В своей последней статье, написанной в марте 1895 г., за пять месяцев до смерти, – во введении к работе Маркса «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.» Энгельс сделал прямое предупреждение германским социалистам. Рост влияния рабочего движения в рейхе, предостерегал он, может в конце концов привести к тому, что силы реакции придут к решению: нарушить законность, совершить переворот, установить диктатуру[1]. Переворота в прямом смысле слова в Германии не произошло. Но террористическая диктатура крайней реакции была установлена – через 38 лет после того, как Энгельс предупредил об этом. Как сложилась бы судьба Германии в 30-х годах, если бы руководители германской социал-демократии своевременно увидели перспективы развития своей страны?

Конечно, история подтвердила не все прогнозы Энгельса. Этого и не могло быть. Даже самых великих людей нельзя считать непогрешимыми. Но то, что подтвердилось, не может не вызывать удивления – как у сторонников его идей, так и у врагов.

Если говорить о характере Энгельса как творческого человека, то прежде всего бросается в глаза одно: он был динамичен. Его мысль и воля были в непрерывном движении. Энгельс ни в чем – ни в политике, ни в личной жизни – не был статичен. Он всегда что-то делал, за что-то боролся, где-то наступал. Пауз в его жизни нет. Он горел, но не сгорал.

Колоссальный расход энергии возмещался у него неистощимым запасом физических, умственных и моральных сил. Он мог себе позволить не жалеть их. «Работал он быстро и легко. Бодрый, подтянутый, он всегда выглядел так, точно готов был явиться на смотр», – вспоминает Лафарг. Жить не работая, он не умел. Когда вскоре после смерти Маркса Энгельс заболел сам и врачи в течение почти полугода не позволяли ему садиться за письменный стол, он взял себе помощника, которому, лежа на диване, ежедневно диктовал с 10 утра до 5 вечера. Работа, которую Энгельс обычно выполнял, была даже по объему не под силу и десятку людей.

Во время верховой охоты он обычно был в числе первых в скачке; рвы, изгороди были ему нипочем. Маркс сказал однажды Лафаргу по этому поводу: «Я всегда боюсь услышать как-нибудь, что с ним произошло несчастье». Элеонора Маркс называла его «самым молодым человеком из всех, кого она знала». Путешествуя по морю, когда ему было 66 лет, он в любую погоду прогуливался по палубе парохода и, по словам сопровождавшего его Э. Эвелинга, «предпочитал перепрыгивать через сиденья, чем обходить их».

Ему нужно было излучать кипящую в нем энергию. В 70 лет он был все еще бодр и подвижен, и на голове у него не было седых волос. Вильгельм Либкнехт рассказывает, что некоторое время спустя, когда Энгельс выступил в Берлине на собрании рабочих, «среди тысяч людей ... не было ни одного, который не спрашивал бы себя удивленно: – Неужели этому юноше стукнуло 73 года?». Он все еще горел.

Его наполняла неистощимая, непобедимая жизнерадостность. Хотя он воевал с окружающим буржуазным миром не на жизнь, а на смерть, и хотя мир этот его не щадил, Энгельс никогда не терял вкуса к жизни. Это – важнейшее свойство. Лафарг говорит о его «увлекательной живости» и «неугомонной веселости». Элеонора Маркс сообщает, что Маркс, «читая иной раз письмо Энгельса, смеялся до того, что слезы текли у него по щекам».

Но для противника он был страшен. Он ненавидел косность и застой, ложь и лицемерие, трусость и измену, демагогию и карьеризм. «Одного только Энгельс никогда не прощает – лицемерия», – писала Элеонора Маркс еще при его жизни.

Он умел ненавидеть. И он же знал, как по-настоящему любить. Ленин считал, что без постоянной самоотверженной финансовой поддержки Энгельса Маркс не только не смог бы кончить «Капитала», но и неминуемо погиб бы под гнетом нищеты. «Его любовь к живому Марксу и благоговение перед памятью умершего были беспредельны»[2],— отмечал Ленин. Когда Маркс 16 августа 1867 г. подписал последний лист корректуры первого тома «Капитала», он написал Энгельсу: «Итак, этот том готов. Только тебе обязан я тем, что это стало возможным! Без твоего самопожертвования ради меня я ни за что не мог бы проделать всю огромную работу по трем томам. Обнимаю тебя, полный благодарности!»[3].

Когда же Маркса уже не было, Энгельс, говоря о нем, по-прежнему всегда оставлял себя в тени. «Всю свою жизнь, – писал он в 1884 г. И. Беккеру, – я делал то, к чему был предназначен, – я играл вторую скрипку, – и думаю, что делал свое дело довольно сносно. Я рад был, что у меня такая великолепная первая скрипка, как Маркс»[4].

Мы все знаем, что Энгельс был гением. Но так сказать о своей жизни и роли мог лишь человек не только большого ума, но и очень большой души.

Мы говорили об Энгельсе как о человеке, излучавшем максимально напряженную творческую энергию; ученом, непрестанно вторгавшемся в новые области знания; профессиональном революционере, боровшемся и с пером, и с ружьем в руках; эрудите, владевшем всей научной и политической литературой своего времени и знавшем множество языков; новаторе, все время ставившем перед современниками большие проблемы. Кипучая мыслительная работа брала верх у Энгельса над всем; вместе с Марксом он уже менял мир. И все-таки он не был неким «аристократом духа», стоявшим особняком от массы людей, как, по убеждению буржуазных толкователей, положено гениям. Это об Энгельсе можно сказать меньше всего. Он был предельно человечен и предельно доступен простым людям.

О его простоте и скромности среди участников международного социалистического движения прошлого века ходили бесчисленные рассказы. В кварталах бедноты он часто заходил в гости к рабочим. Старый английский чартист Д. Гарни, знавший его много лет, писал, что в 72 года Энгельс был так же скромен и непритязателен, как в 22, когда он посещал редакцию чартистской газеты «Норзерн стар». Он не выносил лести и подобострастия. Когда однажды он узнал, что лондонские рабочие намерены по случаю дня его рождения устроить ему чествование, он настоятельно просил их не делать этого.

«И Маркс, и я, – писал он им, – всегда были против всяких публичных демонстраций, посвященных отдельным лицам; это допустимо разве только в том случае, когда таким путем может быть достигнута какая-нибудь значительная цель; а больше всего мы были против таких демонстраций, которые при нашей жизни касались бы лично нас»[5].

Он всегда был с народом. Люди чувствовали это. Немногих деятелей рабочего движения в прошлом веке так любили, как его.

Энгельс жил в трудную эпоху. Буржуазия властвовала над всем миром, на каждого революционера смотрели как на опаснейшего из преступников. Большую часть жизни Энгельсу пришлось прожить в эмиграции, далеко от родины. Он пережил ряд тяжелых потрясений: поражение революции 1848 г., на которую Маркс и он возлагали столько надежд, падение Парижской Коммуны в 1871 г., смерть Маркса в 1883 г., смерть других близких и сподвижников. Но Энгельс всегда был и до конца оставался оптимистом.

Он так любил жизнь, так верил в людей и в их будущее, так отчетливо сознавал неизбежность драматического, взрывчатого хода истории в классовом обществе, что не быть оптимистом он не мог. «История..., – говорил он по свидетельству Ф. Меринга, – в конце концов приведет все в порядок, если даже мы до тех пор прикажем долго жить и ничего об этом знать не будем».

С точки зрения профессиональных пессимистов, измеряющих историю и ее прогресс сроками собственной жизни, и никак не дальше, эта мысль, может быть, недостаточно утешительна. Но она верна и достойна каждого мыслящего человека и борца, сталкивающегося с драматизмом эпохи.

Таким борцом был Энгельс. До последних дней своей жизни он мечтал хоть одним глазом заглянуть в новый век, в то время, «которое, принеся с собой торжество пролетариата, уничтожит классовые антагонизмы и войны между народами и осуществит мир и счастье в цивилизованных странах»[6].

Он жалел только о том, что в день решающей схватки сам уже не сумеет больше «сесть на коня». И в ответ на поздравления к своему 70-летию он писал: «В тот момент, когда я уже не в состоянии буду вести борьбу, пусть дано мне будет умереть»[7].

Своим «неугомонным» боевым оптимизмом он заражал других. «Одно его присутствие вдохновляло, – писал Э. Эвелинг. – Он обладал неустрашимым мужеством и оптимизмом. В то время как отдельные представители молодежи подчас впадали в отчаяние и уныние, этот несокрушимый борец никогда не падал духом, а постоянно ободрял других».

Он умер 75 лет назад[8]. Но он все-таки наш современник. Победа за теми, кто с ним.

1970