Исторический материализм и его «новый» критик

Экскурсия современного эмпириокритика в область исторического материализма

В.Я. Ельмеев

В.И. Ленин в свое время подверг резкой критике авторов, которые под названием «Очерков по философии марксизма» выступали с нападками на диалектический и исторический материализм. При этом они прикрывались тем, что якобы критикуют лишь материализм плехановской школы. В наше время подобную же критику исторического материализма предпринял автор книги «Истмат и проблема Восток-Запад» С.Г. Кара-Мурза[1]. Он тоже объектом своих разоблачений выбирает «вульгарный истмат» Н. Бухарина, В. Келле и М. Ковальзона, как бы не трогая классиков (с. 10), хотя на деле имеет в виду материалистическое понимание истории. К. Марксом, Ф. Энгельсом и В.И. Лениным. К этой уловке он добавляет «новенький» прием – в начале своей книги выставляет себя защитником советского, но отнюдь не социалистического, строя, существовавшего до недавнего времени. К сожалению, он его защищает от истмата и марксизма, используя и эксплуатируя при этом ностальгию народа по советским временам и социальным благам, недоступным сегодня большинству трудового населения. Его защита более походит на известную игру: сначала читателю дают возможность выиграть, чтобы он надеялся на выигрыш и потом. Затем его обыгрывают, но учат, как надо играть.

Будучи представителем естествознания, С.Г. Кара-Мурза мало что мог противопоставить историческому материализму из собственных знаний в этой науке. Он пользуется в основном аргументами, взятыми из арсенала старого ревизионизма и оппортунизма (Бернштейн, Каутский, Зомбарт, меньшевики и др.). Что же касается его собственных аргументов, часто извлекаемых из современного постмодернизма, то они ограничиваются интеллектуальными уловками, граничащими с мошенничеством в науке. К тому же он овладел приемами, применяемыми для манипуляции сознанием. Когда уже сказано все, что надо было сказать против марксизма, приходится обращаться к разного рода уловкам.

На Западе, в частности во Франции, атаки постмодернистов в лице присно известных философов и литературоведов Ф. Кваттари, Ж. Бодрияр, Ж. Делеза, М. Фуко и др., были направлены против рационализма эпохи просвещения и ее наследия. Об этом можно прочитать в книге А. Сокала и Ж. Брикмона «Интеллектуальные мошенничества» (Alan Socal, Jean Bricmont. Impostures intellectuelles. Odile Jacob. Paris, 1997. 413 p.), переведенной на русский язык под более мягким названием – «Интеллектуальные уловки. Критика современной философии постмодернизма». М. 2002. 248 с. Авторы дали достойную отповедь трюкам постмодернистов, книга получила заслуженное одобрение Р. Довкинза в рецензии «Разоблаченный постмодернизм», помещенной в журнале «Природа» (Т. 349, июль 1998. с.с.141-143), а также со стороны С.П. Капицы в его предисловии к русскому изданию книги. В отечественной науке против интеллектуального мошенничества ведет борьбу член-корреспондент РАН Э.П. Кругляков.

На Востоке, в частности в современной России, объектом таких атак стал марксизм, особенно его учение о социализме. Достаточно назвать имена таких критиков, как логик Т.П. Горский, экономист В.Л. Иноземцев, философы Т.И. Ойзерман и А.А. Зиновьев и многие другие. Среди них оказался и химик С.Г. Кара-Мурза, перешедший на журналистское поприще.

Приведу сначала несколько приемом мелкого трюкачества С.Г. Кара-Мурзы.

Подобно тому, как фокусник не открывает своего секрета, наш автор не указывает критикуемые им первоисточники, в частности страницы приводимых на них неугодных ему положений. Читатель вроде бы должен поверить, что он их интерпретирует правильно, а не прячет следы своих ложных свидетельствований. Автор, например, уверяет, что, по словам Ф. Энгельса, К. Маркс считал вывод об эксплуатации рабочих посредством изъятия капиталистом прибавочной стоимости ложным в формально-экономическом смысле, ибо он представляет собой просто приложение морали к политической экономии (с. 193). Вслед за этим С.Г. Кара-Мурза заявляет, что нормой научности является полное устранение моральных оценок (этических ценностей). У К. Маркса же «Капитал» вроде бы насыщен этическими ценностями (там же). Отсюда читателю оставляется право сделать суждение о ненаучности «Капитала». «Приёмчик», следовательно, выполнен.

На самом деле Ф. Энгельс имел в виду критику К. Марксом Прудона и собственную критику Родбертусаа, которые из теории стоимости Риккардо пытались вывести положение о принадлежности всей стоимости продукта, в том числе прибавочной, рабочему и тем самым освободить его от эксплуатации. Реально же, как писал К. Маркс, из простого товарного производства и обращения, предполагающих эквивалентный обмен стоимостями, прибавочная стоимость и эксплуатация не выводятся, и, следовательно, такой вывод Прудона в формально-экономическом смысле, т.е. с позиции простого закона стоимостного обмена, является ложным. В лучшем случае он может быть оправдан с морально-этической точки зрения, но в другом смысле и при других условиях. Чтобы выявить действительный источник прибавочной стоимости К. Марксу пришлось обосновать превращение законов простого товарного производства в законы капиталистического присвоения, основанного на неэквивалентном обмене между трудом и капиталом, т.е. на эксплуатации, вытекающей из теории прибавочной стоимости.

Наш автор, однако, все это мог узнать из предисловия Ф. Энгельса к первому немецкому изданию работы К. Маркса «Нищета философии» и не обращаться к сомнительным суждениям Э. Бернштейна относительно возможности существования научного социализма. Точно так же автор не стал бы проповедовать свободу от ценностей (М. Вебер), если бы знал, что научная истина является величайшей ценностью и быть свободным от такой ценности и научной этики может лишь тот, кто ставит себя вне науки.

Выражение «Impostures», употребленное А. Сокалом и Ж. Брикмоном, означает не только «интеллектуальные мошенничества», но и обычный обман читателя. И в этом отношении многие суждения С.Г. Кара-Мурзы граничат с обманом читателя. Он, например, уверяет, что схема воспроизводства капитала, содержащаяся во II томе «Капитала» К. Маркса, есть не что иное, как циклы работы тепловой машины, предложенные С. Карно (с. 206)[2]. Ведь не мог же автор перепутать Карно с Кенэ, экономическую таблицу которого К. Маркс высоко ценил и неоднократно возвращался к ее анализу. У автора нелады с различением социальных категорий с понятиями, отражающими природные процессы. Трудовую теорию стоимости, по его мнению, физиократы, и даже А. Смит, восприняли у алхимиков, которые вроде бы не при помощи «философского камня», а посредством труда предлагали превращать обычные металлы в золото (с.207). И не только физиократы, но, оказывается, и то, что у Ньютона было материей и силой, у К. Маркса стало стоимостью и трудом (абстрактным). Понятия же пространства и времени были применены прямо в том виде, как они были в ньютоновской модели, без всяких аналогий – единица стоимости измеряется количеством абстрактного труда в единицу времени (с. 223). Что поделать, если здесь автор собственную глупость – единицу времени измерять единицей времени – приписывает К. Марксу. Автор никак не хочет понять, что стоимость не вещь, ее нельзя пощупать, взвесить. Раз она не вещь, то у него она и не существует. Это не только путаница типа «qui pro quo», а нечто, граничащее с ложью.

При отмеченных выше некоторых авторских манипуляциях теряется вера в состоятельность обвинений, предъявляемых им историческому материализму. Большинство из них исходят от неокантинианства и неопозитивизма. И все же на эти обвинения следует ответить.

Прежде всего, С.Г. Кара-Мурза предъявляет истмату претензию в том, что истмат признает за категориями, своими «абстракциями», способность отражать объективную реальность, иметь объективное содержание. «Для нас, – пишет он, – здесь важен факт, что с начала ХХ века стало ясно, что категории, в которых мы описывали реальность (пространство, время, материя, энергия) в принципе не являются абсолютными и объективными. Реальность «создается» нами, нашими инструментами» (с. 224). Автор в данном случае защищает искажение А.А. Богдановым марксизма, в частности мысли Ф. Энгельса об абсолютной и объективной истине, и прямо выступает против В.И. Ленина, защищая А.А. Богданова (см. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 18. С. 123). Ведь тем отличается В.И. Ленин от А.А. Богданова, что он признает объективную истину, т.е. содержание в человеческих представлениях, которое не зависит от субъекта, от человеческого. У С.Г. Кара-Мурзы это содержание создается человеком, человеческими познавательными инструментами. Следовательно, оно не может быть объективным, независимым от субъекта. Само утверждение, полагает он, что существуют, например, объективные законы, это «вера, никаких доказательств в их существовании нет, и многие, заслуживающие уважения ученые, считают «законы общественного развития» не более чем полезным методологическим приемом» (с. 147). Ему кажется, что «учение Маркса по сути близко к религии» (с. 129).

Аргументирует это свое суждение очень забавно: если признать в абстрактных категориях истмата наличие объективного содержания, то этим, как полагал М. Вебер, отождествляется бытие и мышление, что делал Гегель (с. 156). Для автора категории закона, стоимости и др. годны лишь как познавательные средства, «идеальные типы», какими их считал «заслуживающий уважения ученый» М. Вебер. В.И. Ленин и в диалектическом и историческом материализме, в чем «уличали» их Р. Люксембург и А. Грамши, предлагавшие, как и Д. Лукач, вместо истмата «философию практики». Видимо, ни автор, ни указанные им авторитеты не знали, что понятием «исторический Сталин же неправомерно отделяли истмат от диалектического метода, стали говорить о материализм» пользовались еще Ф. Энгельс и другие марксисты той эпохи. Предъявляя обвинение советскому историческому материализму в том, что его категории – это абстракции, не имеющие реального содержания в социальной действительности, автор в то же время пытается убедить читателя, что так думал вроде бы и сам К. Маркс. Если, мол, К. Маркс разрабатывал категории истмата как абстракции, то профессора от социализма стали их использовать «в качестве обозначения конкретной реальности» (с. 163). Здесь автор опять идет на обман. «К. Маркс, – по свидетельству Ф. Энгельса, – сводит то общее содержание, которое заключается в вещах и отношениях, к его наиболее обобщенному мысленному выражению. Его абстракция, следовательно, только отражает в форме мысли то содержание, которое уже заключается в вещах» (Маркс К., Энгельс Ф., Соч. Т. 36. С. 180).

Автор, отказывая истмату в признании объективного содержания категорий, скрывает или не решается признать свои неокантинианство и неопозитивизм, т.е. свой субъективный идеализм. Он пытается даже К. Маркса втянуть туда. «Включив в изучение общества категорию законов, – пишет он, – Маркс сделал всю свою философию уязвимой для соблазна позитивизма» (с. 147).

В своей ненависти к истмату С.Г. Кара-Мурза не брезгует даже самым невероятным надувательством читателя: он возлагает на истмат вину за разрушение советского строя с его не очень «любимым» автору социализмом, коллективизацией. Оказывается, что в развале социализма участвовали не субъективисты, волюнтаристы, неопозитивисты, монетаристы периода «оттепели» и «перестройки», а истматчики. Он доходит до чудовищного лживого утверждения, что истмат из-за своего рационализма не мог выстоять против идеологии фашизма. Он всячески возвеличивает обыденное сознание, даже его иррационализм, в противовес преувеличению марксизмом рациональности своих принципов. Вроде бы то, что приснится во сне, часто важнее постигаемого в уме. Из-за этого истмат якобы оказался не готовым к борьбе против идеологии фашизма (с. 156), основанной на иррациональности. По причине абстрактности своих категорий, не позволяющих знать реальности обыденной общественной жизни, истмат повинен в том, что советское общество проиграло «холодную войну», ибо упустило из виду цивилизационный подход к своей истории, подменив его формационным. Да и сама революция вроде бы происходила «не по истмату», а по культурным традициям традиционного общества (с. 151). Читателю навязывается вывод: надо было следовать не истмату, строить жизнь, не исходя из классовой борьбы и смены формаций, а придерживаться взглядов кантинианца М. Вебера. «Трудно оценить, – пишет он, – тот колоссальный урон, который был этим истматом нанесен сознанию, мышлению и творческим силам нескольких поколений советских людей» (с. 162).

Конечно, среди противников советского строя были и такие, которые прикрывались историческим материализмом. Действительно, подрыв легитимности и критика советского строя от имени марксизма велись и раньше и ведутся в наши дни. Можно назвать меньшевиков, Каутского, Троцкого, современных «демократов». Даже А.Н. Яковлев (член руководства КПСС) долгое время выдавал себя за марксиста и сторонника социализма.

Но нельзя согласиться с попытками мазать черной краской советских истматчиков, которые знали и развивали исторический материализм: моих учителей, проф. В.П. Тугаринова, члена-корреспондента проф. Б.А. Чаги-на, а также академиков московской школы – А.Н. Федо-сеева, А.К. Уледова, Н.Ф. Юдина, Ф.В. Константинова и даже фронтовика М.Г. Ковальзона и многих других. Нельзя же автору уподобляться некому Г.Л. Тульчин-скому, который оболгал почти всех питерских философов. Ничего кроме плевка его грязный пасквиль «История по жизни: опыт персонологической систематизации» (СПб., 2007) не заслуживает. Именно так оценили это «сочинение» «Аргументы и факты» (№ 14, 2008), «Комсомольская правда» (30 апреля 2008) и др. Тем же занимался в свое время его учитель М.С. Каган.

Чем же, по мнению С.Г. Кара-Мурзы, истмат подрывал советский строй? Оказывается, в первую очередь, своим учением об общих объективных законах общественного развития, смене общественно-экономических формаций, якобы диктующих всем странам «одну столбовую дорогу» развития. Если так, то ненужно было волноваться за судьбы советского строя, проявлять активность в его защите, законы сами по себе это сделают.

Он произвольно, без всяких на то оснований заявляет, что тот истмат, который внедрялся в сознание советских людей, придал этому сознанию две важные особенности, сыгравшие отрицательную роль в годы перестройки:

1) фатализм, уверенность в том, что «объективные законы исторического развития пробьют себе дорогу через случайности»;

2) равнодушие к моменту, к его уникальности и необратимости, рассуждения о понятиях исторической формации, длительных процессов (с. 221). Основанием же для такой «оценки» истмата он считает лежащий в его фундаменте механический детерминизм, который господствовал в мировоззрении в период становления марксизма и был заложен в истмате уже самим Марксом и был усилен Энгельсом (с. 221-222). Тяжелейшим последствием механистического мышления во время Сталина стал фундаментально ошибочный выбор модели сельскохозяйственного кооператива, навязавший коллективизацию и якобы скопированный с модели кибуцы сионистами (там же).

Эти аргументы в итоге взяты автором из неокантинианства. Согласно этому учению, имеется некий трансцендентный, похожий на механический поток событий, который осуществляется вне и помимо человеческой сознательной деятельности. Последняя образует противоположный этому потоку мир субъективных действий, человеческой активности. В действительности же, согласно историческому материализму, нет этих двух противоположных процессов. Объективные законы истории и есть законы самих человеческих общественных действий, законы деятельности обладающих сознанием людей и их общественных отношений. Вот этого наш автор не понимает, но винит в этом своем непонимании истмат. Ему произвольно приписывается трактовка объективности социального как независимости от людей. «И все эти категории, – пишет он, – были объявлены объективными, но зависящими от действующих субъектов» (с. 223). Отвергая эту нелепость, В.И. Ленин пояснял, что «объективная (истина – В.Е.) не в том смысле, чтобы общество сознательных существ, людей могло существовать и развиваться независимо от существования сознательных существ (только эти пустяки и подчеркивает своей теорией Богданов» (В.И. Ленин. Полн. Собр..соч. Т. 18. С. 345).

Наш автор, видимо, не читал эту работу В.И. Ленина или сознательно солидаризируется с А.А. Богдановым в вопросе об объективности. Более того, он возвращает нас к самому И. Канту, полагая, что объективных законов в действительности вообще нет, они лишь абстракции и инструмент для мышления. К тому же они, как «вещь в себе», непознаваемы. Он назойливо повторяет высказанный Ю.В. Андроповым тезис о том, что «мы не знаем общество, в котором живем». Да, если ограничиваться знанием повседневности, здравым смыслом, на которые возлагает свои надежды С.Г. Кара-Мурза, то действительно нельзя выходить, делать «трансцензус» к сущностным основам общественной жизни, к ее объективным законам. Без них же нельзя узнавать общество, в котором живете. Приходится пользоваться методом «проб и ошибок». Ведь до сих пор наши руководители не знают, что они живут в капиталистическом обществе. На поверхности у них, как у юристов, все люди граждане – подданные государства, и значит, вместо капитализма они живут в гражданском обществе. Так диктует здравый смысл. Причина этому скорее незнание истмата, чем истмат.

Когда же С.Г. Кара-Мурза приписывает истмату утверждение о том, что «все народы и общества идут одной «столбовой дорогой», проходят одни и те же этапы – формации (с.199), то он переходит на неопозитивистские позиции отрицания общего в истории, общих ее законов. В истории есть только различное, никакого единства в многообразии нет. Истматовские законы якобы выведены К. Марксом из опыта только Европы, он «нигде прямо не опроверг «всеобщности законов исторического развития» (с. 168, 171). Неизбежность капитализма в России – это изобретение русских эпигонов марксизма (с. 174) (видимо, намек на В.И. Ленина). Своей теорией смены формаций истмат неявно подвел М.С. Горбачева к мысли, что «советский социализм был «ошибкой истории», чем-то неправильным» (с. 164). Опять виноват истмат?!

В этой связи он предъявляет еще одно обвинение истмату (уже устраненному из официальной идеологии), а именно – истмат послужил новой легитимизацией капитализма в современной России, имея в виду, что старую легитимизацию предпринял от имени истмата В.И. Ленин. После «опровержения» истмата автор переходит к «упразднению» политэкономии марксизма, ставшей ядром истмата и исходящей из трудовой теории стоимости (с. 192-202).

Его, прежде всего, не устраивает логический прием К. Маркса исходить в своем исследовании из капитала, взятого в его всеобщности, из того, что капиталистическое производство как бы установили повсеместно во всех отраслях промышленного производства. Известно, что так подходил К. Маркс не только к капиталу, но и к труду: первоначальное определение труда вообще, как такового, в условиях капиталистического производства становится уже практической истиной, труд действительно приобретает абстрактный характер. С.Г. Кара-Мурза же становится на сторону Р. Люксембург, которая утверждала, что это предположение К. Маркса о капитализме «не просто противоречит действительности (что очевидно), оно неприемлемо для самой модели Маркса и ведет к ложным заключениям» (с. 197). С.Г. Кара-Мурза всячески поддерживает Р. Люксембург в ее необоснованной критике воспроизводственных схем К. Маркса и ленинской теории о возможности реализации прибавочной стоимости внутри капиталистического общества. В ответ на эту ее критику В.И. Ленин заметил: «наврала жестоко! Переврала Маркса» (В.И. Ленин. Полн. собр. соч. Т. 48. С. 173).

С этим не согласен наш автор. Он настаивает на том, что цикл расширенного воспроизводства не может быть замкнут только благодаря труду занятых в нем рабочих, надо обращаться к природным ресурсам, причем из других, не капитализированных сфер и стран, колоний (с. 197).

Нашему автору надо было бы искать не критиков К. Маркса по этому вопросу, а тех, кто подтверждает правоту К. Маркса и этого его суждения, ставшего практической истиной в эпоху образования «капиталистической мир экономики». Специалист в этой области И. Валлерстайн утверждает, что в условиях завершения логики мирового капиталистического развития, «пожалуй, лет через 50, и впервые в истории, мировая экономика будет функционировать полностью в соответствии с законами стоимости, как они изложены в I томе «Капитала» (Валлерстайн И. Анализ мировых систем и ситуация в современном мире. СПб., 2001. С. 396).

Наш же «специалист» пыжится опровергнуть трудовую теорию стоимости К. Маркса, и вместе с ней А. Смита, Д. Рикардо: нет никакого закона стоимости и нет самой стоимости в реальности – она конструкция ума, не существует реально, в экономике. Автор идет по стопам В. Зомбарта, К. Шмидта, объявивших закон стоимости фикцией. Стоимость, по мнению В. Зомбарта, «не эмпирический, а мысленный, логический факт». Согласно взглядам нашего автора, стоимость не существует в качестве овеществленного труда, ибо «взвесить ее и измерить нельзя» (с. 204), она лишь познавательное средство, годное для анализа, но не для практических решений. При этом автор ищет поддержку у Ф. Энгельса, но ее не находит. Ф. Энгельсу пришлось специально разъяснять, что в условиях простого товарного производства и обмена этот закон имел непосредственную форму существования, а в условиях капиталистического производства стоимость существует в своей особенной форме – в форме рыночной цены и цены производства, т.е. сущность стоимости на поверхности проявляется в виде этих особенных форм, она существует в них. В специально написанных дополнениях к III тому «Капитала» Ф. Энгельс отмечает, что «здесь речь идет не только о чисто логическом процессе, но и об историческом процессе и объясняющем его отражении в мышлении, логическом прослеживании его внутренних связей» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 25. Ч. II. С. 460).

Из современных экономистов автор солидаризируется с измышлениями противника трудовой теории К. Маркса и сторонника «триединой формулы» вульгарной политической экономии академика Д.С. Львова, утверждающего, что 2/3 стоимости товара – «это сырье и энергия, но они же не производятся, а извлекаются» (с. 225). Что касается труда – единственного источника стоимости, по К/ Марксу, – то ему по «расчетам» Львова принадлежит в стоимости всего 5%. Ни С.Г. Кара-Мурза, ни последний не различают участие природных сил, средств производства в производстве потребительной стоимости и их участие в производстве стоимости, которое идет только через труд. Отсюда выводится критика К. Маркса в вопросах стоимости природных сил: « трудно выявить рациональные истоки этой догмы, очевидно, противоречащей здравому смыслу», – пишет С.Г. Кара-Мурза (с. 206); и заключает: «Если сложить искажения, вносимые трудовой теорией стоимости при оценке труда, сырья и энергии в совокупности, отклонения реальности от модели будут столь велики, что надо говорить о ее полной неадекватности» (с. 207).

Каков социальный смысл этой войны против трудовой стоимости?

Чтобы его обнаружить, надо иметь в виду, что главное в учении К. Маркса о трудовой стоимости – это теория прибавочной стоимости. Под предлогом борьбы с трудовой стоимостью ведется атака именно против теории прибавочной стоимости. Автор опять же мошеннически подменяет предполагаемый теорией прибавочной стоимости неэквивалентный обмен между трудом и капиталом, реализуемый в процессе производства, эквивалентным обменом меновых стоимостей в сфере обращения при покупке и продаже рабочей силы.

Именно этот последний смысл, пригодный лишь для объяснения первоначального простого товарного производства и обмена меновых стоимостей, автор приписывает марксистской политической экономии и историческому материализму. «К. Маркс предполагал, – пишет он, – что движение денег и товаров связано с абсолютными и жесткими отношениями эквивалентного обмена, как движения масс под действием силы в законах Ньютона» (с. 226), что «неравновесные состояния общества в его модель не включались» (с. 228).

Отсюда им делается вывод, что истматом, базирующимся на эквивалентном обмене по стоимости, было снято обвинение в эксплуатации капиталом труда и капитализм «смог оправдаться именно только в рамках истмата, а не, например, в рамках здравого смысла» (с. 196). Вот почему С.Г. Кара-Мурзе понадобилось приписать К. Марксу и Ф. Энгельсу суждения Прудона и Родбертусаа, чтобы сказать, что эксплуатацию в формально-экономическом смысле обосновать невозможно, ее можно осуждать только в этически-моральном отношении, или, как предлагает автор, «в рамках здравого смысла».

Автор обманывает читателя, когда пишет, что у К. Маркса судом истории проверяется виновность или невиновность капитализма только через стоимость. Поэтому, если на основе простого стоимостного обмена поддерживается воспроизводство, значит, вроде бы капитализм прогрессивен. Если у него эти показатели лучше, чем у альтернативной хозяйственной системы, например, советского строя, значит, капитализм не только прогрессивен, а еще прогрессивнее, чем этот альтернативный строй (с. 196-197). Но нет ни слова о прибавочной стоимости, на чем основывается критика капитализма у К Маркса.

Что значит в наше время отрицать трудовую теорию стоимости, а через это – трудовую теорию прибавочной стоимости?

Это значит, во-первых, лишить науку самого важного теоретического средства: а) выявлять сущность складывающего в современной России капиталистического общества и капиталистического производства, их историческую перспективу и судьбы; б) отвести противоречия между капиталом и трудом с труда на природную среду, экологию, а вместо социализма, основанного на ассоциированном труде, преподнести некий «ноосферный» социализм, базирующийся не на труде, а на земельной ренте и «ноосферном разуме».

Во-вторых, отрицать теорию трудовой прибавочной стоимости, значит лишать трудящихся, рабочих на практике аргументов, чтобы бороться с капиталом, против растущей эксплуатации труда, призывать их, как советует автор, отказаться от революции ленинского типа, а надеяться на битву сил мышления по Грамши (с. 256).

Итак, С.Г. Кара-Мурза из номинального «защитника» советского строя и советской цивилизации превращается в противника советского социализма. Эта метаморфоза совершается посредством отрицания им исторического материализма и экономического учения марксизма. Для него «советский истмат» был антисоветским марксизмом, подрывающим легитимность советского строя.

Каким же учением можно было оправдать эту легитимность? Об этом автор умалчивает: или не знает, или не верит в легитимизацию советского строя и советской цивилизации, которые якобы защищает. Его симпатии, судя по цитированию, на стороне всех тех, кто критиковал К. Маркса, В.И. Ленина, И.В. Сталина в прошлом и его современных коллег, которые то же самое делают сегодня (Т.И. Ойзерман, В.Л. Иноземцев, Д.С. Львов и др.). Об отношении же к «истмату» можно судить по рекомендуемой в конце брошюры литературе, в ней нет ни одной ссылки на марксистских авторов.

Он приходит к выводу, что и либерализм, и исторический материализм (здесь уже без взятого в кавычки «истмат»), исходящие из той же картины мира, оказываются беспомощными перед многими принципиальными вопросами, которые поставлены перед человечеством постиндустриализмом. С этим мнением американского философа Б. Мура он соглашается (с. 251). Сам же он полагает, что нужно сначала восстановить «связанность нашего общественного сознания на уровне здравого смысла, а затем поднять его на уровень того, что Грамши назвал «организованным мышлением», т.е. заменить исторический материализм «историческим идеализмом».