От редакции: 3-15 мая 2015 году в Москве состоялся Второй Политэкономический Конгресс стран СНГ и Балтии «Возвращение политэкономии» (к 400-летию рождения имени). Обозначенная цель проведения конгресса – «реактуализация фундаментальных политико-экономических исследований как основы для разработки социально-, экологически-, гуманитарно-ориентированных стратегий экономического развитии как важнейшего слагаемого научных и учебных процессов».

В программе конгресса – рассмотрение эволюции политической экономии на протяжении всей длительной истории ее существования, смена экономических теорий в пространстве и времени, вплоть до наших дней. Важнейшей задачей этой конференции, как утверждают ее организаторы, является восстановление в правах политической экономии как теоретической науки, которую вот уже длительное время вытеснила и из теории, и из учебной практики – так называемая «экономикс».

Признавая важность данного международного конгресса, мы, вместе с тем обращаем внимание на то, что в перечне его основных вопросов отсутствует обозначение коренного водораздела между буржуазной политэкономией, превратившейся с момента выхода на арену открытой политической борьбы рабочего класса в вульгарную «науку» различных направлений и школ, служащей защите и увековечиванию буржуазного строя, – и подлинной наукой «политическая экономия», созданной основоположниками марксизма. Гениальное творение  К. Маркса «Капитал. Критика политической экономии», первому  тому которого в 2017 году исполнится 150 лет со времени создания, является основополагающим произведением подлинно научной политической экономией,  выводы которой подтверждены всем ходом исторического развития. Но это коренное отличие марксистской политической экономии от вульгарных описательных экономических теорий всех мастей, ни хронологически, ни теоретически не обозначены в программе конгресса. Видимо, одной из причин этого является робость многих нынешних академических ученых (в том числе и относящих себя к сторонникам левых взглядов), которые в условиях наступившей реакции опасаются открыто признать значение марксистской политической экономии, и в первую очередь, великого произведения – «Капитал» К. Маркса, как самого глубокого философско-исторического обоснования вывода о преходящем характере капитализма, неизбежности победы пролетарской социалистической революции.

Сам автор «Капитала» выразил его значение  в чеканных строках: «…это, безусловно, самый страшный снаряд, который когда-либо был пущенный в голову буржуа (в том числе и земельных собственников)» и нанес «буржуазии в области теории такой удар, от которого она никогда не оправится».

Ниже мы публикуем малоизвестную широкой читательской аудитории статью переводчика «Капитала» на русский язык (чей перевод лег в основу многих других переводов, в т.ч. и наиболее полного (Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2-е изд. – М., 1983), которая поможет глубже разобраться в значении  теоретического, методологического и политического содержания марксистской политической экономии, а также дать отпор новоявленным «борцам за аутентичный марксизм», пытающихся под видом исправления ошибок перевода на русский язык важнейших политэкономических категорий, исследуемых Марксом в «Капитале», исказить суть его учения.

Что такое политическая экономия?¹

И.И. Степанов²

Глава I, II, III, iV, V, VI

I.

В чем задача политической экономии? [1]

Мы, марксисты, не поддаемся иллюзиям «чистой» науки, мы никогда не забываем, что во всякую историческую эпоху теория получает свои задания от практики. Поэтому мы без всяких колебаний и, вероятно, с полным единодушием ответим, не огорчаясь некоторой элементарностью предварительного ответа: задача современной политической экономии, или, – что то же самое, так как только марксистская экономия и является для настоящей эпохи наукой, – задача марксистской политической экономии заключается в познании экономики современного общества. [2]

Под каким углом революционный марксист изучает современную экономику?

«Для практического материалиста, т.-е. для коммуниста, дело идет о том, чтобы революционизировать существующий мир, чтобы практически обратиться против вещей, как он застает их, и изменить их»¹.

Или, как выражается Маркс в другом месте: «Коммунизм для нас не состояние, которое должно быть установлено, не идеал, с которым должна сообразоваться действительность. Мы называем коммунизмом реальное движение, которое уничтожает теперешнее состояние. Условия этого движения вытекают из имеющихся теперь налицо в действительности предпосылок («Архив», стр. 223).

Итак, наша политическая экономия изучает вещи (конечно, не «вещи» вообще, а «экономические вещи»), как она застает их, и тем самым раскрывает имеющиеся теперь в действительности предпосылки того реального движения, которое уничтожает современную экономику.

Почти через 25 лет, в 1868 г., когда I том «Капитала» уже вышел из печати и когда была подготовлена значительная часть рукописей следующих томов, Маркс писал Энгельсу:

«Случайно я нашел в одной маленькой антикварной лавочке Report and Evidence of Irish tenant right 1867. Это – замечательная находка. В то время как господа экономисты видят чисто теоретический спор (Dogmenstreit, спор догм) в вопросе о том, представляет ли земельная рента плату за природные различия почвы или же просто процент за вложенный в землю капитал, мы имеем здесь перед собою практическую борьбу не на живот, а на смерть между арендатором и лэндлордом: в какой мере рента кроме платы за различия почвы должна заключать и проценты на капитал, вложенный в землю не лэндлордом, а арендатором. Только таким способом, что на место conflicting dogmans (спора, столкновения догм, теорий) мы поставим conflicting facts (спор, столкновения фактов, «вещей», действительных отношений) и реальные противоположности, которые составляют их скрытую подоплеку, можно превратить политическую экономию в положительную науку» («Briefwechsel», IV. В., стр. 99).

Это – то же самое, что Маркс писал в половине 40-х годов: предмет политической экономии, как положительной науки (а не положительная наука вообще не наука), – реальные экономические отношения, «как она застает их», т.-е. экономика, существующая в действительности, современная экономика.[3]

Но что такое «вещи, как мы застаем их», что такое «современная экономика»?

В марте 1868 г. Маркс занялся «между прочим» работами «старика Маурера» о древнегерманских учреждениях (строй марки, деревни и т.д.). В связи с этим он писал Энгельсу:

«В человеческой истории происходит то же, что в палеонтологии. Вещей, которые лежат под самым носом, принципиально, вследствие ослепления известной предвзятостью, не видят даже самые крупные головы. Позже, когда придет время, удивляются, повсюду открывая следы того, чего не замечали раньше. Первая реакция против французской революции и связанного с нею просветительства была естественна: стали все видеть по средневековому, в романтическом освещении. Вторая реакция – и она соответствует социалистическому направлению, хотя те ученые (как Маурер) и не подозревают, что она тесно связана с ним, – состоит в том, чтобы за средневековьем увидать первобытную эпоху каждого народа... Вот пример, насколько все мы ослеплены этой предвзятостью: как раз на моей родине, на Гунсрюккене, древнегерманская система сохранялась до последних годов» и т.д. («Briefwechsel», IV В., стр. 29. См. также стр. 24: Маурер убедил Маркса, что, вопреки русским народникам, наша община ни в малейшей мере не может претендовать на оригинальность).

Вы думаете, что, сказав «капитализм», вы исчерпали всю современную экономику? Нет, в ней до сих пор живет еще и средневековье, а если приглядитесь к ней повнимательнее, то за средневековьем откроете и первобытные времена. И, во всяком случае, «вещи» в современном мире, как их застает революция, получат не полную, искаженную характеристику, если вы увидите в них «чистый капитализм» и вследствие ослепления предвзятостью запросто сбросите со счетов, что на ряду с ним сохраняется еще – и в каких громадных размерах! – и «средневековщина», и «феодализм». Перешагнуть через «средневековщину» вы можете только в абстракции, а если попробуете попросту игнорировать в революционной борьбе, в «реальном движении», то будете наказаны «вещами, как вы застаете их», но как вы их не познали по своему ослеплению предвзятостью. Эти вещи активны. Это вам не какая-нибудь палеонтология!

Внимательнейший и строгий теоретический учет всего сложного переплета об'ективных[4] отношений, лежащий в основе принципиально, классово выдержанной и в то же время гибкой революционной практики, – в этом суть марксизма и ленинизма, в этом прежде всего суть их политической экономии.

Задачами политической экономии, ее соотношением с практикой, само собой разумеется, определяется и ее охват, а вместе с том, как увидим ниже, и ее метод.

Прежде всего, что касается охвата, на этот счет четверть века тому назад среди нас не существовало никаких разногласий.

Ленин признавал политическую экономию «наукой, изучающей общественные отношения производства и распределения в их развитии». Он находил, что эту науку «надо излагать не догматически (как это принято в большинстве учебников), а в форме характеристики последовательных периодов развития: периода первобытного родового коммунизма, периода рабства, периода феодализма и цехов и, наконец, капитализма». Он добавляет к этому: «именно так и следует излагать политическую экономию». Но при такой системе изложения приходится дробить один и тот же отдел и впадать в повторения. «Но этот чисто формальный недостаток вполне искупается основными достоинствами исторического изложения. Да и недостаток ли это? Повторения получаются весьма незначительные, полезные для начинающего, потому что он тверже усваивает себе особенно важные положения. Отнесение, напр., исторических функций денег к различным периодам экономического развития наглядно показывает учащемуся, что теоретический анализ функций основан не на абстрактной спекуляции, а на точном изучении того, что происходило в историческом развитии человечества (подчеркнуто, как и ниже, мною – И.С.). Представление об отдельных, исторически-определенных укладах общественного хозяйства получается более цельное. А ведь задача руководства к политической экономии состоит в том, чтобы дать изучающему эту науку основные понятия о различных системах общественного хозяйства и о коренных чертах каждой системы; вся задача состоит в том, чтобы человек, усвоивший себе начальное руководство, имел в руках надежную путеводную нить для дальнейшего изучения этого предмета, чтобы он получил интерес к такому изучению, поняв, что с вопросами экономической науки связаны важнейшие вопросы современной общественной жизни» («Мир Божий» 1898 г., № 4, стр. 98 – 99. Рецензия Ленина на первое издание «Краткого курса экономической науки» А. Богданова).

Последние подчеркнутые мною слова – приспособительное к тогдашней беспощадной цензуре выражение той мысли, что в экономической науке мы найдем теоретическое обоснование революционной борьбы.

Решительное, принципиальное ограничение политической экономии рамками капиталистических отношений принадлежит в русской литературе прежде всего Туган-Барановскому, который тогда все дальше и дальше шел от марксизма и в своих «Очерках по истории политической экономии», печатавшихся в «Мире Божьем» 1901-1903 годов, окончательно расстался с ним. Он дал, действительно, принципиальное обоснование своей позиции. Всякая наука должна раскрывать закономерность, причинную необходимость изучаемых ею явлений. А так как, по уверению Туган-Барановского, воля и сознание людей перестают направлять экономические отношения только с того времени, когда все производство подпадает под власть стихийных сил рынка, который действует с неумолимостью законов природы, то собственно экономической науке нечего делать с докапиталистическими системами хозяйства. И при всем том Туган-Барановский продолжал ссылаться на Маркса.

Читатели, вероятно, уже заметили, что некоторые новейшие руководства политэкономии просто повторяют, – возможно, без ведома авторов, –  изложенную аргументацию Туган-Барановского, нисколько не заботясь о ее подновлении.

По выходе «Очерков» отдельным изданием, я посвятил им большую статью в московском журнале «Правда» (1904 г., февраль), в редакции которого в то предреволюционное время значительную роль играли большевики, – впрочем, очень быстро вышибленные меньшевиками. Я показал в своей статье, что Туган-Барановский ушел от Маркса к Бюхеру и что он вместе с тем превратился в апологета капитализма. Я показал в то же время, что марксистская политическая экономия не замыкала и не замыкает своего кругозора пределами развитого капитализма, а двигает их в ту и другую сторону.

Товарищи, с которыми я говорил тогда об этом предмете, вполне соглашались со мною. Никто не возражал против моих доводов и моей точки зрения.

Я согласен, что отсутствие возражений со стороны товарищей – вовсе не довод. Я охотно допускаю, что они могли не досмотреть моих «уклонов» от Маркса и Энгельса или, в виду важности решительного размежевания с разными Туган-Барановскими, могли просто промолчать.

В виду этого постараемся найти у самого Маркса и Энгельса более или менее систематическое изложение их взглядов на предмет и метод политической экономии. То, что приведено в начале главы – отдельные мысли, может быть, «случайные» высказывания, не связанные с существом их воззрений.