Работа К. Маркса «К критике гегелевской философии права» знаменовала собой не только полный разрыв автора с его «прежней философской совестью», иначе говоря, с гегельянством, но что много важнее, в ней была предпринята попытка взглянуть на социальную жизнь людей, исходя из учета объективных интересов последних.

Идея материализма в истории начинает вызревать в сознании К. Маркса, если уж не одновременно, то где-то очень вскоре после его знакомства с работами Л. Фейербаха, написанными последним с позиций философского материализма. «С каким энтузиазмом, – напишет позднее Ф. Энгельс, – приветствовал Маркс новое воззрение и как сильно повлияло но на него, несмотря на все критические оговорки, можно представить себе, прочитав «Святое семейство»[2].

Самой первой работой, написанной К. Марксом совместно с Ф. Энгельсом с позиций материалистического подхода к истории, стала «Немецкая идеология». С завершением этой неизданной при их жизни К. Марксом и Ф. Энгельсом работы можно датировать выдвижение гипотезы исторического материализма. Трудность создания работы («Немецкая идеология») состояла в том, что при ее написании от авторов требовалось в достаточно доступной для неподготовленного читателя форме обозначить главное отличие только родившегося философского взгляда на историю, к которому К. Маркс и Ф. Энгельс приходят к середине 40-х гг. XIX в. от прежнего идеалистического, которого и после рождения исторического материализма по инерции продолжали придерживаться философы и обществоведы европейских стран, хотя внутреннее родство философского идеализма Гегеля христианской теологии давно было раскрыто и проиллюстрировано Л. Фейербахом.

В «Немецкой идеологии» противоположность материализма и идеализма во взгляде на историю, мимо которой, как известно, прошел Л. Фейербах, выдвигается авторами работы на первый план. В результате материализм в понимании природы дополняется материализмом в понимании истории и таким же образом материализм в целом получает свое дальнейшее развитие.

Резкие нападки на основной вопрос философии (вопрос об отношение мышления к бытию) в странах цивилизованного Запада начинаются с появлением позитивизма (первая треть XIX в.), но они не только не прекратились, а еще и усилились в следующем, XX столетии, после того, как позитивистская критика основного вопроса философии была принята на вооружение по существу всеми идеалистическими школами новейшей западной философии. И, если позитивисты явились первыми, кто открыто объявил основной вопрос философии псевдонаучным, то сегодня многие философы и уже не только за рубежом, но и в нашей стране также считают данный вопрос нефилософским.

Напомним для начала читателю, как ставился вопрос об отношении общественного бытия к общественному сознанию К. Марксом и Ф. Энгельсом в их «Немецкой идеологии». «Эта концепция, – писали авторы работы, – показывает, что история не растворяется в «самосознании», как «дух от духа», а что каждая ее ступень застает в наличии определенный материальный результат, определенную сумму производительных сил, исторически создавшееся отношение людей к природе и друг к другу, застает передаваемую каждому последующему поколению предшествующим ему поколением массу производительных сил, капиталов и обстоятельств, которые, хотя, с одной стороны, и видоизменяются новым поколением, но, с другой стороны, предписывают ему собственные условия жизни и придают ему определенное развитие, особый характер. Эта концепция показывает, таким образом, что обстоятельства в такой же степени творят людей, в какой люди творят обстоятельства. Та сумма производительных сил, капиталов и социальных форм общения, которую каждый индивид и каждое поколение застают как нечто данное, есть реальная основа того, что философы представляли себе в виде «субстанции» и в виде «сущности человека», что они обожествляли и с чем боролись, – реальная основа, действию и влиянию которой на развитие людей нисколько не препятствует то обстоятельство, что философы в качестве «самосознания» и «единственных» восстают против нее»[3]. «Не сознание, – поясняли главную их социально-философскую идею Маркс и Энгельс, – определяет жизнь, а жизнь определяет сознание»[4].

Итак мы видим, что в «Немецкой идеологии» Маркс и Энгельс впервые широко принимают новый философский категориальный аппарат, которым прежняя философия, целиком стоящая на позициях идеализма в понимании истории, пользоваться, естественно, не могла (категории исторического материализма, такие, как производительные силы и производственные отношения, общественное бытие и общественное сознание, формы человеческой жизнедеятельности и т.д.) впервые апробируются в «Немецкой идеологии». И все же главными социально-философскими категориями исторического материализма, начиная с этой первой истматовской работы, явились для К. Маркса и Ф. Энгельса категории общественного бытия и общественного сознания.

Содержание названных категорий является предельно широким, и поскольку это так, то выяснение их содержания оказывается возможным не иначе как через противопоставления их друг другу. «Сознание (das Benribtsein), – писали авторы «Немецкой идеологии», – никогда не может быть чем-либо иным, как осознанным бытием (das benribte Sein), а бытие людей есть реальный процесс их жизни»[5]. Все, что нам здесь хотелось бы отметить в приведенном нами выше высказывании К. Маркса и Ф. Энгельса, так это их указание на то, что сознание общественного человека определенно зависит от «реального процесса жизни людей», и потому оно не может определять общественное бытие человека. Совсем напротив, оставаясь независимым от общественного сознания как раз общественное бытие может и должно формировать мысли людей, живущих не в создаваемом сознанием философов, а в самом объективном мире. Если же в сознании общества «люди и их отношения оказываются поставленными на голову (а это, как мы знаем, случается и случается достаточно часто. – Г.Ч.), то и само извращение общественного сознания, как объяснили авторы «Немецкой идеологии», проистекает из исторического процесса их жизни, – подобно тому, как обратное изображение предметов на сетчатке глаза проистекает из непосредственного физического процесса их жизни»[6].

Итак, ложное общественное сознание есть не более как извращенное же отражение все той же реальной действительности или общественного бытия человека.

«Немецкой идеологии» не суждено было увидеть свет при жизни ее создателей, и, это несомненно, явилось одной из причин того, что о взглядах К. Маркса и Ф. Энгельса их современникам приходилось судить по более поздним их работам, работам, в которых материализм в понимании истории предстает не в качестве первоначальной исследовательской гипотезы хода исторического развития, как то имело место в 40-х гг. XIX в., но в качестве строго научного метода изучения событий последующей истории, непосредственными свидетелями и участниками которых являлись К. Маркс и Ф. Энгельс.

Наша задача здесь показать читателю, что тот социально-философский подход к анализу исторических событий второй половины XIX в. в Европе и в мире, который мы находим в работах К. Маркса и Ф. Энгельса с 1849 по 1871 гг. не утратил своей когнитивной значимости на сегодняшний день. Тем не менее, прежде, чем мы обратимся непосредственно к анализу двух крайне интересных, на наш взгляд, прежде всего в методологическом плане работ основоположников теории исторического материализма, стоит напомнить, что во всякой науке гипотеза после того, как она подтверждается фактами, обретает новый более высокий статус – статус научно-обоснованной теории. Таким образом, в работах, созданных Марксом и Энгельсом уже после «Немецкой идеологии», читатель не без пользы для себя сумеет выявить, в какой степени переход Маркса и Энгельса на позиции материализма в понимании истории помог им углубить их более ранние представления о существующем обществе и, что особенно важно, объяснить объективную природу исторических законов, определяющих общий ход исторического развития.

О каких конкретно работах К. Маркса пойдет ниже речь?

Разговор пойдет о двух исключительно важных работах К. Маркса, относящихся к изучению им истории революционной Франции середины и второй половины XIX в., а если быть более точными, то посвященных анализу событий французской буржуазной революции 1848 г. и Парижской Коммуне 1871 г.

Первая работа – «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта», на наш взгляд, интересна прежде всего тем, что в ней автор сумел блестяще проанализировать проблему роли личности в истории. В этой работе Маркс задается крайне непростым вопросом: возможно ли, чтобы посредственная личность обрела далеко не отвечающее ни ее действительным историческим заслугам перед обществом, ни ее субъективным способностям неожиданно большое влияние на события истории? Примечательно, что на поставленный вопрос К. Маркс дает ответ в вышеназванной работе с тех новых для себя теоретических позиций, на которые он становится после 1846 г., иначе говоря, с позиций последовательного сторонника исторического материализма. Напомним, что философский идеализм проблему человеческой личности целиком свел к проблеме роли «великих личностей» в истории. Маркс, не ставя под сомнение вопрос о существовании в истории выдающихся личностей, вместе с тем настаивал на том, что основная масса людей (иначе говоря, обычные индивиды, из которых состоит общество), которая, как уверял своих читателей в третьем томе «Исследования истории» Арнольд Джозеф Тойнби, обладает разве что инстинктом подражания[7], но на самом деле, безусловно, оказывает определяющее воздействие на ход исторического развития.

В «Восемнадцатом брюмере» К. Маркс выявляет причины на удивление быстрого возвышения фигуры Луи Наполеона, не обладавшего для этого и малой толикой тех талантов, которыми располагал его безусловно выдающийся дядя. В чем же причины столь поразившего воображение современников возвышения Луи Наполеона? Может происшедшее стало результатом одной из тех случайностей, которые иногда приводят к тому, что выпущенный из пушки снаряд вдруг попадает в ту самую лунку, которая была проделана выпущенным ранее снарядом? Возвышение достаточно бездарного племянника Наполеона I, разумеется, не было результатом одной единственной случайности. К. Маркс в своей работе показывает, что исход революции 1848 г., выбросивший на поверхность событий бездарную фигуру Луи Наполеона и приведший к установлению во Франции второй империи Бонапартов, оказался естественным следствием того, что революция 1848 г. ставила перед собой отнюдь не те масштабные задачи, а главное не обрела такого колоссального размаха, который ранее выпал на долю Великой французской революции 1789 г., вынесшей на авансцену поначалу, правда, только национальной (генерал французской республики), но позднее уже и мировой истории (император Франции с начала XIX в.) фигуру Наполеона I. Материализм К. Маркса позволил ему объяснить, что масштаб известных в истории личностей определяется не столько индивидуальными способностями последней, сколько тем, что потенциально дает обществу та или иная революция, одним из видных участников которой явилась данная личность. А чтобы революция продвинула развитие исторического процесса настолько далеко, насколько это, в принципе, возможно в сложившихся конкретно-исторических обстоятельствах, она должна активно способствовать развязыванию творческой инициативы широких масс.

Якобинский этап французской революции явился наивысшим в истории Великой французской революции исключительно благодаря тому, что на этом этапе ее вожди – якобинцы максимально внимательно отнеслись к требованиям широких масс французского народа и постарались выдвинутые массами требования провести в жизнь. Ход революции 1848 г. во Франции развивался по иному руслу. Первый ее этап длился от падения Луи-Филиппа до открытия заседаний Учредительного собрания. Это был этап подъема революции. На нем была устранена буржуазная монархия в стране и в этом главная заслуга, безусловно, принадлежала народу, решительно поддержавшему революцию. Активность масс в успешно начавшейся революции напугала буржуазию, которая после отстранения от власти Луи Филиппа, была уже не заинтересована в сохранении размаха революции. Для пролетариата же Парижа устранение прежней правящей верхушки значило слишком мало. Он воспринял свержение с престола Луи Филиппа как один из эпизодов революции, за которым должно было следовать нечто более внушительное, чего на сей раз не случилось.

Открывшееся 4 мая 1848 г. Учредительное собрание начинает вести дело к тому, чтобы страной управляла не одна лишь небольшая прослойка крупной буржуазии, но весь буржуазный класс страны. На попытку буржуазии воспользоваться плодами победившей революции для одной себя пролетариат Парижа ответил «июньским восстанием, грандиознейшим, как напишет позднее К. Маркс, событием в истории европейских гражданских войн. Победа, однако, осталась за буржуазной республикой. На ее стороне стояли финансовая аристократия, промышленная буржуазия, значительные слои средней и мелкой буржуазии, армия, организованный в мобильные отряды люмпен-пролетариат, большинство интеллигенции, попы и все сельское население Франции. «Парижский пролетариат, – отметил Маркс, – имел на своей стороне только самого себя. После победы над ним свыше трех тысяч повстанцев было убито, пятнадцать тысяч сослано без суда. Со времени этого поражения пролетариат отходит на задний план революционной сцены»[8].

Июньские дни явились поворотным моментом в ходе развития революции 1848 г. Буржуазия, потопив в крови выступление пролетариата, практически добилась всего, чего она желала от успешно начавшейся революции, и ей в дальнейшем хотелось лишь одного – побыстрее завершить революцию.

Между тем поражение пролетариата не прошло для революции бесследно. Его требования имели под собой объективные основания. Чтобы общество не застыло на одном месте, а получило возможность двигаться вперед, властям была необходима поддержка большинства народа. Но ее Власть не получила, т. к. недавнее единство общества было вконец порушено июньскими днями. «Все классы и партии во время июньских дней, – отметил Маркс, – сплотились в партию порядка против класса пролетариев – партии анархии, социализма, коммунизма. Они «спасли» общество от «врагов общества». Они избрали паролем для своих войск девиз старого общества (т.е. того общества, против которого и совершалась эта революция – Г.Ч.): «Собственность, семья, религия, порядок», и ободряли контрреволюционных крестоносцев словами: «Сим победиши!» Начиная с этого момента, как только одна из многочисленных партий, сплотившихся под этим знаменем против польских повстанцев, пытается в своих собственных классовых интересах удержаться на революционной арене, ей наносят поражение под лозунгом «Собственность, семья, религия, порядок!» Общество оказывается спасенным каждый раз, когда суживается круг его победителей, когда более узкие интересы одерживают верх над более общими интересами[9]. Сужение же социальной базы революции ведет революцию к неминуемому краху.

Итак, что выявил марксов материалистический анализ хода революции 1848 г. во Франции.