II.

Прежде всего – «Нищета философии».

Эта работа переиздается у нас сравнительно редко. Изучают ее очень мало. Она нисколько не отразилась на большинстве новейших «марксистских» курсов политической экономии и на статьях, посвященных выяснению предмета и метода этой науки.

По-видимому, по отношению к этой работе установился предрассудок, будто она не способна дать ничего «нового», так как написана около 80 лет тому назад; поэтому, определяя предмет и метод политической экономии, будет куда поучительнее адресоваться к «современникам», хотя бы к Гильфердингу.

Однако «Нищета философии», как и относящиеся к тем же годам «Коммунистический манифест» и «Немецкая идеология», представляют в известном смысле программные работы. В них то широкими мазками, то краткими замечаниями, которые в сороковых годах не могли остановить внимания читателей, то чисто мнемоническими отметками, смысл которых становится нам ясным только в свете позднейших работ, дан своего рода «план» всей будущей колоссальной теоретической работы Маркса и Энгельса. Таким образом в «Нищете философии» дано уже многое из того, что впоследствии было развито в «Капитале», а в «Немецкой идеологии» и в «Святом семействе» мы находим многие элементы «Антидюринга», «Л. Фейербаха» и «Происхождения семьи, частной собственности и государства».

Только что названные работы – такие же программные работы для Маркса и Энгельса, как «Что такое друзья народа»... – программная работа для Ленина.

Но Марксу и Энгельсу впоследствии удалось осуществить только некоторую часть своей грандиозной программы научных работ. К некоторым вопросам, поставленным в ранние годы, они вообще не возвращались впоследствии, – или возвращались лишь мимоходом, напр., в переписке. Гениальные мысли, которые они с такой расточительностью разбрасывали в своих почти юношеских произведениях, – являющихся, действительно, «программными» и с этой стороны, со стороны «тезисной» сжатости, – так и не получили у них дальнейшего развития. Многие из них до сих пор ждут разработки.

«Нищета философии» дает наиболее систематическое и обработанное изложение воззрений Маркса на предмет и метод политической экономии. Методология «Капитала» – методология «Нищеты философии». Если бы еще оставались на этот счет какие-нибудь сомнения, мы найдем ряд убедительнейших доказательств, что Маркс и Энгельс до конца своей жизни не видали никаких оснований подвергать пересмотру методологию «Нищеты философии». Да мы отчасти уже и видели эти доказательства, потому что «Нищета философии» делает как нельзя более понятным отношение Маркса к работе Маурера.

Все это – достаточные основания для того, чтобы, рискуя показаться старомодным, обратиться за разрешением некоторых спорных вопросов не к Шумпетеру и даже не к Кунову, а к Марксу сороковых годов прошлого века.

«Экономисты, – пишет Маркс, – представляют отношения буржуазного производства – разделение труда, кредит, деньги и т.д. – в виде неподвижных, неизменных, вечных категорий... Экономисты об'ясняют нам, как производят при этих данных отношениях; но они не об'ясняют, как производятся сами эти отношения, т.-е. не об'ясняют исторического движения, вызвавшего их к жизни... Но раз не проследили исторического развития производственных отношений, а категории суть только их теоретическое выражение», – то неизбежно перевертывают действительные отношения и начинают видеть в этих категориях самовозникшие идеи (К. Магх. Das Elend der Philosophie Stuttgart 1895, стр. 85–86. Отдельные места, как и в дальнейшем, подчеркнуты мною).

В работах сороковых годов под «экономистами» Маркс и Энгельс разумели исключительно буржуазных экономистов и обычно противопоставляли им коммунистов (и социалистов).

Следовательно, буржуазные экономисты берут сложившиеся отношения капиталистического общества и только ими и ограничивают своё изучение. В противоположность этому, задача коммунистов заключается в том, чтобы выявить, как эти отношения возникли в истории, проследить их историческое развитие. Они должны раздвинуть свой кругозор за пределы капитализма.

«Экономические категории, – продолжает Маркс несколькими страницами ниже, – суть теоретические выражения, абстракции общественно-производственных отношений... Общественные отношения тесно связаны с производительными силами. С приобретением новых производительных сил люди изменяют свой способ производства, а с изменением способа производства, – способа добывать средства существования, – они изменяют все свои общественные отношения. Ручная мельница дает общество с феодалами, паровая мельница – общество с промышленными капиталистами.

Но те самые люди, которые складывают общественные отношения сообразно своему способу материального производства, формулируют также и принципы, идеи, категории сообразно своим общественным отношениям. Таким образом эти идеи, эти категории столь же не вечны, как и отношения, которые они выражают. Они суть исторические, преходящие продукты (стр. 90-91. Подчеркнуто у Маркса).

Коммунист должен понять исторический, преходящий характер этих идей и принципов и, конечно, и даже прежде всего, выражаемых ими производственных отношений. Такова в глазах Маркса одна из первых задач той экономической науки, которая противопоставляется буржуазной политэкономии.

«Рабство (чернокожих) есть экономическая категория, как всякая другая... Прямое рабство – ось буржуазной промышленности точно так же, как машина и т.д. Без рабства нет хлопка; без хлопка нет современной промышленности. Только рабство придало колониям их ценность; колонии создали мировую торговлю, а мировая торговля – условие крупной промышленности. Таким образом рабство – экономическая категория самой высокой важности» (93 стр.).

Буржуазная экономия говорит об абстрактном капитализме, который знает только такие категории, как наемный рабочий, формально свободные договорные отношения, заработная плата и т.д. Маркс напоминает здесь, что для реального капитализма сороковых годов XIX века осью оставалось прямое, ничем не прикрытое рабство и что крупная промышленность тесно связывается своим развитием с колониальным рабством, создавшим необходимые для нее предпосылки. Буржуазная экономия со своими категориями, представляющими абстрактные выражения отношений крупного капиталистического производства, может в своих абстракциях попросту перемахнуть через рабство, – как современная буржуазная экономия отводит глаза и от едва прикрытого колониального рабства, и от перманентного разграбления колоний, которым сильно подкармливается современный капитализм. Но коммунисты не последуют за буржуазной экономией. Они прямо скажут, что рабство и колониальный грабёж – в такой же мере правомерные экономические категории реального, а не «умопостигаемого» капитализма, как «свободный наемный рабочий» и просвещенный биржевик, имеющий дела только с «бумагами».

Критически излагая Прудона, Маркс пишет: «Все, что существует, все, что живет на земле и в воде, существует только, живет только посредством какого-либо движения. Таким образом, движение истории порождает социальные отношения, промышленное движение дает нам промышленные продукты и т.д.

«Точно так же, как посредством абстракции мы превращаем всякую вещь в логическую категорию, – стоит только абстрагироваться от всех отличительных свойств различных движений, и мы придем к движению в абстрактном виде, к чисто формальному движению, к чисто логической форме движения. И раз только в логических категориях видят существо всех вещей, то воображают себе, будто в логической форме движения нашли абсолютный метод, который не только об'ясняет все вещи, но и охватывает движение вещей» (стр. 88)[1].

Вот именно! Абстрагируются от исторически развившегося и существующего теперь капитала, построят чисто логические формы капиталистических отношений – и воображают, будто уже получили об'яснение всех вещей, как они существуют в действительности, и будто вместе с тем уже охватили экономику и Египта, и Индии, и Китая. И воображают, будто этот абстрактный капитализм сам из себя порождает все движение, будто все его «категории порождают одна другую, переплетаются и соподчиняются друг с другом исключительно в силу диалектического движения» (90).

Это – саморазвитие капитализма без исторических предпосылок, капитализма в абстракции: разумеется, мнимое саморазвитие, саморазвитие, совершающееся в «чистом эфире» абстракции.

Как подходит к делу коммунист?

По Прудону, говорит Маркс, «у каждого принципа был свой век, в котором этот принцип раскрывался. Для принципа власти, напр., был XI век, как для принципа индивидуализма XVIII век... Другими словами: принцип делал историю, а не история принцип». Но если мы поставим перед собою вопрос, – продолжает Маркс, – почему же такой-то принцип проявился как раз в XI или XVIII веке, то мы должны будем подробно исследовать, «каковы были люди XI и XVIII столетия, каковы были их потребности в каждом веке, их производительные силы, их способ производства, сырые материалы их производства, каковы, наконец, отношения человека к человеку, вытекавшие из всех этих условий существования. Выяснить все эти вопросы, не значит ли исследовать действительную, обыкновенную («profane» можно перевести «греховную», в противоположность заоблачной истории, совершающейся в «чистом эфире разума») историю людей каждого столетия, изобразить этих людей в том самом виде, как они являются одновременно авторами и исполнителями своей собственой драмы (97 стр.).

Вы хотите знать современный капитализм? Учтите современную технику, учтите мощные монополистические тенденции, учтите получение сырых материалов из колоний и общие отношения к колониям: коротко говоря, внимательнейшим образом изучите весь тот сложный переплет реальных отношений, который мы охватываем словом «империализм», – и вы тогда, только тогда, поймете действительную, «греховную» экономику, в которой русский и китаец, англичанин и индус, американец и негр являются одновременно и авторами и исполнителями – да, и исполнителями своей собственной драмы. Не так ли?

Но как же должны отнестись абстрактные экономисты к тем вещам, которые не укладываются в их нормальные категории и которых они все же не могут не замечать?

«Экономисты оперируют диковинным образом. Для них существует только два вида учреждений, искусственные и естественные. Учреждения феодализма суть искусственные учреждения, учреждения буржуазии – естественные. В этом случае экономисты уподобляются теологам, которые тоже различают два вида религий. Каждая религия, которая не является их собственной, есть изобретение людей, в то время как их собственная – откровение бога» (104 стр.).

Разумеется, современные абстрактные экономисты не говорят о «естественности» и «искусственности». Но не говорят ли они, что впредь возможна только чисто пролетарская революция, и что час для нее пробьет лишь с того времени, когда вся мировая экономика уложится в строгие нормы их абстрактного, нормального, развитого, чистого и чистенького капитализма?

Они, продолжая рассуждения следующих страниц «Нищеты философии», видят в сохраняющихся до настоящего времени колоссальных напластованиях феодальной эпохи только «дурную сторону», только «из'ян» современной экономики, и не хотят понять, что на известной ступени развития, при известных предпосылках, эти «из'яны», порочащие чистый лик абстрактного капитализма, могут послужить моментами, толкающими к революционной борьбе и колоссально увеличивающими ее глубину и размах.

Это – то самое, что Ленин называл «условной революционностью мелкого производителя» (см. «Ленинский сборник», II, стр. 82).

Надо ли еще особо пояснять, какая бездонная пропасть пролегает здесь между современными коммунистами и абстрактными экономистами II Интернационала, – Куновыми, Реннерами, Гильфердингами?

Пропуская целый ряд чрезвычайно ценных для революционной теории и революционной практики методологических указаний: нельзя же перепечатывать всю вторую главу «Нищета философии»,- я остановлюсь еще только на одном пункте. Он лишний раз напомнит, что, употребляя выражение Маркса (стр. 121): «формулами еще не создашь никакой истории», – из абстрактных формул абстрактных экономистов не выведешь ни реальной действительности, ни реального движения.

«Рента в смысле Рикардо, – писал Маркс в 1847 году, –  есть земельная собственность в её буржуазной форме: т.-е. феодальная собственность, подчиненная условиям буржуазного производства» (стр. 144).

Эту мысль, конечно, в развитой форме, мы встречаем и в позднейших работах Маркса. «Где не существует земельной собственности, фактически или юридически, там не может существовать и абсолютной земельной ренты. Эта последняя, а не дифференциальная рента является адекватным выражением земельной собственности» («Theorien ϋden Mehrwert», II B., 2 Th., стр. 108). Поставив вопрос, почему цены земледельческих продуктов не выравниваются по ценам производства, Маркс отвечает: это выравнивание вообще может происходить постольку, «поскольку  все условия производства созданы самим капиталом». Что касается земледелия, то здесь существует земельная собственность, «и капиталистическое производство начинает свой жизненный путь при наличности возникшей не из него, сложившейся уже до него земельной собственности» (там же, стр. 14). «Английские отношения единственные, в которых адекватно развилась современная земельная собственность, т.-е. собственность, модифицированная капиталистическим производством» (стр. 7). И здесь, и во многих других местах Маркс настойчиво раз'ясняет, что предпосылки для ренты Рикардо существуют только там и постольку, где и поскольку капитализм успел модифицировать феодальную собственность, и что в частности для нее нет места ни в хозяйстве ирландского арендатора, ни в крестьянском хозяйстве (сравн. «Das Elend der Philosophie», стр. 145–150: они даже теперь очень полезны наряду, с «Theorien» и III т. «Капитала»).

Получается все тот же вывод: из внутренних отношений самого капитала, – того капитала, как он существует для абстрактных построений абстрактных экономистов, – нельзя об'яснить того сложного комплекса отношений современного реального капитализма, который связан с земельной собственностью. Теория реального капитализма должна сделать громадный прорыв в феодальную эпоху, потому что до сих пор сохраняется колоссальный прорыв феодальной эпохи в современный капитализм: до сих пор сохраняется частная земельная собственность, которой капитал не создавал, которую он нашел в качестве своей исторической предпосылки.

Правда, буржуазные экономисты, начиная с классиков и кончая новейшими «земельными реформистами» (Bodenreformer), от Генри Джорджа до какого-нибудь Дамашко, заметили, что частная земельная собственность – нечто побочное, постороннее, инородное для буржуазных отношений, искажающее грязным пятном «готического варварства» чистый лик дорогого им капитализма: нечто «искусственное» по сравнению с «естественностью» капитализма.

Коммунисты не остановились на полдороге. Они, проследив развитие капитала – не в абстракциях, кое-где опирающихся на «робинзонады», а в действительной истории, – показали, что капиталистическая собственность и эксплоатация[2] вообще развилась из феодальной собственности и эксплоатации (в частности, уже «Нищета философии» дает в общих очертаниях знаменитые страницы «Капитала» о первоначальном накоплении и исторических тенденциях капиталистического способа производства). Они показали, что развитие капиталистических отношений было отрицанием отношений феодализма (различные формы и способы экспроприации непосредственных производителей средневековья), а для земельной собственности оно было всего лишь приспособлением к потребностям капитала. Но они показали также, что это приспособление проведено лишь в тех довольно исключительных случаях, где капитал овладел земледелием, подойдя к нему, как к какой-нибудь отрасли промышленности. А наряду с этими островками капиталистического земледелия существует безбрежный океан некапиталистических арендаторов и крестьянских хозяйств, этого наследия тоже феодальной эпохи. Коммунисты открыли, что феодализм продолжает существовать и в форме абсолютной ренты, которой не знает абстрактная буржуазная экономия, и в виде постоянного урезывания «предпринимательской прибыли» и «заработной платы» мелкого производителя, и во всевозможных способах «внеэкономического» гнета и принуждения.

Надо ли говорить, какое гигантское практическое, революционное значение для коммунистов – здесь прежде всего вспоминается Ленин – приобрело это изучение реальной экономики капитализма: того капитализма, как он существует в действительности, а не в «чистом эфире разума»? И надо ли напоминать, что только это теоретическое познание действительного капитализма и сделало возможной принципиальную выдержанность и революционный размах нашей тактики, которая, об'единив крестьянство в боевом союзе с пролетариатом, низвержении феодальных пережитков в политическом строе, продолжив низвержением феодальной собственности, а ликвидацию феодальной собственности связала с революционным отрицанием капиталистической собственности и социалистическим строительством?

Конечно, без «экономических категорий, представляющих только теоретические выражения, абстракции капиталистических производственных отношений», невозможно было бы то теоретическое познание реального капитализма, которым мы обязаны Марксу и Ленину. Но экономические категории абстрактного капитализма послужили для них только ключом, необходимым для расшифрования фактических отношений.

Экономические категории чистого капитализма составляют орудие, но отнюдь не все содержание марксистской политической экономии.

Не скажут ли нам, что задача экономической науки, или теоретической экономии, целиком исчерпывается отысканием ключа и кончается, как только этот ключ начинают применять к экономическому познанию действительности? И не скажут ли нам, что самое выковывание этого ключа идет в кузнице, в которой обрабатывают действительность, вышелушенную от всякого реального содержания, превращенную в пустые бесплотные, но и бесплодные абстракции? Но уж не придется ли в таком случае признать, что в настоящее время попытки построить политическую экономию, не роняющую достоинства теоретической науки, мы находим только у рыцарей предельной полезности, этой прекрасной дамы, которая, обитая в «чистом эфире разума», остается незапятнанной соприкосновением с шумом и грохотом, грязью и кровью, грандиозными преступлениями империалистических войн и повседневным грабежом и мошенничеством на всех «цветных» континентах и островах? Однако тот ключ, с которым красуются рыцари этой дамы, не ключ к расшифровке этой действительности, а всего лишь ключ, который, не пригодный ни для какого практического употребления, имеет одно предназначение: служить украшением для камердинеров буржуазии, когда они с расширением ее придворных штатов переименовываются в камергеров.

(см.ПРОДОЛЖЕНИЕ)