«СОВЕТСКИЙ СПОСОБ ПРОИЗВОДСТВА»:
ГИПОТЕЗА ИЛИ РЕАЛЬНОСТЬ? (2)
Р.И. Косолапов
Часть 1. Часть 2.
Собеседник писателя теоретически не исключал возможность в условиях капитализма понемногу идти к той цели, которую, по его же словам, называл «социализмом в англо-саксонском толковании этого слова», но и говорил о непреодолимости классового антагонизма между капиталистами и рабочими, бедными и богатыми эволюционно-реформистским путем. В свою очередь писатель констатировал «осознание широкими кругами того факта, что система, покоящаяся на частной наживе, рушится», и утверждал, «что надо не выпячивать антагонизм между двумя мирами, а стремиться сочетать все конструктивные движения, все конструктивные силы, в максимально возможной степени. Мне кажется, – иронизировал он, – что я левее Вас, м-р Сталин, что я считаю, что мир уже ближе подошел к изжитию старой системы».
Со времени этого спора прошло 55 лет. Вопрос о правоте того или другого из его участников пока окончательно не решен. Капитализм нигде добровольно не уступал место социализму (всюду, где дело доходило до этого, он применял беспощадный белый террор, провоцируя в ответ террор красный), но накопил в своих порах во много раз больше его технико-технологических, организационно- технических, социально-культурных элементов и предпосылок, чем в начале 30-х годов. Наблюдаемая сейчас подвижка в системе трудовой мотивации и в развитых капиталистических странах позволяет, в частности, сделать очень осторожный вывод о снижении роли фактора прибыли как стимулятора деловой активности. Но это процесс, который может тянуться очень долго: в лице развивающихся стран капитализм располагает еще огромным резервом и полем экстенсивного роста, функционирования своих разнообразных, в том числе самых допотопных, диких и хищнических форм, в то время как то, о чем сказано выше, возможно лишь в условиях высококультурной и высокотехничной интенсификации.
В свое время Маркс указывал на то, что «универсальность, к которой неудержимо стремится капитал, находит в его собственной природе такие границы, которые на определенной ступени капиталистического развития заставят осознать, что самым большим пределом для этой тенденции является сам капитал, и которые поэтому будут влечь людей к уничтожению капитала посредством самого капитала». Условия такого рода переворота, предугаданного наукой, пока еще не познаны. Он, конечно, будет замедлен наличием неразвитого, примитивного, еще не вкусившего все радости жизни, не пресыщенного капитализма в многих странах Азии, Африки и Латинской Америки. Уничтожение капитала было опробовано народами (и в полемике с Уэллсом Сталин мог располагать лишь этим опытом) в одном-единственном, насильственном варианте. Экспроприация экспроприаторов – это поколению революционеров начала XX в. было понятно. Но объективная самоэкспроприация?! Это пока что непосредственно не вмещается ни в какие прежние представления – ни в марксистские, ни в буржуазные. Между тем здесь есть – по крайней мере теоретически – выход: признание того обстоятельства, что переходная эпоха налагает свою печать и на социалистическую, и на капиталистическую систему.
Анализируя в 1920 г. послеоктябрьский международный опыт, Ленин отмечал, что несмотря на громадные отличия отсталой России от передовых западноевропейских стран, «некоторые основные черты нашей революции имеют не местное, не национально особенное, не русское только, а международное значение», понимая под этим «международную значимость или историческую неизбежность повторения в международном масштабе того, что было у нас». В русле этого обобщения успешно развертывались многие народно-демократические и национально-освободительные революции, причем не обошлось и без заимствования ряда неподходящих форм преобразований или же утрирования явлений, которых следовало избежать, вроде культа личности.
«Конечно, было бы величайшей ошибкой преувеличить эту истину, – предупреждал далее Ленин, – распространить ее не только на некоторые из основных черт нашей революции. Точно так же было бы ошибочно упустить из виду, что после победы пролетарской революции хотя бы в одной из передовых стран наступит, по всей вероятности, крутой перелом, именно: Россия сделается вскоре после этого не образцовой, а опять отсталой (в «советском» и в социалистическом смысле) страной». Сейчас настал момент в полной мере осознать этот удивительный ленинский прогноз.
Приходится переживать нечто вроде указанного крутого перелома. Наше отставание в области повышения жизненного уровня от некоторых социалистических стран, не говоря уже о ведущих капиталистических державах, перехвативших лидерство в области научно-технического прогресса, надо признать без обиняков. Мы рискуем оказаться одной из отсталых стран не только по отношению к более развитым с точки зрения технологии государствам, но и во всем мировом сообществе. Отсюда кое-кто делает откровенно пессимистические, а то и прямо капитулянтские выводы. Я с ними не согласен. На мой взгляд, Октябрь не только способствовал распространению и подъему на новый, невиданный до того всемирный уровень мирового революционного процесса, но и вынудил серьезно перестраиваться силы контрреволюции. Волей-неволей он вызвал в империалистических державах подъем производительных сил, заставил вырабатывать антикризисные мероприятия, искать средства стабилизации социальной обстановки. Нет нужды скрывать контрастно-противоречивый, зачастую лицемерно-демагогический, эгоистически мотивированный характер подобной деятельности. Но ведь еще наши учителя говорили, что действия людей дают и такой результат, к которому они не стремились. Так что повторение «того, что было у нас», не задержалось, не могло по своей сути задержаться только в границах социалистического мира, но и задело (очевидно, в другом смысле и с прямо противоположными целями) капиталистические страны. В данной связи можно много и красиво рассуждать о хитрости диалектики и диалектике истории, по для нашего изложения достаточно констатировать это как факт.
Международное значение Октябрьской революции мы раньше сводили к воздействию на непосредственную классовую борьбу, к революционизированию масс и влиянию, как когда-то писали, «силы примера». Но вызванные ею тектонические процессы этим отнюдь не ограничились. Октябрьская революция ускорила формирование объективных предпосылок социализма повсеместно, в том числе в странах, где экономический рост и социальные мероприятия осуществлялись и под знаком реакционной политики, и под бронированным колпаком империализма. Поэтому велением и творением эпохи ни с одной стороны, ни с другой, третьей и т.д., а со всех сторон является неравномерно, фрагментарно, с массой попятных скачков, с отливами и приливами, с озарениями и провалами, ошибками и победами, становящийся в общепланетном масштабе «цельный социализм». Это будет стократ подтверждено, если перестройка, выдержанная на коммунистические ориентиры, увенчается успехом. Но это неизбежно и в том весьма, впрочем, маловероятном случае, если мы перестанем быть, реализуя рекомендации некоторых экономистов академической школы, социалистической страной. С точки зрения всемирной истории движение застопорится лишь отчасти. Зато потом становление «цельного социализма» окончательно, охватит весь цивилизованный мир. Возможно, на первый план при таком, лишь абстрактно представляемом повороте событий выдвинется какая-то другая высокотехнологичная держава или группа стран, но это лишь укрепит марксистский прогноз. Ничто не в состоянии поколебать «историческое место империализма, ибо монополии, вырастающая па почве свободной конкуренции и именно из свободной конкуренции, есть переход от капиталистического к более высокому общественно-экономическому укладу». Прорыв к этому укладу, осуществленный столь решительно и масштабно, как у нас, потрясший и преобразивший весь мир, не может уйти бесследно в прошлое. Подобно Парижской коммуне, впервые показавшей пролетариям всех стран, что они могут взять власть, наш долгий радостный и горький опыт поможет человечеству с меньшими жертвами и издержками обрести, наконец, себя. Но об этом я пишу лишь на тот крайний случай, если бы процесс, именуемый перестройкой, вышел из социалистических берегов, чему пытается способствовать капиталистический Запад. По-моему, у КПСС, советского народа достаточно сил, физических и духовных, чтобы проявить социальную разборчивость и энергию, предотвратить отклонение от русла, обозначенного на карте истории научным коммунизмом.
Естественноисторический процесс обладает свойством повторяемости, воспроизведения на очередном витке эволюционной спирали тех самых черт предшествующего развития, которые отрицались на его промежуточных стадиях. История моментами любит смотреться в зеркало минувшего. Так, капитализм, как бы он ни кичился достигнутыми высотами, может угадать в своем облике нечто от рабовладельческого строя, феодализм – обнаружить в себе черты, ведущие свое происхождение от разлагающейся первобытной общины и т.д. Если же говорить о современной эпохе в целом, то она, пожалуй, сопоставима по значимости и масштабности только с «азиатским способом производства» (АСП). Напомню, что, по Марксу, АСП охватывает многовековую полосу перехода от архаически-коллективистского уклада жизни к частнособственнической цивилизации. Современная же эпоха, наоборот, охватывает переход от частнособственнического уклада жизни к цивилизованному коллективизму (коммунизму). Имеет место, так сказать, «зеркальный эффект», обратное отражение, хотя к аналогиям, подобным этой, следует прибегать лишь изредка и пользоваться ими осторожно.
При общинном фундаменте АСП столетиями возникают и опробуются рабовладельческие и феодальные отношения в их первозданном, зачастую зачаточном, совсем еще не развитом виде, или, скорее, их подобия. Используется и наемный труд. Существуют самодовлеющие патриархальные индивидуальные хозяйства. Формы эти, не достигающие на базе рутинной технологии полной зрелости, очень долго не в состоянии доказать своих экономических, социальных и культурных преимуществ. Из поколения в поколение ни одна из них не становится ни преобладающей, ни господствующей. Общество носит застойно-переходный характер. Прогресс движется подобно черепахе, закованной в панцирь накопившихся условностей и традиций, культурно-нравственных норм и устойчивых догм. Стоящее над мелкими общинами, связывающее их единое начало «выступает как высший собственник или единственный собственник в силу чего действительные общины выступают лишь как наследственные владельцы. Так как это единое начало является действительным собственником и действительной предпосылкой общей собственности, то само оно может представляться чем-то особым, стоящим выше этого множества действительных отдельных общин, в которых каждый отдельный человек, таким образом, на деле лишен собственности, или собственность (т.е. отношение отдельного человека к природным условиям труда и воспроизводства как к принадлежащим ему, как к объективным условиям), собственность, как находимое им в виде неорганической природы тело его субъективности, представляется для него опосредованной тем, что объединяющее единое начало, реализованное в деспоте как отце этого множества общин, предоставляет надел земли отдельному человеку через посредство той общины, к которой он принадлежит. Прибавочный продукт, который, впрочем, определяется законодательно как следствие действительного присвоения посредством труда, принадлежит поэтому, само собой разумеется, этому высшему единому началу». Вследствие низкой производительности труда он ограничен, что сдерживает процесс классообразования.
Прочитав эту выписку из Маркса, читатель наверняка обрадуется. Он вдруг увидит внешнее сходство АСП с тем, что ныне уже привычно именуется «сталинской моделью социализма», «казарменным коммунизмом» и т.п. Конечно, нельзя отрицать, что в послеоктябрьский период наблюдалось появление немалого числа, скажем так, возвратных форм. Наиболее наглядный пример – колхоз, образованный простым сложением индивидуальных средств труда, совершенно «без моторов», неосознанно копировавший давнюю общину и состоятельный в хозяйственном отношении лишь при условии скорого оснащения новейшей техникой. Однако останавливаться на этой констатации, на примерах и примерчиках, на живописании нашей некультурности и неумелости значило бы «перегибать» действительность в сторону дискредитации советского строя. Ни индустриализация конца 20-х – начала 30-х годов, осуществленная на уровне тогдашней передовой науки и техники, ни беспримерная культурная революция, вырвавшая из тьмы невежества многомиллионный человеческий массив, пусть они заслуживают критики, не могут быть опорочены. Да и дело не только в них. Тот тип организации экономики и общественной жизни, который у нас выработался в 20–40-х годах, каким бы ограниченным и деформированным он нам сейчас ни представлялся, есть продукт исторического развития и не его ошибка, выкидыш и пр., как пытаются убедить нас публицисты, а одно из преходящих состояний.
Да, этот уклад не мог сложиться из «готовых», «чистых» социалистических форм, которых не было. Материалом для него служили уже имеющиеся или же вновь творимые социально-экономические формы, поневоле отмеченные чертами переходности, т.е. двойственности, противоречивости, несущие в себе возможность «выбросов» мелкобуржуазности. Но лишь лица, стоящие на позициях исторического идеализма, могут требовать чего-то другого при распаде старого и возведении нового общественного уклада. Сам материал, из которого он составился, есть исторический продукт, как и люди, которые им распоряжались. Ошибки и деформации, допущенные этими, очевидно, несовершенными людьми, не могут быть оправданы, но они должны быть объяснены, т.е. объективно проанализированы в системе причинно-следственных связей. Нельзя подменять научное исследование одним, пусть ярким и захватывающим, морализаторством. Антитеза «гений и злодейство» очень многое просвечивает в межличностных, а иногда и в групповых взаимоотношениях, но она малопродуктивна при рассмотрении крупных исторических поворотов. Ошибок и деформаций могло бы быть меньше. Нельзя утверждать, что осуществился оптимальный вариант движения. Но прошлое, даже если оно нам очень не нравится, – это реальность, которой нет альтернатив.
Та социально-экономическая модель, которая возникла после Октября в нашей стране и теперь подвергается критике справа и слева, если бы даже была доказана ее, несостоятельность, не может быть вычеркнула из истории. Она полностью или частично импортирована социалистическими и некоторыми развивающимися странами, учтена в капиталистическом стане при формировании государственно-монополистической системы. Без ее влияния немыслим сейчас даже соблазнительно-цветущий (за счет сверхэксплуатации высококвалифицированного пролетариата, неэквивалентного обмена с молодыми государствами, внимательного отслеживания и рационального использования передовых организационных идей) капитализм. Как бы ни увлекал нас в порыве к новому качеству социализма публицистический Мазохизм, «комплексовать» нет причин. Комплекс неполноценности нам внушают классовые оппоненты, стремящиеся выбить из колеи, лишить «куража» коллективистский уклад, вернуть весь мир к частнособственническим порядкам. Но в чистоте своей этот замысел уже неосуществим.
Технико-технологическое и организационно-техническое обобществление труда и производства, интернационализация общественной жизни, «всемиризация» истории делают несостоятельным как утопический социализм, так и «утопический капитализм». Более того, современная переходная эпоха во все расширяющемся масштабе воспроизводит воздействие Октября на новом уровне, причем непосредственная связь с первоисточником бывает утрачена, замалчиваема или же забыта, но не может не сказываться, ибо, как сказал бы Гегель, ушла в основание. Мне даже представляется, что эта эпоха по аналогии с «азиатским способом производства» могла бы быть условно обозначена как «советский способ производства» (ССП) с учетом того, что слово «азиатский» у Маркса отнюдь не означало социально-географической привязки соответствующего уклада жизни только к одному восточному континенту, а слово «советский», при всей его специфичности в данном употреблении, приобретает универсальный смысл. Подобно тому, как принадлежность общества к АСП, которая констатируется для Китая и для Египта, для Золотой Орды и для доколумбовой Америки, не означает непременной принадлежности к желтой расе, подобно этому ССП отнюдь не означает принадлежности к «сателлитам» «советской империи». Термин этот употребляется здесь как всемирно-исторический, а не конкретно-политический.
Сейчас ведутся ожесточенные споры по поводу состоятельности пресловутой сталинской «пятичленки», т.е. концепции пяти формаций, которые последовательно проходит человеческое общество. Однако в классическом марксизме такая концепций отсутствует. Более того, у Маркса прочитывается другая концепция: обоснование не пяти-, а трехформационного членения истории человечества, которое заслуживает развития на конкретном материале из прошлого различных стран.
Первичная формация у Маркса совпадает с первобытнообщинным способом производства; вторичная – с тремя последовательно сменяющими друг друга классово-антагонистическими способами производства: рабовладельческим, феодально-крепостническим и капиталистическим; третичная – с социализмом и коммунизмом. Если не отвергать ни пятичленный, ни трехформационный подход, а наоборот, совместить их, прибавив еще две всемирно-исторические эпохи, то получится следующая схема:
1. Первобытная община
2 Азиатский способ производства
3. Рабовладельческий
4. Феодальный
5 Капиталистический
6. Советский способ производства
7. Социализм-коммунизм
«АСП» и «ССП» «зеркально» соответствуют: один – частнособственнической дезинтеграции первородной безличной коллективности естественно сформировавшихся человеческих ассоциаций, их распылению и дифференциации; другой, наоборот, соединению эгоистических индивидов с опорой на достижения индустриально-капиталистической культуры, прежде всего на появившуюся, наконец, слитную коммунизирующую технологию, в цивилизованный кооператив. Именно в рамках ССП обществоведам предстоит определить сущность и место перестройки как одного из напряженных состояний и этапов развития нашего общества в переходный период от капитализма к социализму. Именно здесь видится направление главного удара в ходе осуществления столь необходимого прорыва на теоретическом фронте.
Примечание:
Напомню, что материал по своему содержанию сложился во второй половине 1980-х годов, при формально-социалистических порядках, когда многим в КПСС и советском обществе было еще не очевидна антикоммунистическая направленность горбачевской «перестройки». Впрочем, намеки на эту опасность в статье имеются.
|
