На фоне этих тенденций достижения советской психологии оказываются тем наследством, с которым нынешняя научная элита плохо представляет, что ей делать. Полностью отказаться от него было бы расточительностью – разработки советских психологов питали и до сих пор питают творчество сегодняшних профессоров и академиков. Принять – мешает глубинная связь советской психологии с марксизмом, от призрака которого многие из них хотели бы окончательно избавиться. Как пишет А.Г. Асмолов, психологи «столько лет делали из К. Маркса священную корову, что начали испытывать по отношению к нему глубинные психоаналитические комплексы» [1. – С. 89]. Эти комплексы проявились, с одной стороны, в резкой критике отдельных теорий советского периода (в первую очередь деятельностного подхода) и всей сложившейся системы психологического знания, опирающейся на общую психологию в качестве своего ядра; с другой – в попытках «очистить» имена наиболее выдающихся советских психологов от «ненужных» связей с марксизмом путем акцентирования или даже прямого приписывания им иных, немарксистских корней с тем, чтобы сделать возможным использование их идей в новой идеологической ситуации.

Деструктивные последствия первой тенденции (ярко проявившейся уже в 90-е годы) сегодня очевидны. Это сворачивание многих направлений научных исследований (в 2006 году «развитие деятельностного подхода» было окончательно исключено из списка основных направлений исследования кафедры общей психологии МГУ), это разрушение общей психологии, фактически распавшейся на ряд областей, специализирующихся на изучении какого-то одного аспекта психологической реальности (сознания, личности, познавательных процессов, психологии животных и т.д.) и лишь формально объединенных одним именем, это полный разброд и шатание в сфере методологии науки. Массовый поход «неортодоксально» мыслящих психологов в область истории психологии, которой большинство из них никогда всерьез не занимались, – сегодняшнее выражение второй тенденции. Отечественная психология нового образца нуждается в своей истории науки. Так, в новейшей интерпретации Л.С. Выготский уже не основоположник деятельностного подхода, открывший новый этап неклассической психологии (Д.Б. Эльконин), а предтеча конструктивизма и постнеклассической науки (В.Ф. Петренко). Общая психология и история психологии составляли костяк прежней (советской) системы психологического знания. Поэтому неудивительно, что при распаде этой системы основной удар пришелся именно на эти дисциплины.

Идея общей психологии сыграла важную роль в становлении отечественной психологической науки. На базе этой идеи отечественная психология окончательно оформилась в самостоятельную область научного знания, отличную от философских и физиологически ориентированных течений психологической мысли и не повторяющую азов западноевропейского и американского пути. Был найден прорыв из методологического тупика, переживаемого психологией начала ХХ века. Возникла новая школа, не имеющая аналогов в мировой психологии – школа Л.С. Выготского, С.Л. Рубинштейна, А.Н. Леонтьева, А.Р. Лурии и других. Отказ сторонников плюрализма (распространивших свою борьбу из сферы идеологии в область теории) от идеи реконструкции общей (монистической) теории психического автоматически означает упразднение и самой общей науки в том виде, в каком она мыслилась и создавалась ее основоположниками.

В этих условиях важное значение приобретает рефлексия собственного опыта общей психологии в нашей стране: соотнесение ее исходных задач и их практического воплощения, философско-методологических принципов и конкретно-научного содержания теорий, анализ возможностей развития общей психологии на прежних основаниях и рассмотрение альтернативных решений. Подобная рефлексия невозможна иначе, как на базе исторического анализа. В данной статье предметом анализа выступает связь главнейших общепсихологических теорий советского периода – культурно-исторической теории Л.С. Выготского, субъектно-деятельностного подхода С.Л. Рубинштейна и теории деятельности А.Н. Леонтьева с философией марксизма.

Нельзя сказать, чтобы данная проблема совсем не рассматривалась в психологической литературе. Укажем два основных направления ее анализа.

Идеологизирующий подход: интерпретация марксизма как внешнего идеологического фактора советской действительности, отразившегося на судьбе отечественной науки, сложных перипетиях ее истории, но оказавшего незначительное влияние на развитие ее теории.

Методологический подход: понимание марксизма как внутреннего методологического основания новой психологии; выявление возможностей и ограничений марксистской методологии в сфере психологии.

Этот второй аспект, представляющий непосредственный научный интерес для психологии, исследован, на наш взгляд, далеко не достаточно.

Мы полагаем, что обращение психологии к марксизму являлось абсолютно закономерным и было обусловлено всем предшествующим развитием психологической мысли. Психология вплотную подошла к идее общественно-исторической обусловленности человеческого сознания (французская социологическая школа). Однако идеалистическая трактовка природы общественного устройства по-прежнему удерживала ее в границах интроспективной концепции сознания как замкнутой в себе реальности. Психология нуждалась в материалистическом объяснении истории, общества, культуры. Это объяснение она и нашла для себя в философии марксизма. Кратко напомним основные положения этого учения.

История человечества является частью истории природы. Смена этих этапов обусловлена переходом человека к общественному образу жизни. Основу общественной жизни составляет производство средств жизни – труд, производственная деятельность. В процессе этой деятельности человек осваивает природу, в результате чего непосредственно природное заменяется сотворенным. «Природа оказывается его произведением и его действительностью» [11. – С. 94]. Она предстает перед ним в новой форме – в форме культуры.

Реальная история человечества не сводится к его духовной истории, истории человеческой мысли. Последняя является продуктом абстракции – обособления мыслей от эмпирических условий их возникновения и вторичного установления связей между ними. В этом смысле сознание всегда есть осознанное бытие – отражение конкретных условий, границы которого обусловлены самими этими условиями.

Особая привлекательность марксизма для психологии заключалась в открытии им перспективы деспиритуализации человеческого сознания и возможности перехода к объективному научному исследованию – изучению человека как он есть, а не того, что он о себе думает. Этим пафосом были проникнуты все научные изыскания Выготского, Леонтьева, Рубинштейна.

Главным методологическим принципом отечественной психологии стал принцип единства сознания (психики) и деятельности, представляющий собой, по словам О.В. Гордеевой, конкретно-научную разработку марксистского положения об определяемости сознания бытием [5. – С. 28]. В настоящее время методологические возможности данного принципа оцениваются в научной литературе неоднозначно. Обратимся к формулировке самого принципа и вкладываемого в него содержания.

В работах Выготского принцип единства сознания и деятельности формально отсутствует. Однако в содержательном плане многие идеи Выготского очень близки ему по духу.

«Психики без поведения так же не существует, как и поведения без психики, потому хотя бы, что это одно и то же» [3. – С. 57].

Каждая функция в культурном развитии ребенка появляется на сцене дважды: сначала как социальная форма отношений между людьми, затем как индивидуальная психическая функция. Сюда же можно отнести мысль Выготского о том, что структура сознания индивида воспроизводит иерархию социальных деятельностей, в которые он реально вовлечен [4]. Что это как не попытка конкретизировать Марксово положение о социальном, бытийном происхождении человеческого сознания? Вместе с тем эта конкретизация носит у Выготского еще весьма неопределенный, расплывчатый характер, не доходя до выделения единого объяснительного принципа развития сознания. В его работах наблюдается определенное смешение понятий (таких, как поведение, деятельность, общение, социальные отношения, деятельность по воздействию на другого), во многих случаях употребляющихся как синонимы. Концепции Выготского очевидным образом не достает более детального анализа структуры социальной действительности.

Теории Рубинштейна и Леонтьева отличаются в этом отношении большей определенностью. За единицу структуры социальной действительности они принимают предметно-практическую деятельность человека, реализуя тем самым тезис Маркса о материально-производственной основе жизни общества.

Принцип единства сознания и деятельности выступает основной идеей психологической теории Рубинштейна 30-40-х годов [2]. В его понимании данный принцип включает три аспекта: идею опосредования, идею единства, идею преобразования.

Сознание в бытии своем объективно опосредовано деятельностью и продуктами этой деятельности.

Сознание есть единство субъективного и объективного. Оно включает не только «отображение» бытия, но и практическое отношение к нему. В свою очередь действие всегда является одновременно каким-то психологическим актом, переживанием, выражающим отношение действующего лица к другим людям, к окружающей действительности.

Будучи предпосылкой всякой деятельности, сознание является также и ее результатом. В деятельности сознание преобразуется, приобретая новую, более развитую форму.

Таким образом Рубинштейн дает, на первый взгляд, четкое определение принципа, ориентированного на выявление монизма субъективного и объективного. Однако при ближайшем рассмотрении монизм оборачивается скрытым дуализмом. Дуализм обнаруживается в трактовке самой деятельности, в которой Рубинштейн выделяет психологический (цели, мотивы, смысловое содержание) и непсихологический аспекты. Тем самым противопоставление внешнего и внутреннего, объективного и субъективного не устраняется, а лишь переносится в другую плоскость. Если в классической психологии сознания разрыв двух реальностей проходил по линии субъект – предметный мир, то в концепции Рубинштейна он пролегает внутри самой деятельности. Ф.Т. Михайлов указывает, что трактовка деятельности как опосредствующего звена между психикой и непсихикой сохраняет все исходные противоположности традиционной психологии [8. – С. 42].

Вопрос о существовании принципа единства сознания и деятельности в теории Леонтьева вызывает у исследователей его творчества определенные разногласия. Так, А.В. Брушлинский утверждает, что Леонтьев реализовывал не принцип единства сознания и деятельности, а существенно иной подход, который можно определить как принцип тождества, отразившийся в представлении об общности строения внешней и внутренней деятельности [2. – С. 11]. В.П. Зинченко и О.В. Гордеева, напротив, считают, что принцип единства сознания и деятельности разрабатывался как Рубинштейном, так и Леонтьевым [6, 7]; Мы склонны присоединиться ко второй точке зрения. На наш взгляд, Леонтьев не только разрабатывал принцип единства сознания и деятельности, но и наиболее близко подошел к пониманию подлинного единства психики и деятельности, определив деятельность как конкретный механизм, переводящий отражаемое в отражение.

Природное и социальное. Психическое и непсихическое

Признание общественно-исторической обусловленности человеческого сознания поставило перед исследователями проблему соотношения природного и социального в человеке. Ведь и животные обладают психикой. Сохраняются ли в человеке эти животные способности, и если да, то в какой форме?

Позиции Выготского и Рубинштейна по этому вопросу традиционно противопоставляют как альтернативные. Выготский говорил о существовании натуральной психики, Рубинштейн настаивал на том, что психика человека полностью и целиком социальна. Однако точки зрения обоих исследователей обнаруживают неожиданное сходство, когда проблема оборачивается постановкой вопроса о существовании додеятельностных форм психики. Оказывается, что и Выготский, и Рубинштейн исходят из существования органически обусловленных элементарных форм психического, выступающих условием осуществления любой практической деятельности или поведения.

Выготский и Рубинштейн полагали, что сам факт рождения ребенка в социальной среде ставит его на путь культурного развития. Леонтьев же ставит вопрос о необходимости активного присвоения им культурных достижений. Онтогенез, по Леонтьеву, есть процесс постепенного «окультуривания», «гоминизации» детской психики. Собственная активность ребенка играет в этом процессе первостепенную роль. В противоположность Рубинштейну Леонтьев считает, что уже формирование простейших ощущений невозможно без осуществления встречной активности со стороны ребенка. Ощущение как элементарная форма психического возникает не вне и до деятельности, а именно с возникновением деятельности как активного отношения субъекта к окружающей действительности. Регуляция внешней практической деятельности изначально строится на основе психофизиологических механизмов (которые, в свою очередь, являются продуктом филогенеза деятельности) и определяется логикой предметной действительности. «Афферентатором», управляющим процессами деятельности, первично является сам предмет и лишь вторично – его образ как субъективный продукт деятельности…» [9. – С. 86]. При таком понимании механизмов регуляции деятельности необходимость допущения иных, додеятельностных форм психического как условия осуществления деятельности (см. позицию Рубинштейна) полностью отпадает. Таким образом, в теории Леонтьева психика окончательно превращается в дериват деятельности.

Признание деятельности (социальных отношений, по Выготскому) главным источником развития человеческого сознания с необходимостью ставит вопрос о конкретном механизме этого влияния. С точки зрения Рубинштейна, психика человека, вовлеченного в практическую деятельность, не меняет своей идеальной природы. Ее преобразование осуществляется на основе механизма непосредственного отражения многократно преломленной в деятельности социальной действительности. Выготский и Леонтьев полагают, что сознание только и возникает в деятельности, социальных отношениях первоначально в объективной материализованной форме. В дальнейшем внешнее интериоризируется во внутреннее. Здесь возникает проблема, которую П.Я. Гальперин определил как проблему превращения непсихического в психическое.

Для решения этой проблемы марксизм также давал определенные основания. Прежде всего это развенчание непсихологического характера деятельности и ее продуктов. По Марксу, деятельность – процесс объективного раскрытия «сущностных сил» человека, его чувств, его сознания. Деятельность есть «переход субъекта в объект». Таким образом, деятельность и ее продукты – это лишь иная, чувственно данная форма существования человеческой психики.

Общественный характер человеческой деятельности требует объективации всех, в том числе скрытых, ее аспектов. В совместной деятельности субъективность другого впервые выступает как объективная данность, с которой необходимо считаться. Язык фиксирует как вещественные, так и невещественные аспекты деятельности, создавая идеальную картину новой реальности, но еще воплощенную материальными средствами.

Таким образом, в марксистской философии очерчивается три уровня существования сознания:

практическая деятельность людей – их чувственно играющая и действующая психология;

язык – идеальная картина социальной действительности, выраженная материальными средствами (реальный субстрат общественного сознания);

индивидуальное сознание.

Основной вывод Маркса заключался в том, что сознание не дано изначально и не порождается природой, оно производится. Нетрудно заметить, что именно эта схема лежит в основе учения Гальперина о поэтапном формировании умственных действий [2]. Марксистская концепция происхождения сознания впервые открыла возможность для несприритуалистического объяснения развития индивидуального сознания в онтогенезе. Социализация индивидуального сознания происходит не путем «общения сознаний», как полагали представители французской социологической школы, а посредством обмена деятельностями. Усвоение общественно-исторического опыта возможно только в результате реального приобщения к этому опыту в процессе сотрудничества с другими людьми. Передача опыта – это не фигуральное выражение, а абсолютно адекватное отражение характера этого процесса, осуществляющегося исключительно во внешней, экстериоризованной форме (в форме действия или внешней речи).

Деятельность как объяснительный принцип развития психики и его границы

Уже в рамках самого деятельностного подхода можно обнаружить определенные разночтения в интерпретации объяснительных возможностей понятия деятельность.

Леонтьев рассматривает деятельность как универсальный принцип порождения психики, общий для человека и животных. Для Рубинштейна деятельность – специфический механизм возникновения подлинно человеческой субъективности. В первом случае возникает проблема уточнения механизма возникновения собственно человеческого сознания. Во втором напрашивается вывод о существовании двух начал порождения психического: деятельностных и додеятельностных его форм.

В теории Леонтьева развитие психики связывается с усложнением форм деятельности. Сознание возникает при переходе человека к совместной орудийно-опосредованной деятельности и выделении в структуре деятельности новой составляющей – действия. Рубинштейн также указывал, что генетически исходной для человека является совместная деятельность. Однако фактически (и на это обращают внимание критики деятельностного подхода) оба они занимались изучением не совместной, а индивидуальной деятельности. В.П. Зинченко утверждает даже, что в школе Леонтьева действительным предметом изучения являлось действие, а не деятельность. Последняя, в лучшем случае, составляла самый общий контекст исследований [7]. С другой стороны, в теориях Выготского и Рубинштейна проблема развития психики в биологической эволюции вообще не рассматривалась, что оставляет открытым вопрос о понимании ими механизма этого развития и его отношения к деятельностному принципу детерминации психического.

Современные критики деятельностного подхода ставят под сомнение объяснительные возможности принципа деятельности уже по отношению к человеческому существованию. «Не всякая работа – трудовая деятельность, не всякая игра – игровая деятельность, не всякое учение – учебная деятельность» [8. – С. 41]. В обществе сосуществуют деятельностные и недеятельностные формы активности. В.С. Швырев говорит о существовании в обществе внутрипарадигмальных и внепарадигмальных видов деятельности. Деятельность первого типа основана на использовании готовых программ, способов и норм, заданных культурой. Эта заданность придает ей черты приспособительного, адаптивного поведения. Деятельность второго типа – это собственно творческая деятельность, предполагающая постоянный пересмотр и совершенствование собственных оснований.

О.В. Гордеева отмечает, что абсолютизация принципа деятельности в психологии оставляет вне рассмотрения пассивную сторону отношений человека с миром, в которых он выступает в качестве объекта внешних воздействий. Пассивные аспекты сознания и соответствующие феномены (бессознательное, измененные состояния сознания и т.д.) не получают объяснения в теории, построенной на базе марксистской методологии [6].

В.С. Лазарев вносит уточнение в тезис о возникновении индивидуальной деятельности из совместной (положение, разделявшееся и Выготским, и Леонтьевым, и Рубинштейном). Не всякая совместная деятельность создает условия для становления в ней индивидуальных деятельностей, указывает он. Решающую роль играет форма организации деятельности, при которой участник является либо полноценным субъектом, либо простым исполнителем. В последнем случае он значительно ограничен в развитии. В связи с этим Лазарев ставит вопрос о необходимости анализа структуры совместной деятельности и ее возможных трансформаций. Он также предлагает принять в качестве базовой категории не понятие деятельности, а понятие системы деятельностей, как более соответствующее реальному бытию человека [8].

По мнению О.В. Гордеевой, теории деятельности недоучитывают самобытность человеческого сознания, его способность к саморазвитию и саморегуляции. Акцентируя внимание на производности сознания от деятельности, они игнорируют возможность борьбы и противодействия между ними – феномен, с которым сплошь и рядом приходится сталкиваться в реальной действительности. Причину подобной односторонности она опять-таки усматривает в методологии марксизма, утверждающего примат бытия по отношению к сознанию.

Анализ критики деятельностных концепций показывает, что в большинстве случаев проблемы деятельностного подхода возводятся к методологии марксизма, лежащей в его основе. Правомерно ли это? Остановимся на этом вопросе подробнее.

К. Маркс в своей концепции человека различает природу человека как родового существа и ее конкретно-историческое воплощение. Парадокс истории состоит в том, что реальный конкретный человек отчужден от своей родовой человеческой сущности, в результате чего его характеристики как родового существа оборачиваются своей противоположностью. Именно этот факт, на наш взгляд, недоучитывают деятельностные теории в психологии, отождествляющие родовые характеристики человека с конкретными механизмами его формирования. Подобный теоретический казус имеет чисто идеологические причины. Провозглашение победы социализма в нашей стране подразумевало признание фактического упразднения всех противоречий капиталистического общества. Однако это не только не соответствовало действительности, но и препятствовало осознанию новых противоречий, порождаемых системой «развитого социализма».

Деятельностный подход строится на признании деятельности основным способом человеческого существования. В той мере, в какой данное утверждение характеризует родовую сущность человека, оно справедливо, в той мере, в какой оно распространяется на конкретно-исторического человека, оно нуждается в уточнении. О какой деятельности идет речь?

В соответствии с философией марксизма основу существования человека как родового существа составляет производство средств жизни, осуществляющееся в условиях совместной деятельности и направленное на удовлетворение потребностей не отдельного индивида, но общества в целом. Организация производственной жизни общества определяет конкретные виды деятельностей, реализуемые отдельными людьми и выступающие средством их существования, а также вытекающие из их деятельности формы проведения досуга и наслаждения. Один наслаждается тем, что увеличивает своей капитал, другой – тем, что его расточает. Один занят производством, другой – потреблением. Таким образом, следует различать производственную деятельность как основу человеческого общества и деятельности отдельных людей как продукт развития системы производства и общественного разделения труда. Последние весьма разнообразны и могут протекать как в материальной, так и в духовной сфере, как в форме индивидуальной, так и в форме совместной деятельности. Далее, у Маркса нигде не говорится о том, что жизнь конкретного человека сводится к производственным отношениям. Человек есть ансамбль общественных (производственных) отношений. Другое дело, что характер его участия в системе общественного производства накладывает своей отпечаток на весь диапазон его жизнедеятельности. В частности, чем меньше степень этого участия, тем больший удельный вес приобретают различные непроизводственные формы активности (пассивное созерцание, непроизводственное потребление и т.д.).

Один из важнейших выводов Марксова анализа общественного устройства заключался в том, что разделение труда ведет к отчуждению человека от его собственной деятельности, в результате чего человеческая деятельность перерождается. Из средства раскрытия «сущностных сил» человека она превращается в средство его закабаления. Рабочий «в своем труде не утверждает себя, а отрицает…, не развивает свободно свою физическую и духовную энергию, а изнуряет свою физическую природу и разрушает свои духовные силы… В силу этого труд его не добровольный, а вынужденный; это – принудительный труд. Это не удовлетворение потребности в труде, а только средство для удовлетворения всяких других потребностей…Деятельность рабочего не есть его самодеятельность» [11. – С. 90-91]. В результате человек чувствует себя свободно действующим только за пределами своей непосредственно трудовой деятельности. Именно здесь он реализует свои человеческие потребности. Однако, будучи оторваны от своего специфически человеческого способа удовлетворения – через деятельность, они в свою очередь перерождаются, образуя на одном полюсе нищее убожество животного существования, на другом – извращенно рафинированное ненасыщаемое потребление.

Таким образом, жизнедеятельность индивида только в отдаленных основаниях обусловлена творчески активной производственной деятельностью общества как родового человека. Ближайшим образом она определяется той конкретной деятельностью, от которой зависит его материальное существование. Последняя далеко не всегда носит продуктивный характер. В большинстве случаев человек выступает в ней не как активное, а как страдательное существо. Подлинным субъектом он проявляет себя как раз в недеятельностных (непроизводственных) формах своей жизнедеятельности, которые накладывают на его психический облик не меньший отпечаток, чем его обесчеловеченная деятельность.

Особое внимание Маркс уделяет вопросу об осознании человеком своего бытия. Каждое новое поколение застает условия своего существования уже в готовом виде как определенную сумму накопленных богатств, уровня развития науки и производства, исторически сложившихся отношений людей. Включаясь в общественную жизнь и реализуя законы этой деятельности, индивид в силу того, что подобное вовлечение осуществляется не добровольно, а стихийно, продолжает воспринимать общество, его законы, других людей и связывающую его с ними деятельность как чуждую, противостоящую ему силу. Его реальное участие и собственный вклад в общественную жизнь, в силу их отчуждаемости от индивида, остаются скрыты от него. Эти рассуждения Маркса были взяты на вооружение Э. Фроммом при разработке им концепции социального бессознательного. Маркс расширил понятие иррациональности индивида, – пишет Фромм. «Он считал, что иррациональность индивида вызвана к жизни иррациональностью общества, в котором он живет, и эта иррациональность сама является следствием бесплановости и противоречий в экономической и социальной действительности» [13. – С. 104-105]. Для Маркса «вытеснение – это в основном результат противоречий между потребностью в полном развитии человека и данной социальной структурой» [там же. – С. 352].

Маркс неоднократно подчеркивал, что теоретические противоположности обусловлены объективными противоречиями в самом бытии и могут быть преодолены не иначе, как практическим преобразованием действительности. Это в полной мере относится к таким теоретическим противоположностям, как субъективное и объективное, сознание и бытие, идеальное и материальное.

«Производительная сила, общественное состояние и сознание – могут и должны вступить в противоречие друг с другом, ибо разделение труда делает возможным – более того: действительным, – что духовная и материальная деятельность, наслаждение и труд, производство и потребление выпадают на долю различных индивидов; добиться того, чтобы они не вступали друг с другом в противоречие, возможно только путем устранения разделения труда» (выделено мной. – А.Ч.) [10. – С. 30-31]. Таким образом, противоположность сознания и бытия является объективной характеристикой общества, основанного на разделении труда. Их столкновение и борьба являются не только не исключением, но закономерным проявлением существующего противоречия. Игнорирование объективной природы этого противоречия в психологии, восприятие его как данности, как характеристики самого сознания препятствует пониманию логики последующей дифференциации психической жизни, источников разрушения ее целостности (вплоть до констатируемого в постмодернизме «растворения» личности), а также путей восстановления этой целостности и воплощения сущности человека в действительность. Торжество эклектики (от формального объединения противоположностей до принятия status quo в духе научного плюрализма), периодическое обострение кризисных состояний в науке – судьба такой психологии. Повышение философской культуры современных психологов, новаторское осмысление традиций советской психологии – другой путь.

Итоги

Непредвзятое чтение работ Маркса позволяет констатировать, что основные пункты критики деятельностных теорий в большей степени относятся к области конкретно-научных разработок, чем к философской методологии деятельностного подхода. Так, принцип единства сознания и деятельности в том виде, в каком он разрабатывался в отечественной психологии, не является, на наш взгляд, достаточно адекватной научной конкретизацией марксистского положения об определяемости сознания общественным бытием. Последнее имеет сложную многоуровневую структуру и включает формы жизнедеятельности разного порядка, выступающие как отдаленные и ближайшие основания человеческого развития. Только на основе этого различения возможно объяснение возникновения так называемых недеятельностных форм человеческой активности и их власти над человеком. Детальная разработка этой проблематики требует объединенных усилий специалистов по общей, социальной психологии, психологии личности.

Марксистская теория отчуждения предоставляет широкие возможности для разработки проблематики бессознательного, не получившей должного объяснения в рамках деятельностного подхода, опирающегося на принцип всесторонней и абсолютной активности человеческого существования.

Все это говорит о том, что потенциал марксистской философии для психологии далеко не исчерпан. Как высказался один из отечественных философов: «Марксизм реализовал себя в действительности на восемьдесят процентов, к сожалению, не в нашей стране» [12]. А.Г. Асмолов отмечает, что «в отечественной психологии уже достаточно жестко заявлена позиция необходимости понимания К. Маркса, а не забвения его» [1. – С. 90]. В то же время не следует считать, что марксизм или любая другая методология автоматически решат все проблемы психологической теории. Философия, как и наука, является продуктом своей эпохи. И если наука ищет в философии общие ориентиры для своих научных изысканий, то философия черпает в науке конкретные факты, на основе которых она вносит коррективы в смоделированную ею «картину мира». Философия нуждается в науке так же, как и наука в философии. Марксистская философия в этом смысле не является исключением. Э. Фромм писал: «Исторический материализм нуждается в психологической системе, т.е. научной системе, описывающей психическую структуру человека…» [14. – С. 144]. В этом плане развитие культурно-деятельностного подхода в психологии представляется нам наиболее перспективным. Многие разработки, выполненные в рамках деятельностного подхода существенным образом обогащают методологический каркас, очерченный марксистской философией. Сюда, в частности, можно отнести теоретический анализ А.Н. Леонтьевым связи деятельности с системой потребностей человека, разработку проблемы присвоения в концепциях А.Н. Леонтьева и П.Я. Гальперина, определение А.Н. Леонтьевым генеральной линии исследований личности через изучение самодвижения ее деятельности (деятельностей) в системе общественных отношений, представления С.Л. Рубинштейна о преобразовании бытия на основе деятельности субъекта и т.д. Дальнейшее развитие деятельностного подхода связано, на наш взгляд, с определенной корректировкой конкретно-научной методологии и выбором адекватной единицы анализа. Подобно Л.С. Выготскому, «мы не хотим быть Иванами, не помнящими родства… Мы должны рассматривать себя в связи и в отношении с прежним, даже отрицая его, мы опираемся на него» [3. – С. 428].

Литература

1. Асмолов А.Г. Назад – к методологии психологии // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. – 2004, № 3. – С. 89-90.

2. Брушлинский А.В. Самая читаемая отечественная книга по психологии: триумфы, трагедии, парадоксы // Психол. журнал. – 2001, № 6. – С. 5-13.

3. Выготский Л.С. Собр. соч. в 6-ти тт. – М., 1982. Т. 1.

4. Выготский Л.С. Конкретная психология человека // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. – 1986, № 1. – С. 52-63.

5. Гордеева О.В. О некоторых ограничениях разработки проблемы сознания в марксистской психологии (на материале трудов С.Л. Рубинштейна) // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. – 1996, № 3. – С.26-33.

6. Гордеева О.В. Последствия методологической ориентации на марксизм при изучении сознания (на материале работ А.Н.Леонтьева) // Вопр. психологии. – 1997, № 5. – С.56-71.

7. Зинченко В.П. Психологическая теория деятельности // Вопр. философии. – 2001, № 2. – С. 66-88.

8. Лазарев В.С. Кризис «деятельностного подхода» в психологии и возможные пути его преодоления // Вопр. философии. – 2001, № 3. – С. 33-47.

9. Леонтьев А.Н. Деятельность, сознание, личность. – М., 1975.

10. Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. – М., 1955. – Т. 3.

11. Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. – М., 1974. – Т. 42.

12. Умер ли марксизм? (материалы дискуссии) // Вопр. философии. – 1990, № 10. – С.19-51.

13. Фромм Э. Душа человека. – М., 1992.

14. Фромм Э. Кризис психоанализа. – С-Пб., 2000.