Какое нам дело до
Латинской Америки?(11)
(статья пятая,
окончание)
А.В. Харламенко
Часть 1.
Часть 2.
Часть 3.
Часть 4. Часть 5.
Часть 6.
Часть 7.
Часть 8. Часть 9.
Часть 10.
Часть 11.
Вместе с тем латиноамериканские правительства считали, что
проблема власти должна быть решена самим панамским народом. В сентябре 1985 г. был выработан
и в ноябре 1988 г.
вступил в силу новый Устав ОАГ, интерпретировавший «идеологический плюрализм»
организации в смысле увязки принципов представительной демократии и
невмешательства во внутренние дела. США в свою очередь стремились испытать
возможности ОАГ в Панаме с расчетом на использование ее в аналогичной ситуации,
которая могла сложиться через несколько месяцев в Никарагуа.
После аннулирования выборов несколько латиноамериканских стран
отозвали из Панамы послов «для консультаций». Венесуэла предложила созвать консультативное
совещание министров иностранных дел ОАГ. Панаму поддержала на нем только
Никарагуа, сама отражавшая агрессию США. Резолюцию приняли консенсусом, так как
каждая из сторон включила туда нужные ей пункты: Панама и Никарагуа – о праве
каждого государства выбирать политическую, социальную и экономическую систему
без иностранного вмешательства, США – об осуждении «опасных действий и
злоупотреблений, совершенных генералом Мануэлем Антонио Норьегой», группа Рио –
о распространении на Панаму принципа, примененного в Эскипуласе к Никарагуа,
путем посылки туда комиссии ОАГ «для выработки формулы национального примирения
и достижения национального согласия в рамках демократических процедур и с
учетом суверенной воли панамского народа».
В начале июля при посредничестве комиссии ОАГ был начат диалог
между правящей КНО, АДО и военными. Представитель КНО Р. Эскобар Бетанкур,
ведший при Торрихосе переговоры с США о канале, пытался теперь добиться снятия
эмбарго и вывода из Зоны дополнительных контингентов войск в обмен на
проведение новых выборов. Совещание ОАГ, возобновившееся в июле, рекомендовало
Панаме провести в кратчайшие сроки новые демократические выборы, а США –
отменить эмбарго, прекратить кампанию угроз и вывести из Зоны канала
дополнительные контингенты. Но и новый раунд переговоров ни к чему не привел:
оппозиция по указке Вашингтона требовала не только отставки Норьеги, но и
полного отстранения армии от участия в политике. За панамскими же дипломатами,
в отличие от никарагуанских и сальвадорских, стояла не испытанная в боях и
тесно связанная с массами организация революционеров, способная сочетать принципиальность
с гибкостью, а разнородный блок, объединенный лишь протестом против интервенции
и отражавший колебания своей социальной базы.
21 августа переговоры были прерваны. Генерал публично заявил,
что теперь стране надо меньше демократии и больше боевого духа, и осудил ОАГ за
вмешательство; та закрыла совещание министров, признав ключевой проблемой
урегулирования его уход. 1 сентября в Панаме был назначен новый временный президент
и сформировано правительство. В октябре был устроен очередной мятеж. Части
армии США, дислоцированные в Зоне канала, перекрыли дороги правительственным
войскам, но путч все же провалился. Национальная ассамблея, бросая янки вызов,
провозгласила Норьегу «гарантом национального освобождения» и «координатором
народной власти», а затем главой правительства.
США убедились, что не могут свергнуть неугодный режим без
прямой интервенции. Оставалось найти или создать удобный повод. В начале
декабря США запретили судам под панамским флагом заходить в свои порты. Лишение
Панамы «удобного флага» нанесло еще один удар ее экономике и прямым интересам
той части буржуазии, которая вступила в конфликт с Вашингтоном. Панамское
правительство обвинило США в открытом нарушении международного права, государственном
терроризме. 16 декабря между СНА и военными США произошла перестрелка, в
которой был убит североамериканский офицер. На следующий день в Панаме были
арестованы солдат армии США и его жена. 19-го Национальная ассамблея
провозгласила Норьегу высшим руководителем страны и декларировала «в связи с
непрекращающейся североамериканской агрессией» состояние войны между Панамой и
США.
В Вашингтоне только этого и ждали. 20 декабря Пентагон начал
давно подготовленную операцию под кодовым названием «Справедливое дело».
Авиация США обрушила на Панаму бомбы и ракеты, а затем в страну вторглись 26
тысяч интервентов.
Дж. Буш оправдывал вторжение необходимостью захвата Норьеги
для предания суду в США за наркобизнес, а также для защиты жизней граждан США в
Панаме, восстановления там демократии и соблюдения договоров о канале. С точки
зрения международного права все это было, мягко говоря, неубедительно: никто
кроме Гитлера и израильских правителей не похищал иностранных граждан для
предания своему суду, никто не уполномочивал США бороться на чужой территории с
наркобизнесом, и уж подавно – восстанавливать там демократию, договоры о канале
ничего подобного не допускали, а граждане США в военной форме могли и не
пересекать панамскую границу, и не было бы ни перестрелок, ни арестов, а уж
если это случилось, дело можно было уладить дипломатическим путем. Пытаясь
изобразить агрессию превентивной акцией, пресса США писала, будто Норьега собирался
напасть на Зону канала, захватить заложников и закрыть трассу, но никаких
доказательств представлено не было, и пользоваться столь шаткой версией не стал
даже официальный Вашингтон. Тем не менее подавляющее большинство обеих палат Конгресса
и 80% опрошенных граждан поддержали интервенцию.
Обмануть остальной мир было сложнее. Генеральная ассамблея ООН
осудила интервенцию. Особое возмущение она вызвала в Латинской Америке. Президиум
ОАГ собрался на чрезвычайное заседание. Никарагуа предложила резолюцию с резким
осуждением агрессора. Принята была, конечно, более умеренная, но и она выражала
глубокое сожаление по поводу вмешательства США во внутренние дела Панамы, призывала
к немедленному выводу войск, подтверждала право панамского народа на
суверенитет. Поддержало интервенцию только одно правительство – сальвадорское,
но даже оно не стало голосовать против резолюции ОАГ, и делегату США пришлось
делать это в одиночестве.
Массового сопротивления интервенты не встретили. «Батальоны
достоинства» гибли под бомбами, а командовать ими было некому. Норьега сначала
укрылся в посольстве Ватикана, а 3 января 1990 г. сдался
интервентам и был отправлен в особо охраняемую тюрьму Майами. Если он поверил
каким-то обещаниям, то зря. На основании показаний колумбийских наркомафиози,
готовых за смягчение собственной участи оговорить кого угодно, слишком много
знающий генерал был надежно упрятан за решетку.
Оккупанты пустили в ход методы, испытанные на Гренаде.
Соорудили концлагерь под открытым небом – самый большой после вьетнамской
войны. В кресло президента усадили Эндару. Сформировали правительство из бывших
оппозиционеров. Распустили национальную армию. Жертв бомбежек тайно захоронили
в братских могилах. Завезли массу маек с надписью: «Американцы, добро пожаловать
в Панаму!» Со здания аэропорта сняли имя Торрихоса.
И теперь, двадцать лет спустя, панамская трагедия остается
уроком и предостережением. Она показала невозможность мирного врастания
госкапиталистического национализма зависимых стран в структуру отношений
современного империализма. Панамские военные сделали для этого все возможное и
даже невозможное; но политика лавирования, мастером которой был Норьега, могла
продолжаться лишь до тех пор, пока на мировой арене сохранялось равновесие сил,
когда же оно нарушилось, столкновение с империализмом стало неизбежным. Ход и
исход этого столкновения нельзя объяснить только различием весовых категорий
агрессора и жертвы: в этом плане Панама не отличалась от Никарагуа и
Сальвадора. Но от патриотической экзальтации, даже имеющей историческое
оправдание, до способности дать врагу настоящий отпор – дистанция немалого
размера. Нужна серьезная организация, опирающаяся на передовой класс. Нужно,
чтобы народ понимал, что защищает, видел перспективу борьбы, доверял руководителям
и знал, что они не бросят его в трудный час. Эти условия были в Никарагуа и
Сальвадоре. В Панаме их не оказалось.
6. Итоги
В конце 70-х и на всем протяжении 80-х годов Центральная
Америка пережила региональную революционную ситуацию. В Никарагуа и Сальвадоре
произошли народно-демократические революции с социалистической тенденцией; в
Панаме развивался процесс, сочетавший черты структурных реформ и
национально-освободительной революции. Мы подробно рассмотрели опыт этих трех
стран, во-первых, потому, что в нем в концентрированной форме выразились
сильные и слабые стороны не только центральноамериканского региона, но и всей
Латинской Америки и даже мира на излете революционного XX века; во-вторых,
потому, что события в этих странах получили огромное международное значение не
только для всей Латинской Америки, но и для всего мира.
Потерпела ли центральноамериканская революция поражение? Лет
пятнадцать назад этот вопрос вызвал бы у одних недоуменный, у других злорадный
ответ: конечно, да, она провалилась, как и европейская, как и мировая! В
сравнении с тогдашним апофеозом тщеты революционных усилий, бессмысленности
принесенных жертв плехановское «не надо было браться за оружие» выглядит
прямо-таки верхом революционности. Но стоит посмотреть на дело взглядом
историка, без эмоций времен победы «демократии» над социализмом, и ответ
напрашивается иной.
Безусловно, революция не победила в смысле осуществления
программы-максимум, которая могла быть только социалистической. Мир времен «консервативной
волны» и глобальной контрреволюции не дал ей такой возможности. Это не было
поражением пролетарского интернационализма. Это был результат дефицита
интернационализма, прежде всего в связи с кризисом раннего социализма. В самой
Центральной Америке поражение потерпели все формы национализма, унаследованные
антиимпериалистическим движением от прошлого и ставшие в современную эпоху
анахронизмом. Политические силы, выступавшие под национальными или
националистическими знаменами, на практике расчищали путь интеграции региона в
систему отношений транснационального капитала.
И все же революция не потерпела и поражения в том смысле, в
каком терпели его многие другие революции, от германской 1918-го до чилийской
начала 70-х. Как почти всегда в истории, после натиска наступил откат, но
далеко не на исходные позиции. Центральной, да и всей Латинской, Америке уже
никогда не бывать такой, какой она была до баррикад Манагуа и Сан-Сальвадора.
Континент сомос и пиночетов, военных хунт и эскадронов смерти, Зоны канала и
Школы Америк навсегда канул в Лету.
Накануне и в момент падения европейского социализма
революционеры Центральной Америки успели завоевать ту демократию, о которой
всуе говорили их враги. Завоевать не только для своих народов, но в
значительной мере для всей Латинской Америки. Даже там, где народное движение
только начинало возрождаться после разгрома и не могло еще свергнуть
контрреволюционную диктатуру, господствующий класс вынужден был сам
демонтировать ее сверху, узаконить легальные возможности борьбы трудящихся,
пока социальный котел не перегрелся и не взорвался. Так было в странах Южного
конуса, от Аргентины 1983-го до Чили 1990-го. Так было в Гватемале и Гондурасе
второй половины 80-х. Конечно, это делалось и ради интеграции рабочего движения
в систему буржуазных государственных институтов. Но сравним это с кровавой
классовой местью, следовавшей за поражениями революций в прошлом, и станет
ясно, сколь многим трудящиеся обязаны стойкости центральноамериканских
революционеров, гибкости их тактики.
Впервые в истории революционные организации, выкованные в
вооруженной борьбе, смогли выйти из нее путем политических договоренностей,
избежав разгрома и внутреннего развала, сохранив связи с массами, и сумели
преобразоваться в легальные партии, сохранившие реальную возможность возвращения
к власти. Это – путь непростой и нелегкий. Приходится годами идти через авгиевы
конюшни буржуазного политиканства, терять тех, кто поддается перерождению или
соблазну левой фразы. Но в период спада революционной волны иного пути нет.
Подлинный крах в Центральной Америке 80-х и начала
90-х гг. потерпели не революционеры. Крах потерпели фашиствующие ультра –
от них отвернулся господствующий класс, ими, как пешками в большой игре,
пожертвовали в Вашингтоне. Крах потерпел и реформизм – не борьба за реформы, а
идейно-политическое направление, пытающееся решить посредством реформ задачи,
разрешимые только революционным путем.
По политической арене Центральной Америки 80-х прошли парадом
практически все формы реформизма: буржуазно-националистическая, военно-патерналистская,
демохристианская, социал-демократическая. Реформисты приложили все усилия,
чтобы спустить революционный кризис на тормозах, окончить его «национальным
примирением». И чего достигли? Буржуазному национализму остается все меньше
места в мире транснационального капитализма. Под военным патернализмом подвела
черту оккупация Панамы. Демохристиане в Сальвадоре в 1989 г. уступили
власть АРЕНА, в Гватемале в начале 1991 г. – правому президенту
Х. Серрано, бывшему приближенному диктатора Риоса Монтта. В Гондурасе либералы
проиграли выборы правой Национальной партии. Даже в давнем оазисе буржуазной
демократии и реформизма, Коста-Рике, социал-демократ О. Ариас не успел
получить Нобелевскую премию мира, как стал свидетелем поражения своей партии на
выборах 1990 г.
и прихода к власти правых. Иначе и быть не могло. Реформистская политика имела
шансы лишь до тех пор, пока можно было балансировать между противоположными классовыми
лагерями и в своей стране, и на мировой арене. Наступление воинствующего неолиберализма,
а затем обвал европейского социализма такой возможности не оставили.
Реформисты, чье влияние всегда было лишь побочным продуктом борьбы революции и
контрреволюции, теперь оказались не нужны даже в этом качестве. Оказалось, что
там, где революционеры слабы, господствующий класс не нуждается в реформах, а
там, где они представляют собой реальную силу, предпочитает договариваться о реформах
именно с ними, обходясь без посредничества картонных наполеонов и прочих героев
реформистской фразы. Думается, этот урок стоит усвоить не только
центральноамериканцам.
Но триумфального шествия неолиберализма в Центральной Америке
не получилось. Начатая правыми правительствами политика «финансового оздоровления»
за счет трудового народа вызвала отпор. По всем странам перешейка прокатилась
волна стачек и уличных протестов. В Гондурасе возникла Единая профсоюзная
конфедерация трудящихся, в которую вошли и городские и сельские профцентры; в
январе 1993 г.
победой завершилась многодневная забастовка бананерос ТНК «Тела рейлроуд».
Методы военных хунт и эскадронов смерти в новых условиях не проходили. В
Гондурасе правительству пришлось расследовать теракты против политических и
профсоюзных деятелей. В Гватемале президент Серрано вступил в конфликт с
парламентом, попытался в мае 1993 г. его распустить, но сам был по
призыву парламента свергнут военными, а его место занял прокурор по правам
человека, ставший на сторону парламента. Реформистские партии поняли, что могут
вернуться к власти, только пойдя навстречу социальным и политическим
требованиям народа, и включили их в свои платформы. Через год-два правые в
Гватемале, Гондурасе и Коста-Рике проиграли выборы, а в Никарагуа и Сальвадоре
должны были постоянно считаться с мощной левой оппозицией. Гватемальское
народное революционное единство и правительство Гватемалы в декабре 1996 г. завершили
почти 40-летнюю войну мирным соглашением, давшим левым партиям возможность
вести политическую борьбу легально.
Центральная Америка уже в начале 90-х дала генеральную
репетицию латиноамериканского «левого поворота» начала нынешнего века, и это
тоже один из результатов революции 70-х – 80-х.
Какое нам, умудренным опытом, дело до тропического континента
с его терпящим крах левым экстремизмом? – могли всерьез спрашивать еще
несколько лет назад, когда автор начинал писать статьи, сложившиеся в этот
цикл. Сегодня уже вряд ли кому придет в голову ставить вопрос таким образом: на
него ответила сама история.
|
