Революция[1] 1905–1907 гг. явилась наглядным подтверждением правильности тактики, выработанной большевиками в годы, предшествующие началу революционного подъема. Знание общих теоретических положений марксизма еще не гарантирует пролетариату успеха в революции, если партия рабочего класса будет руководствоваться при этом ошибочной тактикой.

Расхождения большевиков и меньшевиков накануне революции 1905 г. были расхождениями, в первую очередь, в тактике. Но эти поначалу вроде бы лишь чисто тактические разногласия последующим ходом развития событий, логикой классовой борьбы привели к тому, что после поражения революции меньшевики устами своего главного идейного вождя Г.В. Плеханова объявили о ненужности революционного восстания. Удивительное, на первый взгляд, противоречие. Г.В. Плеханов – первый русский марксист, человек, оказавшийся в конце XIX в. «единственным марксистом в международной социал-демократии, давшим критику тех невероятных пошлостей, которые наговорили… ревизионисты»[2], вдруг заявляет, что пролетариату не следовало браться за оружие, поддерживает блок социал-демократов не с кем другим, как с кадетами, осуждает «экстремизм» большевиков в средствах печати и т.п. Создается впечатление, что мы слышим уже не голос человека, посвящавшего до того свою жизнь самой что ни на есть бескомпромиссной борьбе с самодержавием, а вполне разумного либерала в духе того же П. Струве. В том, что последний не принял ни первой, ни последовавших за ней Февральской и Октябрьской революций в России, ничего удивительного не было, поскольку Струве всегда оставался на практике решительным противником любых рожденных инициативой революционных масс действий и ратовал за эволюционный путь развития России. «Русская революция, – заявил после победы Февральской революции в стране П. Струве, – оказалась национальным банкротством и мировым позором – таков непререкаемый морально-политический итог пережитых нами с февраля 1917 г. событий»[3]. На этом фоне трудно было допустить даже мысль, чтобы такой убежденный марксист, как Г.В. Плеханов, вдруг заговорит на языке либерала. Но оказалось, что и такое возможно. Переход Плеханова с позиций революционного марксизма на позиции оппортунизма, к сожалению, не был случайностью. Более того, он знаменовал собой отход определенной части мелкобуржуазной интеллигенции, примкнувшей поначалу к революции, от нее, когда стало очевидно, что успешно начавшаяся революция в России терпит поражение. Объясняя причины поворота Плеханова вправо, В.И. Ленин отмечал, что истоки ревизионизма Плеханова впервые наметились вскоре после окончания работы II съезда РСДРП. Именно тогда, в 1903 г., В.И. Ленин писал: «Из мелких фракционных интересов Плеханов и К^о дошли до защиты теоретического ревизионизма при помощи самых недостойных софизмов»[4].

Оппортунизм меньшевиков несомненно имел под собой определенную социальную подоплеку. Знакомство с ленинским анализом позиции основной массы интеллигенции, занятой ею в ходе революции 1905–1907 гг. в России, имеет важное методологическое значение для уяснения взглядов уже и нынешних российских либералов, взращенных, как ни странно, уже в Советском Союзе преимущественно в годы «перестройки», но в полную меру либерализм проявил себя с началом реформ.

Показательно, что в работах В.И. Ленина, относящихся к периоду 1905–1908 гг., термин «интеллигент» употребляется, как правило, в негативном смысле. В.И. Ленин использует данный термин для разоблачения оппортунизма меньшевиков, анархизма эсеров, контрреволюционности кадетов и т.д. Нетрудно убедиться, что термину «интеллигент» в работах В.И. Ленина указанного периода придается в каждом конкретном случае не менее конкретный смысл, и в результате, казалось бы, одно и то же понятие наполняется у Ленина своим особым содержанием. В них ставит своей первоочередной целью осмыслить логику анализа В.И. Лениным места и роли интеллигенции в революции 1905–1907 гг. Первое, что следует, как нам думается, сделать, приступая к анализу ленинских работ указанного периода, – это четко уяснить себе, что считал В.И. Ленин самым главным для исследователя-марксиста, обращающегося к изучению опыта революции 1905 г. Был ли для В.И. Ленина самым главным вопрос о характере первой русской революции? Очевидно, что нет. Всем социал-демократам в России еще в преддверии революции было очевидно, что по своему экономическому содержанию грядущая революция в стране может быть только буржуазной. Но из этой, казалось бы, не вызывающей разногласий исходной посылки революционное крыло и оппортунистическое в российской социал-демократической партии делали абсолютно различные выводы относительно движущих сил предстоящей буржуазной революции. Меньшевики, ссылаясь на опыт известных буржуазных революций на Западе, убедили себя и потому убеждали других: если признать, что революция в России может быть только буржуазной, то из этого само собой вытекает, что гегемоном ее не может стать никакой другой класс, кроме буржуазии. Большевики в этом вопросе рассуждали иначе. Руководствуясь диалектикой общего и особенного применительно к России, они делали акцент на специфических особенностях той исторической эпохи, в которой должна была протекать русская революция, а это не могло не отличать предстоящую буржуазную революцию в России от проходивших столетием раньше буржуазных революций в странах Западной Европы. Как видим, меньшевики догматически переносили опыт европейских буржуазных революций XVII–XIX вв. на приближающуюся русскую революцию. Революция, не возглавляемая буржуазией, представлялись меньшевикам скорее не революцией, а бессмысленным бунтом, крушащим все и вся на своем пути.

Одним словом, меньшевики в своих рассуждениях к выработке тактики революционной борьбы шли не от жизни, а от абстрактной схемы прежних буржуазных революций, которая существовала у них в голове, а в результате, ратуя за революцию в России, пока она не наступила, отвернулись от нее, как только столкнулись с ней лицом к лицу. Большевики сумели вовремя осознать, что изменившаяся эпоха не могла не внести серьезных корректив в традиционные представления о буржуазной революции. Ленинский анализ особенностей русской буржуазной революции несомненно обогатил учение К. Маркса о революции как объективном законе исторического развития антагонистических формаций. В.И. Ленин, как видим, остался верен, не букве, как это произошло с меньшевиками, а духу Марксовой теории классовой борьбы. Применяя на практике метод материалистической диалектики в новых исторических условиях, В.И. Ленин и его партия вооружили пролетариат России тактикой борьбы с противниками революции, которая в ходе революции полностью себя оправдала. С другой стороны, настойчивые попытки Плеханова и меньшевиков не отступать от требований абстрактной схемы классической буржуазной революции завершились тем, что Г.В. Плеханов осудил революционный пролетариат за его преданность делу революции. «Удобная схема» революции в условиях российской действительности обернулась защитой интересов не пролетариата и его союзника – крестьянства, а того класса русского общества (либеральной буржуазии), который, как выяснилось в ходе революции, больше всего боялся решительной победы народа над царским самодержавием. Все вышесказанное привело к тому, что на практике меньшевики заняли позицию не руководителей революционных масс, а разве что пособников русской либеральной буржуазии, или, как сказал В.И. Ленин, их теоретические взгляды на ход революции оказались не революционными, а оппортунистическими.

Ранее мы уже отмечали, что после окончания II съезда РСДРП понятие «интеллигент» В.И. Ленин нередко использует как синоним понятия «оппортунист». Интеллигентскую часть социал-демократической партии Ленин и накануне начала революции 1905 г. именовал не иначе, как оппортунистическое крыло российской социал-демократии. Допуская подобное отождествление (интеллигентов и оппортунистов), Ленин вовсе не хотел этим сказать, что каждый интеллигент, вступающий в партию пролетариата, является потенциальным оппортунистом. Этим он хотел обратить внимание на другое, на то, что питательной средой, порождающей оппортунизм, является мелкобуржуазная среда. Оппортунист – типичный идеолог мелкой буржуазии, но постоянно прибегающий к социалистической фразеологии. Участвуя в революции, мелкий буржуа не избавляется от психологии своего класса. Отсюда его вечные колебания, на чьей стороне ему быть: на стороне пролетариата либо на стороне буржуазии. «Никакая выдержанная политика, достойная истинно революционного класса, – писал В.И. Ленин по поводу колебаний интеллигентской части социал-демократов, в революции 1905–1907 гг., – стойко ведущая через все мелкие уклонения и колебания к подготовке решительного и беззаветно-смелого сражения с врагом, невозможна при господстве подобных интеллигентских настроений. Вот почему сознательный пролетариат должен уметь критически относиться к становящейся на его сторону интеллигенции, должен научиться беспощадной борьбе с оппортунизмом в политике» [5].

История буржуазных революций на Западе (это надо особо отметить) подтвердила, что высокообразованная интеллигенция в силу только одного этого своего ценного качества еще не способна стать движущей силой буржуазной революции, что, правда, не мешает ей играть в революции чрезвычайно активную роль на этапе ее подготовки. В работе «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии» Энгельс писал: «Подобно тому, как во Франции в XVIII веке, в Германии в XIX веке философская революция предшествовала политическому перевороту»[6]. Недооценивать значения идейной подготовки революционного политического переворота не следует. Рассуждая в той же работе о философии Гегеля, возведенной «в чин королевско-прусской государственной философии» Германии, Энгельс задается, на первый взгляд, несколько неожиданным вопросом: возможно ли, чтобы за этими «профессорами, за их педантически-темными словами, в их неуклюжих скучных периодах скрывалась революция?»[7], и как ни странно, отвечает на им самим поставленный вопрос вполне утвердительно. Гигантская работа, проделанная первоначально в мышлении немецких философов, привела в последующем к тому, что революция из сферы одной лишь мысли словно бы сама собой перенеслась в сферу реальной немецкой действительности. К концу XIX в. рабочий класс Германии возглавляет уже самая крупная из существовавших в то время в Европе социал-демократических партий. Привносимые социал-демократами в сознание пролетариев революционные идеи начинают оказывать революционизирующее воздействие на сознание и других слоев общества.

Итак, мы подчеркиваем, что революция не может ни состояться, ни уж тем более одержать решительную победу над правящей верхушкой той или иной страны без активного участия в ней представителей интеллигенции. Но, если сказанное верно в отношении буржуазных революций XVIII и XIX вв., то это в еще большей степени должно было проявиться в ходе буржуазно-демократической революции в новую историческую эпоху – эпоху империализма. Большевики в России и до наступления революции 1905 г. и в ходе ее не переставали проводить огромную разъяснительную работу в массах, объясняя, какие из социальных групп современного российского общества в полной мере заинтересованы в успехе предстоящей революции, а какие в ней не заинтересованы. Идейный вождь большевиков В.И. Ленин был самым непосредственным образом связан с деятельностью низовых партийных организаций своей фракции, действовавших на всей территории России. Он не оставил без внимания ни одного сколько-нибудь заметного события русской общественной жизни начала XX столетия, способного оказывать революционизирующее воздействие на сознание масс. Одновременно с этим В.И. Ленин продолжает внимательно изучать опыт революционной борьбы трудящихся ведущих европейских стран с целью взять на вооружение своей партии все, что было накоплено в нем ценного на протяжении XIX в., выявить не только сильные, но и слабые стороны Великой Французской революции 1789 г. и последующих революций в Европе. Хорошее знание опыта революционной борьбы пролетариата европейских стран помогло В.И. Ленину более верно, нежели это сумели сделать меньшевики, задолго до начала первой русской революции оценить ход и расстановку классовых сил в предстоящей революции. При этом необычайную активность в действиях интеллигенции на начальном этапе революции 1905 г. В.И. Ленин воспринимал как слабый отзвук значительно более глубокой революционной активности подлинного гегемона той русской революции – русского пролетариата. Для рабочего класса России революция 1905 г. независимо от того, как бы она ни закончилась, имела неоценимое воспитательное значение. В.И. Ленина не смутило то, что самодержавие успешно выдержало натиск первых атак рабочего класса и крестьянства и в конце концов подавило революцию. Что же касается участия интеллигенции в первой русской революции, то Ленин с самого начала не переоценивал революционности последней, но при этом он продолжал внимательно следить за тем, как непрерывно меняется отношение русской интеллигенции к самодержавию. И когда холопская преданность сменялась оппозиционными настроениями – это был для него верный знак скорого приближения в стране «самой бури». «За началом, – указывал В.И. Ленин, – грядет продолжение, за интеллигентской суетней – пролетарская борьба»[8].

Анализируя события первой русской революции, В.И. Ленин делает чрезвычайно ценный вывод, что революционными в полном смысле слова классами русского общества к началу XX в. остаются лишь два класса: пролетариат и крестьянство. Остальные классы российского общества (помещики, либеральная буржуазия) оценивались В.И. Лениным как силы контрреволюционные.

Важное место в ленинском анализе социальных участников первой русской революции отводилось и интеллигенции. Поскольку последняя не является особым классом буржуазного общества, то само собой понятно, что дать утвердительный ответ на вопрос, окажется интеллигенция в последующем революционной или, наоборот, контрреволюционной силой, заранее крайне трудно. Окончательный ответ на поставленный вопрос способен был дать лишь ход развития революции. Мелкобуржуазный характер русской интеллигенции обусловил то, что по мере движения революции от фазы ее подъема к фазе упадка позиция последней начинала существенно меняться. В период, предшествующий началу революции, так же, как и на этапе ее подъема, значительная часть интеллигенции стояла на стороне сил, вступивших в жесткую схватку с самодержавием, хотя (и мы об этом говорили) ее революционная активность и в то время проявлялась не столь заметно, как революционная активность пролетариата и крестьянства. Народ сражался с самодержавием на баррикадах, буржуазные интеллигенты – преимущественно в печати и позднее в Думе. Само собой разумеется, что успех парламентской борьбы (здесь интеллигенция явно опережала все другие социальные слои русского общества) определялся размахом и масштабом внепарламентских выступлений масс, но никак не наоборот. Из сказанного следует два чрезвычайно важных вывода. Во-первых, степень революционности русской интеллигенции напрямую зависела от силы и напора выступлений революционных масс страны. Во-вторых, «революционность» русской интеллигенции с момента начала революции была таковой, что надеяться на то, что интеллигенция пойдет в революции до конца, можно было разве только при условии безусловной победы народных масс над силами контрреволюции. В противном случае она, по всей видимости, должна была попытаться договориться с контрреволюционерами. Ход событий полностью подтвердил правильность ленинских изначальных опасений, что «революционного» запала интеллигенции хватит ненадолго. Типичным примером того, как представители буржуазной интеллигенции мгновенно перевоплотились из активных сторонников революции в ее противников, может служить поведение вождя либералов Петра Струве. Начав свою «революционную» деятельность как идеолог «легального марксизма», Струве к концу революции оказался в одном лагере с Дубасовым и К^о, душившими революционное выступление народных масс. «Струве, – писал в этой связи В.И. Ленин, – уже проповедует идею «Великой России», идею буржуазного национализма, разносит «враждебность интеллигенции к государству», сражает в тысяча первый раз «российский революционизм», «марксизм», «отщепенство», «классовую борьбу», «банальный радикализм» [9]. Бывший некогда «марксистом», типичный буржуазный интеллигент Струве в ходе первой русской революции превращается в контрреволюционера. «Выработка последовательной контрреволюционной идеологии, – писал В.И. Ленин, – есть ключ, когда есть налицо уже вполне сложившийся и в важнейшие периоды жизни страны контрреволюционно действующий класс»[10].

Говоря об отношении русской интеллигенции к революции, В.И. Ленин различает в структуре последней ряд относительно устойчивых социальных групп. Это, прежде всего, идеологи крупной либеральной буржуазии типа уже не раз упомянутого нами выше Струве. Эта социальная группа составляла большую часть русской интеллигенции. Практически она, можно сказать, не участвовала в революции, хотя была совсем не прочь припугнуть самодержавную власть революцией, с тем чтобы вырвать у нее определенные уступки в свою пользу. В ходе буржуазных революций на Западе сформировался тип интеллигентов-контрреволюционеров, подобных нашему Струве, которые, если им удавалось в дальнейшем оказаться у власти, начинали действовать по отношению к революционным народных массам с той же, если не большей, жестокостью, с какой до них вели себя в отношении народа абсолютные монархи. Самое любопытное в полемике большевиков и меньшевиков по вопросу об отношении социал-демократии к либеральной буржуазии (напомним читателю, что Ленин неоднократно называл русских кадетов партией буржуазной интеллигенции – Г.Ч.) состояло в том, что меньшевики, и в частности Г.В. Плеханов, обосновывая свою позицию в революции, сориентированную на поддержку либеральной буржуазии, в подтверждение правильности своей тактики апеллировали не к кому-либо другому, как к самому К. Марксу и к «историческому» опыту революционной борьбы западно-европейского пролетариата. Правда, имеющийся опыт борьбы пролетариата западных стран Плеханов толковал произвольно. В.И. Ленин в этой связи не без сарказма замечал, что «Плеханов признает Маркса, подделанного под Струве» [11].

Революция 1848 г. в Германии, как и подавление коммунаров во Франции в 1871 г., наглядно продемонстрировали перед всем миром контрреволюционную сущность победившей абсолютизм европейской буржуазии, как Германии, так и Франции. Плеханов, памятуя о революционных заслугах буржуазии в прошлом, без должных оснований отождествлял русскую либеральную буржуазию начала XX в. с французской революционной буржуазией времен Великой Французской революции XVIII в. Между тем русская либеральная буржуазия начала XX в. успела «состариться» задолго до того, как в стране произошла буржуазная революция. Те, в ком меньшевики хотели видеть робеспьеров русской революции, на поверку являлись людьми нисколько не лучшими, чем тот же «карлик-чудовище» Тьер и другие подобные ему душители французского пролетариата в 1871 г. Поэтому, когда Ленин гневно обличал П. Струве и других идеологов русской либеральной буржуазии, он всего только выполнял долг истинного революционера, который не мог позволить, чтобы изменники дела революции в России клеветали и издевались над людьми, жертвовавшими в ходе первой русской революции жизнью во имя ее победы, подобно тому, как в работе «Гражданская война во Франции» идеолог пролетариата К. Маркс гневно заклеймил французского буржуазного историка Тьера, возглавившего, как выразился автор упомянутой выше работы, шайку душителей Парижской Коммуны. «Тьер, этот карлик-чудовище, – писал о французском буржуазном интеллигенте второй половины XIX в. К. Маркс, – в течение почти полустолетия очаровывал французскую буржуазию, потому что он представляет собой самое совершенное идейное выражение ее собственной классовой испорченности» [12].

Итак, контрреволюционная буржуазная интеллигенция в России не только – показала, что не готова участвовать в революции на стороне народа, но более того перекинулась на сторону самодержавия, лишь бы не допустить победы народной революции, которая отныне внушала ей больший страх, чем сохранение самодержавной власти в России.

Иначе, нежели русская либеральная интеллигенция, группировавшаяся вокруг журнала «Освобождения» П. Струве, повели себя в ходе революции представители русской мелкобуржуазной интеллигенции. К ним В.И. Ленин причислял, в первую очередь, представителей так называемой революционной демократии, а проще говоря, мелкобуржуазные партии меньшевиков и эсеров. В большинстве своем эти партии сформировались как раз из представителей мелкобуржуазной интеллигенции. В период первой русской революции близость меньшевиков к эсерам не проявилась в той степени, в какой это произойдет после Октября 1917 г., однако мелкобуржуазная природа меньшевистско-эсеровских партий представлялась В.И. Ленину и в годы первой русской революции вполне очевидной. «Меньшевики и эсеры, – писал В.И. Ленин после Октябрьской революции, – разновидности мелкобуржуазной демократии, такова экономическая сущность и основная политическая характеристика данного течения. Из истории передовых стран известно, как часто это течение, в его молодости, окрашивается в «социалистический» цвет»[13]. Характерная черта мелкого буржуа – неустойчивость его экономического положения в капиталистическом обществе. Отсюда его постоянные колебания: поддержать ли ему революцию или объединиться с контрреволюцией, чтобы после завершения революции оказаться в любом случае в лагере победителей.