Заметим, все вышеперечисленные платоновские благие пожелания к рабам не имеют никакого отношения. Они имеют отношение исключительно к людям свободным, многие из которых если еще не рабы, то легко могут ими стать.

Возможность обращения свободнорожденного в раба была более вероятной, чем обратное обращение, что и дало Ленину основание для суждения о наличии объективных оснований, обусловливающих противостояние Сократа и Платона Демокриту, приведшего к трагическим последствиям для всей истории мировой культуры, и легитимировало их. Иными словами, указанное противостояние фактически зафиксировало на уровне понятий окончательный распад:

– общества на классы людей, где одни господствуют над другими;

– общества на само общество и множество более мелких групп людей, систематически находящихся в конфликтных отношениях как между собой, так в конфликтных отношениях с обществом;

– общества на множество отдельных атомов/индивидов, движущихся в пустоте, но которые, отталкиваясь и притягиваясь, цепляются друг за друга, и хоть как-то заполняют окружающую их пустоту.

Скажем, демокритовская метафора бесконечной пустоты, окружающей движущиеся атомы, и последующая эпикуровская теория отклонения атомов поражают своей смысловой глубиной. Чтобы понять, о чем идет речь, нужно напомнить, что понятие атома как далее неделимого образования, попав в античную римскую культуру, не случайно превратилось в понятие индивида (лат. individuum – неделимый) – далее неделимую единицу общества, – идеи, положенной в Новое время в основание либеральной теории гражданского или атомизированного общества. Но этот пример как раз показывает то, как глубокая материалистическая идея может быть трансформирована в инструмент легитимации как бы развивающей ее, но по сути противной ей либеральной идеи, в соответствии с которой на части разделяют уже не только физическую человеческую плоть, во имя торговли ее органами, но и морально разлагают человеческие души: одних так, чтобы они были ради сохранения завоеванного ими уровня жизни способны и готовы умерщвлять других, а этих других, не способных платить, так, чтобы они были готовы добровольно продавать свои органы, при том, что и те и другие торгуют достоинством честью и совестью.

Иначе говоря, если философский атомизм положен в основание либеральной теории гражданского общества, то почему бы по аналогии с демокритовской пустотой – бесконечным вместилищем бесконечного числа атомов, – заговорить как о философском выражение политики приватизации, опустошающей жизненное пространство тех, кто лишен права на приватизацию, ибо подлежащие приватизации ресурсы всегда ограничены.

Причем, приватизация, как противоположность отчуждения прав, включая и право на собственность, опустошает не только внешнее пространство, но и пространство внутреннего человеческого мира, в котором кроме ненависти к приватизаторам не просматривается больше ничего. Даже, например, призванная фарисеями заполнить указанную пустоту вера в некое райское бытие в некоем межклассовом мире, напоминает собой веру в райскую жизнь в мире загробном, где нет жизни, зато есть наслаждение верой в ее наличие.

Удивительно ли, что еще Цицерон, потом Пьер Бейль после Пьера Гассенди, вернувшего творчество Эпикура в культуру Нового времени, обсуждали эпикуровскую теорию отклонения атомов в связи с проблемой человеческой свободы. Бейль писал: «Эпикур предположил, что даже в пустоте атомы немного отклоняются от прямой линии; отсюда, говорил он, происходит свобода...»^[1].

И в другом месте: «Но посмотрим, что изобрел Эпикур, чтобы выбраться из затруднений, порождаемых признанием судьбы. Он придал своим атомам движение отклонения, и в этом движении усмотрел источник и начало свободных действий. Он считал, что благодаря этому существуют события, не подчиненные фатальной необходимости. До него считалось, что у атомов есть лишь движение, вызванное тяжестью и отталкиванием»^[2].

Заметим, что хотя и Цицерон, и сам Бейль не соглашаются с Эпикуром, ибо, в его понимании «отклонение нисколько не способствует свободе человеческой и не позволяет нам избежать власти рока»^[3], это уже и не важно. Вопрос о соотношении свободы и необходимости поставлен! И он радикально отличается от платоновского понимания свободы либо как дилеммы души и тела, либо как дилеммы рабства и свободы^[4].

Между прочим, Цицерон (как значительно позже и молодой Маркс), в отличие от Бейля, критикуя Эпикура за способ обоснования связи свободы и необходимости, признал и действительное наличие объективной связи между ними, и правомерность критики Эпикуром демокритовской фатальной необходимости.

Читаем Маркса: «Цицерон, "О природе богов”, I, 20: "Но что следует думать о такой философии (т. е. стоической), по воззрению которой, – как это представляется старушонкам, и притом невежественным, – всё происходит по воле рока ... [От этих-то страхов] мы избавлены Эпикуром, он дал нам свободу...»^[5].

«Сенека, "Письма”, XII, стр. 42: "Несчастье – жить в необходимости, но жить в необходимости вовсе не является необходимостью... Пути к свободе везде открыты, их много, они коротки и легки. … Обуздать самоё необходимость – дозволено.., сказал... Эпикур»^[6].

Но что важно, так это то, что у Маркса мы уже находим не констатацию факта такой связи, а диалектическую теорию, объясняющую ее. Но это уже другая тема.

А что же Платон? Как мы увидим, эпикуровская постановка вопроса о связи между свободой и необходимостью, развивающая атомистическую теорию Демокрита, в которой физика и этика представляют собой нечто единое, – радикальная антитеза платоновской теории свободы души.

Свобода (очищение) души, согласно Платону, достигается двумя путями: 1) «чтобы душа наиболее отделялась от тела… привыкала из всех частей его собираться и сосредоточиваться в самой себе, чтобы, по мере возможности, и в настоящее время, и после жила она сама собой, освободившись от тела, как из темницы»^[7]; либо «дело философии – даровать ей свободу»^[8].

Философия же, – как источник «диалектического знания» – «наука свободных людей», т.е. людей способных «различать все по родам, не принимать один и тот же вид за иной и иной за тот же самый»^[9].

Теперь понятно, почему Платон столь почитаем как в христианстве, так и в современной буржуазной «гуманитарной» науке, антигуманной в своей основе? Дело в том, что отделение души от тела нынешние социальные технологи пытаются реализовать на практике методами той же гендерной политики[10], а сократическая «наука свободных людей» неплохо обслуживает «власть… над другими в каждом городе»^[11], обращая их в несвободных.

И вообще, «тому, кто не умеет пользоваться своей душой, необходимо дать ей покой, да и гораздо лучше ему не жить, чем жить, делая все по-своему. Если же такому человеку суждено жить, то ему лучше пребывать всю жизнь рабом, чем свободным, передав кормило своего сознания, подобно кормилу судна, другому – тому, кто изучил искусство управления людьми, которое ты, мой Сократ, часто именуешь политикой, а также судебным искусством и справедливостью, каково оно и есть на самом деле»^[12].

Как видим, материализм уже по своему существу представляет собой абсолютную противоположность идеализму, противостояние между которыми продолжается всю историю философии, представлявшую собой вплоть до возникновения марксизма собой идеологию классового общества. Сократ начал, а Платон окончательно превратил философию как любовь к мудрости в идеологию власти и господства, каковой она в классовом мире остается и до сих пор. Однако любовь к мудрости так и не удалось покорить. Она продолжает жить, а в ней настойчиво пробиваются ростки нового бесклассового мира. И весьма важно, что именно Демокрита и что совсем не случайно «часто звали прародителем материализма»^[13]. Он стал основоположником той партии в философии, которая олицетворяет собой жажду истины как антитезу жажды власти.

Но парадокс в том, что для получения знания о способах захвата и удержания власти идеалисты вынуждены так или иначе использовать материализм. Без него невозможно обрести достоверного знания ни о чем, но как только оно обретено, его тут же пытаются превратить в оружие борьбы с самим материализмом.

Так было в случае с коллективным открытием диалектики, которая тут же превратилась в сократическую, просуществовавшую вплоть до возникновения марксизма.

Так было в случае с великим открытием формальной логики, которая не без участия в том самого Аристотеля превратилась в бесплодную схоластику, не изжитую до сих пор.

Так было в случае с тоже коллективным открытием возможности предельно возможных обобщений, которые:

– с одной стороны обратились в категории мышления, обеспечивающие синтез знаний до уровня формирования научной картины мира в материалистической философии;

– а с другой – в оторванные от действительности платонические идеи, наделенные человеческой фантазией способностью к объективному существованию,

– независимому от человеческой воли, – и, наконец, приведшие к созданию монотеистической картины мира.

Так было в случае с открытием атома в линии Левкиппа-Демокрита-Эпикура, что:

– показало, что материя делима и неделима, движется и находится в покое одновременно;

– способствовало развитию физики, математики, философии и вообще науки;

– будучи реинтерпретировано Платоном и его последователями, дало толчок к развитию идеализма как инструмента воспроизводства и легитимации классового общества;

– будучи вульгарно истолковано на рубеже XIX – XX веков привело к величайшему мировоззренческому кризису, когда в головах многих метафизиков, но на радость всем идеалистам, возникла иллюзия исчезновения материи, а вместе с нею и сознания, точнее, к отрыву сознания от его материального носителя мозга, чему Ленин дал весьма яркое название безмозглой философии^[14];

– превратившись в социальный конструктивизм, стало мощным оружием, эффективно примененным в деле разрушения мировой социалистической системы.

И, тем не менее, победа не достигнута, ибо рабочий класс не исчез. Он узнал предательство и уже учится бороться с предателями.

Материалистическая диалектика с ее ленинским принципом партийности ему в том великий помощник.

Оптимизма добавляет еще и то, что в марксизме кризиса нет. Кризис есть в рабочем и коммунистическом движении, а также в головах бывших марксистов.