые яростные, самые низменные и самые отвратительные страсти человеческой души – фурий частного интереса. Так, высокая англиканская церковь скорее простит нападки на 38 из 39 статей ее символа веры, чем на ¹/₃₉ ее денежного дохода. В наши дни сам атеизм представляет собой culpa levis [небольшой грех] по сравнению с критикой традиционных отношений собственности»[1].

Как только путем полного пересмотра и прямого искажения марксистской политической экономии была подготовлена почва «реформистами», использовавшими в этом процессе все свои хитрые уловки, обман, подлые приемы и софизмы, они продолжили свое дело реконструкции рынка через серию тщательно спланированных «реформ». Утверждая, что все это делается якобы для консолидации и укрепления социализма, «реформисты» развязали пропагандистский шквал, очернив централизованное планирование как «бюрократическое», «ограничительное» и «устаревшее». и постепенно начав вводить в действие механизмы, способствующие процветанию рынка.

В той же степени эти «реформы» подорвали планирование, во-первых, за счет сокращения количества плановых индексов, требуемых от предприятий сверху, и выхолащивания остальных индексов из директив (обязательных для предприятий) в простые руководящие принципы (которым предприятия могут выбрать следовать или которые они вообще могут игнорировать) – все во имя прекращения «чрезмерного регулирования» деятельности предприятий. При таком «планировании снизу» роль государства сводилась к установлению экономических ориентиров и попыткам повлиять на отдельные предприятия с помощью различных экономических рычагов, таких как предложение кредитов, процентные ставки и т.д.

В такой системе производство перестает централизованно планироваться на основе общественных потребностей. Регулятор производства мог быть только один, а именно прибыль и рентабельность отдельных предприятий. Назвать такую систему «инструментом социализма» нисколько не меняет сути дела. Никого не должно удивлять, что экономика, работающая по этим принципам, все чаще характеризуется повторяющимися кризисами перепроизводства.

Благодаря «реформам» за последние четыре десятилетия в Китае не только был создан полностью функционирующий рынок, но и этот рынок стал интегрированным с мировым рынком и стал его придатком. Закон стоимости стал регулятором производства; а прибыль стала высшим критерием эффективности.

Изучив китайскую экономику, я смог прийти только к одному выводу, а именно, что то, что китайские товарищи характеризуют как «социализм с китайскими особенностями», является всего лишь эвфемизмом рыночной политики китайской экономики. Любой другой вывод был бы явно неправильным, вредным для рабочего движения в Китае, а также в других странах и нечестным. Я не мог позволить дипломатическим соображениям высказывать нечестные и антимарксистские абсурды: «Честность в политике есть результат силы, лицемерие – результат слабости»[2].

Хотя китайская экономика добилась значительного прогресса, а КПК добилась успеха в управлении рыночной экономикой, это дорого обходится, о чем говорится на соответствующих страницах этой книги. Автор этой книги приветствует возвышение Китая, но он также твердо и взвешенно считает, что китайское руководство не пошло бы по пути рыночного социализма, если бы оно продолжало придерживаться системы централизованного планирования, и что Китай добился бы гораздо большего и более сбалансированного экономического развития независимо от капризов империализма, а также разрушительного влияния рынка.

Хотя Китай из-за своего огромного размера оказался бы под прицелом империализма вне зависимости от того, какой бы ни была его экономическая система, его позиции были бы намного сильнее в борьбе с империалистическими угрозами и вызовами, если бы китайское руководство не пошло по пути маркетизации экономики Китая.

Взгляды, выраженные в этой книге, принадлежат исключительно мне, и вряд ли они понравятся поклонникам рынка. Даже некоторые из тех, кто называет себя маоистами, также будут слишком склонны осуждать меня за некоторые страницы этой книги. Тут ничего не поделаешь.

Я хочу официально выразить свою признательность Элле Рул, председателю Коммунистической партии Великобритании (марксистско-ленинской), без чьей идеологической, политической и моральной поддержки, без чьих технических навыков и неустанной помощи эта книга не смогла бы появиться в свет. Я заканчиваю это предисловие следующими словами, заимствованными у Маркса:

«Я буду рад всякому суждению научной критики Что же касается предрассудков так называемого общественного мнения, которому я никогда не делал уступок, то моим девизом по-прежнему остаются слова великого флорентийца: Segui il tuo corso, e lascia dir le genti! «Иди своей дорогой, и пусть люди говорят что угодно»?

Дехрадун, Индия, 29 февраля 2020 г

ЧАСТЬ III. Маркетизация экономики

5. Деколлективизация

После 11-го съезда партии, Дэн Сяопин и его сторонники продолжили проводить политику «реформ и открытости». С начала периода «реформ» в 1978 году КПК решила, что классовая война окончена, что партия представляет всех, включая предпринимателей и руководителей бизнеса, которых она приветствует в партии. Это изменение дано в формулировке Цзян Цзэминя как «три представления», т.е.что партия представляет а) передовые производительные силы; б) подавляющее большинство китайцев; и с) развитую культуру Китая.

В январе 1979 года Китай установил дипломатические отношения с США, купил три американских самолета Boeing и разрешил Coca Cola открыть завод по разливу напитков в Шанхае. В 1980 году он создал особые экономические зоны (ОЭЗ) для привлечения иностранных инвестиций, провозгласив политику «открытых дверей».

Дэн Сяопин, главный китайский лидер после смерти Мао Цзэдуна и архитектор «реформ и открытости» Китая, заявил, что быть богатым – это великолепно.

В 1978 году за исключением 150 000 индивидуальных предпринимателей, на долю которых приходился 1% ВВП, экономика была полностью государственной и управляемой государством, в то время как сельское хозяйство было коллективным. В 1980 году Дэн предложил «систему ответственности руководителей фабрики», по сути отстранившую партийный комитет от повседневных дел. Предприятиям была предоставлена большая автономия, чтобы решать, сколько и как производить; было разрешено продавать излишки сверх плановых показателей по ценам, которые могут быть на 20% выше или ниже запланированных. Эффект этих мер, как и предполагалось, сводился к снижению важности централизованного планирования.

К концу 1980-х годов почти все госпредприятия заключали контракты на долгосрочное планирование, согласовывали цены и сохраняли растущую долю своей прибыли для инвестиций. Менеджеры могли претендовать на бонусы.

К 1985 году цены на 40% сельскохозяйственных продуктов, 34% потребительских товаров, продаваемых в магазинах, и 13% фабричных товаров на заводе не регулировались государством.

Дальнейшее ослабление контроля над ценами в 1988 г. с последующим резким ростом инфляции было одной из причин, вызвавших инциденты на площади Тяньаньмэнь в 1989 г.[3]

К началу 1990-х Дэн чувствовал себя достаточно уверенно для того, чтобы завершить либерализацию цен, в результате чего к 1995 году на 78% сельскохозяйственных цен, 89% цен потребительских товаров в магазинах и на колоссальные 79% заводских цен регулирование было отменено.

Поскольку поэтапная "реформа” цен в Китае включала двойную систему ценообразования: одну в рамках плана, а другую – в большей степени устанавливаемую рынком, – такая система привела к коррупции, когда местные чиновники набивали себе карманы, закупая материалы по запланированным ценам и продавая товары по более высоким рыночным ценам.

Деколлективизация сельского хозяйства

Первая серьезная «реформа» началась в деревне, где «реформаторы» вскоре после консолидации своей власти в 1979 году приступили к демонтажу коллективной системы. Вначале они использовали более высокие закупочные цены на зерно, чтобы соблазнить крестьян покинуть кооперативы и отправиться в путь самостоятельно, в рамках Системы ответственности домашних хозяйств (HRS), чтобы они могли удерживать дополнительные денежные средства, полученные от продажи своего урожая. Крестьяне попались на эту удочку и приложили все усилия, чтобы увеличить производство[4]; это привело к значительному увеличению сельскохозяйственного производства в период с 1979 по 1984 год, когда земля была в основном перераспределена между отдельными крестьянскими семьями и деколлективизация завершилась. К 1983 году уже около 98% домохозяйств (почти 300 миллионов) использовали Систему ответственности домохозяйств, всего через 4 года после начала процесса. Первоначально лицензии на обработку земли по этой системе были выданы на 20 лет, но впоследствии они были продлены до 30 лет.

До Освобождения в 1949 году в китайской деревне существовало резкое неравенство, когда огромные массы крестьян стонали под игом феодализма, трудились в самых суровых условиях и влачили жалкое существование на грани голода, нищеты, убожества и деградации.

 Что касается распределения земли, то 4% домашних хозяйств принадлежали феодальным помещикам, владевшим 30% земли, а 6% домашних хозяйств принадлежали богатым крестьянам, которые нанимали рабочую силу и владели 17% земли; 22% домашних хозяйств принадлежали средним крестьянам-собственникам-фермерам, владевшим 30% земли; 36% домашних хозяйств принадлежали бедным крестьянам, владевшим 14% земли; 24% домохозяйств принадлежали фермерам-арендаторам, а 8% домохозяйств принадлежали сельскохозяйственными рабочими[5].

Одним из величайших достижений китайской революции было то, что через конфискацию земель феодалов и их распределения среди огромных масс крестьянства она вырвала корни феодализма из деревни, освободила крестьянство и заложила основы экономического развития деревни путем раскрытия производительных сил, разрушения феодальных пут. В середине 1950-х годов частная собственность на землю была отменена, а сельское хозяйство организовано на коллективной основе.

Между 1978 и 1983 годами в результате принятия HRS коллективизации был положен конец; к концу 1982 года практически все коллективные хозяйства ушли в прошлое. Это был крайне регрессивный шаг с далеко идущими последствиями для сельского хозяйства Китая и сельского населения.

На переходном этапе решающее значение приобретает коллективизация сельского хозяйства, основанная на всестороннем развитии крупной промышленности, способной на современной технической основе реорганизовать сельское хозяйство. И это по той причине, что социалистическое государство не может долго опираться на два разных фундамента – на крупную и единую социалистическую промышленность и на наиболее разрозненное и отсталое мелкотоварное крестьянское хозяйство. Высшей формой крестьянской кооперации является организация колхозов, основанная на общественной собственности на средства производства и коллективный труд, исключающая эксплуатацию человека человеком. Не зря коллективизация и ликвидация кулачества как класса характеризовалась в Советском Союзе как «… глубокая революция, скачок от старого качественного состояния к новому качественному состоянию, эквивалентный по последствиям революции Октября 1917 года»[6].

Точно так же коллективизация в Китае, хотя и не имела того уровня механизации, который лежал в основе советской коллективизации с его машинно-тракторными станциями, все же была колоссальным шагом вперед. Отменить это достижение, как это сделали «реформаторы» посредством деколлективизации китайского сельского хозяйства, было гигантским шагом назад.

Хотя в течение короткого времени после деколлективизации сельскохозяйственное производство увеличивалось, затем оно начало стагнировать по следующим важным причинам:

Во-первых, сельскохозяйственная инфраструктура, построенная в период коммун, вскоре развалилась, поскольку в сельское хозяйство практически не было инвестиций для какого-либо ремонта, не говоря уже о модернизации системы. Во-вторых, с упразднением коммун рабочая сила больше не могла быть мобилизована, как раньше, для крупных сельскохозяйственных проектов. В-третьих, сельскохозяйственная техника начала изнашиваться, а отдельные крестьянские семьи были слишком бедны, чтобы вкладывать средства в новую технику[7]. В-четвертых, земля была разделена на такие небольшие участки, что было невозможно эффективно использовать сельскохозяйственную технику, а это вынудило крестьян вернуться к древним способам ведения сельского хозяйства, которые были распространены до коллективизации, с использованием простых сельскохозяйственных орудий.

Буржуазные писатели, которые аплодировали системе семейной ответственности уже по той причине, что она ознаменовала деколлективизацию сельского хозяйства, тем не менее были вынуждены признать, что «типичный крестьянский участок [слишком] мал, чтобы быть основой высокопроизводительного сельскохозяйственного сектора в долгосрочной перспективе, и жалуются на«ужасающе низкий уровень производительности сельского хозяйства»[8].