Какое нам дело до Латинской Америки?(4)

(статья пятая, окончание)

А.В. Харламенко

Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4.

Часть 5. Часть 6. Часть 7. Часть 8.

Часть 9. Часть 10. Часть 11.

Правда, контрреволюционный военный переворот, как в Чили или на Гренаде, в Никарагуа исключался: народ был вооружен, и закаленная в боях революционная армия не пошла бы против него. Поэтому курс был взят на ликвидацию революционной власти путем выборов, для чего «национальное примирение» создавало благоприятные условия. Во-первых, по его условиям сандинисты должны были снять все ограничения на деятельность буржуазной оппозиции, внешняя и внутренняя контрреволюция получала возможность поддерживать ее намного масштабнее, чем прежде. Во-вторых, в политическую борьбу против революции включались тысячи амнистированных контрас, бывших сомосовских гвардейцев, возвратившихся эмигрантов. В-третьих, оппозиция теперь могла наживать политический капитал на экономической разрухе, говоря избирателям: «Вот наступил мир, а жизнь не становится легче, значит, виноваты не гринго, а сандинисты – не умеют управлять».

В марте 1988 г. 14 партий парламентской и непарламентской оппозиции объединились под лозунгом «правительства национального спасения», которое примет антикризисные меры в экономике, расширит демократию и положит конец войне. Вместе с правыми партиями: Консервативной демократической, Независимой либеральной, Народной социал-христианской и «Социал-демократической» (которую Социнтерн своей не признал) – оказались так называемые социалисты и коммунисты, а также четыре руководимых оппозицией профцентра. «Блок 14» установил контакты с частью контрреволюционной эмиграции, предоставил легальное прикрытие «Координадоре» – блоку сил внутренней контрреволюции, ядром которого был Высший совет частного предпринимательства.

Бесцеремонно вмешиваясь во внутренние дела Никарагуа, участие в ассамблее ВСЧП принял посол Мелтон. Получив поддержку на таком уровне, делегаты ассамблеи предъявили сандинистам ультиматум – уступить власть «правительству национального спасения», которое было уже сформировано из представителей оппозиции, контрас и латифундистов. ВСЧП призвал к «гражданскому крестовому походу» за установление «западной демократии». Расчет делался на то, что уставший от войны и бедности народ нетрудно будет втравить в «революцию» вроде тех, что в Европе через полтора года назовут «бархатными», а через полтора десятилетия – «цветными». Лидеры Координадоры объявили 72-часовую голодовку и попытались спровоцировать массовые беспорядки, как в начале 80-х и даже в том же месте – поселке Нандайме. 14 июля «Ла Пренса» и «Радио католика», пользуясь отменой цензуры, призвали к антиправительственным выступлениям. Оппозиционные профсоюзы организовали забастовку рабочих-строителей с требованием повышения зарплаты на 60%, хотя отлично знали, что это в условиях экономической катастрофы невыполнимо. Но народ не стал включаться в голодовку сбрасывавших избыточный вес буржуев и уж подавно не вышел на улицы свергать сандинистов.

В те дни министр внутренних дел Т. Борхе заявил: «Мы можем проявлять гибкость и терпимость, но не в момент, когда возникает угроза революции. Это было бы не терпимостью, а глупостью»[1]. Непринятие мер против обнаглевшего врага означало бы самоубийство. Мелтона и семерых его подчиненных объявили персонами нон-грата. «Ла Пренсу» и «Радио католика» временно закрыли, зачинщиков беспорядков отправили за решетку. Но по ходатайству председателя Социнтерна В. Брандта арестованных освободили. Не прошло и двух месяцев, как один из боссов Координадоры встретился с лидерами контрас и высказался за сотрудничество оппозиции с ними.

В июне 1989 г. под эгидой ВСЧП был образован Национальный союз оппозиции (НСО, по-испански «UNO» – «Один»). В него вошли все те же 14 партий плюс «умеренные» лидеры контрас. Программа НСО «Синее и белое» (цвета государственного флага, в отличие от красно-черного знамени СФНО) обещала немедленно добиться мира, отменить закон о патриотической воинской службе, сократить армию, полицию, свести государственные расходы к минимуму и тем за полмесяца сбить инфляцию, а затем мирным путем вернуть «незаконно» конфискованную землю прежним хозяевам, обеспечить восстановление и процветание демократии, свобод и прав человека. «Сине-белые» ни словом не осудили агрессию США против Никарагуа, одни сандинисты были у них виноваты во всем: и революцию предали, и демократию (сомосовскую, что ли?) растоптали, и власть монополизировали, и экономику разрушили. Составители программы даже не пытались свести концы с концами. В руководстве оппозиции, а точнее в ЦРУ и госдепартаменте, рассчитывали, что малограмотные, задавленные нуждой крестьяне, безработные, трудящиеся «неформального сектора» проголосуют, как в других пораженных кризисом странах, за кого угодно, только не за прежнюю власть. Главная же ставка делалась на то, что уставший от войны народ схватится, как утопающий за соломинку, за оппозицию, чтобы ее связи с США обеспечили стране мир, экономическую помощь, инвестиции.

Эти расчеты не были беспочвенными. Сигналом тревоги прозвучали данные социологического исследования, проведенного в Манагуа в июне 1988 г., еще до самых «непопулярных» мер. Три четверти опрошенных отметили ухудшение своего экономического положения за последний год, 37% оценили экономическую деятельность правительства как плохую или очень плохую. О политической так думали только 27%, но одобряли ее лишь 45% рабочих и 39% служащих госсектора и всего 12% рабочих и 20% служащих частного сектора. Правительство теряло поддержку «неформалов», домохозяек, мигрантов из села, жителей бедняцких кварталов, вообще малооплачиваемых: 47% опрошенных не знали, за кого будут голосовать. Против деятельности комитетов защиты высказалось 47%, против закона о патриотической воинской службе – 53%[2].

Сандинисты признавали, что мобилизационный потенциал профсоюзов, комитетов защиты и других массовых организаций, служивших опорой СФНО, значительно уменьшился; перейти от «вертикальных» структур к «базовой демократии», о чем говорилось еще с 1985 г., так и не удалось. Сандинистский фронт не стал массовой партией: его численность, державшаяся, как и в годы подполья, в тайне, оценивалась в 12 тыс. – не много для страны с 2,5-миллионным населением. Фронт оправдывал свое название: формы работы оставались скорее военными, чем партийными. За годы революции так и не удалось созвать в соответствии с уставом съезд. Кадры и массы, усвоившие старый сандинистский лозунг объединения нации против внешней агрессии, не были готовы к новым формам борьбы, выдвинувшимся на первый план.

Руководство Сандинистского фронта чувствовало, что народ нуждается в революционной перспективе. В девятую годовщину революции Д. Ортега впервые публично назвал ее целью социализм. Но возможностей подкрепить это заявление делами не было. Дезориентация и разочарование масс начинали работать на оппозицию.

Новая администрация США, вступившая в должность в январе 1989 г., уже не пыталась обеспечить контрас военную победу, а сделала упор на вмешательство в дела Никарагуа через избирательный процесс. Всемерно поддерживая «демократическую оппозицию», Вашингтон готовился в случае ее поражения обвинить власть в фальсификации итогов голосования и использовать это как предлог для интервенции «во имя демократии».

Сандинисты сделали все возможное и даже невозможное, чтобы продемонстрировать «мировому сообществу» идеал демократии и плюрализма. В соответствии с эскипуласскими соглашениями было разрешено вещание 10 независимых радиостанций и издание 4 оппозиционных газет. Сандинисты стремились наладить отношения с церковью. По словам президента Д. Ортеги, к концу 80-х гг. католических священников в стране стало больше, чем до 1979 г., была легализована деятельность 10 протестантских церквей.

По конституции 1984 г. следующие выборы предстояли в ноябре 1990 г. Но в сложившейся на рубеже 80-х – 90-х гг. ситуации избирательная кампания осталась для сандинистов единственным шансом избежать международной изоляции и гибели революции. Ради скорейшего мирного урегулирования конфликта правительство решило провести голосование досрочно, 25 февраля, и пустить в страну тысячи наблюдателей из десятков стран мира, ООН, ОАГ, множества неправительственных организаций. В августе 1988 г. депутаты Национальной ассамблеи после напряженных дебатов одобрили новый Закон о выборах. Был создан избирательный совет, где СФНО и его союзники не имели большинства. Каждая партия, участвующая в избирательной кампании, получила равное с другими право проводить предвыборные митинги и демонстрации, обращаться к народу по государственному телевидению. Беспартийные граждане могли выдвигать кандидатов на муниципальных выборах. Запрещалось только одно – получать финансовую поддержку из-за рубежа, нарушители подлежали снятию с выборов. Но это положение закона осталось на бумаге: нельзя же было проводить выборы без «демократической оппозиции».

НСО выдвинул в президенты Виолету Барриос де Чаморро – вдову Педро Хоакина Чаморро, издателя и главного редактора «Ла Пренсы», убитого по приказу Сомосы в январе 1978 г. Кандидатом в вице-президенты стал лидер Независимой либеральной партии Вирхилио Годой. Оба принадлежали к либеральной оппозиции Сомосе, входили в первое послереволюционное правительство. По мере углубления революции их пути с сандинистами разошлись, но ни донья Виолета, ни дон Вирхилио не были скомпрометированы участием в открыто контрреволюционных выступлениях, контактами с контрас. Эти кандидатуры позволяли оппозиции выступать и на внутриполитической, и на международной арене как «третьей силе» – не сандинистской и не сомосовской.

Сандинистский фронт вновь выдвинул в президенты Двниэля Ортегу, в вице-президенты – Серхио Рамиреса. С лета 1989 г. во главу угла всей работы СФНО поставил борьбу за голоса избирателей, упрочение связи с массами. В ноябре был обнародован манифест «Все будет лучше!» Сандинисты обещали народу постепенно поднимать производство и занятость, снижать инфляцию, возобновить выполнение прерванных войной социальных программ и повысить жизненный уровень народа. Всего этого предполагалось добиться путем перехода от военной «экономики выживания» к мирной «смешанной экономике», расширения сотрудничества с иностранным капиталом.

Сандинисты были уверены, что победят. Мог ли народ забыть, что под их руководством сверг ненавистную тиранию, обрел независимость и национальное достоинство, добился социальных прав и самой возможности демократических выборов? Десять лет защищать родину от агрессии, победить на поле боя наемников исторического врага и открыть дорогу к миру, начать оздоровление экономики – и, когда худшее уже позади, отдать власть у избирательных урн? Тот факт, что даже непопулярные меры, проводившиеся революционной властью, не вызвали массовых протестов, доказывал, что народ ей по-прежнему доверяет. Сандинистский фронт выглядел Гулливером среди лилипутов оппозиции, постоянно грызущихся друг с другом, запятнавших себя зависимостью от подачек Вашингтона и связями с контрас. По опросам 1988-89 гг., твердых сторонников у оппозиции набиралось 9–11%, у сандинистов – 27–29; деятельность президента положительно оценивали 40-42%, отрицательно – 25-28, 30% колебались, но практически все они, и даже часть сторонников оппозиции, разделяли позицию Фронта по отношению к США. В последние месяцы перед выборами 51-54% опрошенных собирались голосовать за СФНО. Заключавшие кампанию митинги в Манагуа собрали под сине-белыми флагами сто тысяч человек, под красно-черными – полмиллиона. Иностранные наблюдатели, авторитетные прогнозные агентства, пресса США и Западной Европы единодушно предсказывали победу сандинистов; сама оппозиция больше чем на 45% не надеялась[3].

И вот наступило 25 февраля 1990 г. На участки пришли 86,3% имевших право голоса – на 11% больше, чем в 1984 г. Многочисленные наблюдатели единодушно признали выборы честными. Первые результаты подсчета подтверждали прогнозы: СФНО опережал оппозицию. Но в итоге НСО получил 54,73% голосов, СФНО – 40,8%. По сравнению с 1984 г. сандинисты потеряли треть электората, по сравнению с данными опросов – всех колеблющихся и часть сторонников, причем не только в деревне, но и в столице и других городах, где раньше всегда имели твердое большинство. Донья Виолета и ее команда неожиданно для самих себя и для всех получили власть. В Национальной ассамблее НСО завоевал 51 место, СФНО – 39. Лидер «социал-демократов» А. Сесар стал председателем парламента.

Антикоммунисты всего мира праздновали победу: впервые в истории революционная партия, возглавившая победоносное народное восстание и победившая в войне, потерпела поражение на выборах! Вся «свободная пресса», от Вашингтона до столиц постсоциалистических стран Европы, трубила, что народ отвернулся от сандинистов и тем доказал тщету революционных идей.

На самом деле поражение потерпел, прежде всего, курс рыночных реформ в исполнении революционной партии. Трудящиеся могли проливать кровь и переносить нужду ради того, что им дала революция: рабочего нельзя было уволить по произволу, он получал необходимое по доступной цене, дети не голодали и могли бесплатно учиться, каждому была доступна медицинская помощь. Но чем меньше оставалось от этих завоеваний, тем труднее становилось понять и принять такую политику. Если в вопросах повседневной жизни сандинистам приходится делать почти то же, что правителям соседних стран, не лучше ли вручить власть другим, при которых хотя бы не придется жить в блокаде и под угрозой войны?

Поражение потерпела политика «национального примирения». Она не примирила классовых противников, но оттолкнула тех, кто не принимал прощения контрас и освобождения сомосовских палачей, кто не был согласен отказать в поддержке повстанцам Сальвадора и Гватемалы, сражавшимся и за никарагуанскую революцию. Односторонние уступки во имя мира, который так и не наступил, одни считали недостойными и недопустимыми, другие – недостаточными и бесполезными. Многие просто не понимали, за что теперь сыновья рискуют жизнью на армейской службе. Уж если приходится договариваться с врагом, не лучше ли вручить бразды правления тем, кто приемлем для Вашингтона и с кем станут разговаривать всерьез?

Окончательно склонило чашу весов политическое землетрясение конца 1989 г., разрушившее европейский социализм. Оппозиционную прессу заполнили ликующие репортажи с обломков Берлинской стены и варшавских памятников, с залитых кровью улиц Бухареста и из перестроечной Москвы. Предвыборные демонстрации НСО шли под лозунгом: «Вчера Берлин, сегодня Манагуа, завтра Гавана». С распадом СЭВ экономика Никарагуа, сжатая блокадой, потеряла последнюю отдушину. Официальный Вашингтон возомнил себя вершителем судеб мира, и уж во всяком случае – Западного полушария; вторжением в Панаму он наглядно показывал, чем чревато для никарагуанцев голосование за сандинистов. Госсекретарь США ясно заявил: даже если весь корпус наблюдателей признает выборы честными и демократическими, даже если Вашингтон признает результаты выборов, его отношение к правительству СФНО не изменится, пока оно не сделает новых уступок. Это значило: или придется принять условия хуже тех, на которые сможет рассчитывать правительство доньи Виолеты, или страну ждут голодная блокада и война. Перед самыми выборами, по данным опроса «Вашингтон пост» и телекомпании АВС, 87% никарагуанцев считали интервенцию янки вполне возможной. Принять подобный вызов могла Куба, создавшая за 30 лет социализма огромный запас прочности, но не Никарагуа, уже до предела истощенная войной и блокадой.

Голосование большинства за сандинистов стало бы актом самопожертвования, которого нельзя ждать от всего народа. Тем более что выбирать приходилось не между сандинистами и контрас, не между геройской гибелью и резней безоружных. Победившие на выборах правые попали в то положение, в каком раньше неоднократно оказывались левые: в правительственных кабинетах, но без полноты реальной власти. У них не было иных органов принуждения, кроме вооруженных сил и полиции, унаследованных не просто от другого режима, но от другого класса, руководимых сандинистами и тесно связанных с массовыми организациями трудящихся. Буржуазному правительству предстояло действовать в рамках сандинистской конституции, изменить которую, не имея 60 % голосов в парламенте, было невозможно. СФНО, получивший вместе с крайне левыми группировками более 43% голосов[4], имевший за собой абсолютное большинство политически активных граждан и молодежи, оставался самой влиятельной в регионе (вне Кубы) левой организацией, причем внутренне единой, и не разнородному бело-голубому блоку было с ним тягаться. Именно теперь, перейдя в оппозицию, он провел свой первый съезд и реорганизовался в партию в полном смысле слова. Демократия – завоевание революции, руководимой сандинистами, – давала организованным трудящимся возможность отстаивать свои жизненные интересы. А то, что СФНО не пришлось нести правительственной ответственности в самые глухие годы мировой контрреволюции, было скорее плюсом, чем минусом.

Иначе чем пониманием или, по крайней мере, ощущением этого избирателями невозможно объяснить, почему их настроение так резко изменилось всего за несколько недель. Для никарагуанских трудящихся переход власти к вчерашней оппозиции был, конечно, отступлением, но не сдачей без боя всех достижений революции, а компромиссом, позволявшим сохранить максимум завоеванного.

Вскоре после выборов СФНО заявил, что будет осуществлять «власть снизу», и это не были пустые слова. Правительству доньи Виолеты приходилось согласовывать каждый свой шаг с сандинистами. О тотальной приватизации и «шоковой терапии» не могло быть и речи. Пришлось искать иные пути вывода экономики из прорыва: заморозить цены на товары первой необходимости, запретить импорт предметов роскоши, сократить численность госаппарата и армии, осуществлять государственную программу создания рабочих мест, создать министерство социальной политики.

Правительство планировало снизить социальную напряженность, особенно в деревне, наделив демобилизованных солдат и бывших контрас участками земли. Но средств на выкуп земли у собственников в казне не нашлось, а обещанная Вашингтоном помощь так и осталась на бумаге. Кое-где крестьянские парни, еще недавно воевавшие друг против друга, стали вместе занимать обещанную землю, и согнать их не представлялось возможным: оружия, чтобы защищаться, у них хватало.