Л.Г. Николаенко

Часть 1. Часть 2.
Часть 3. Часть 4.

Кто жизнь свою слагает наугад,
По воле своей слеп и заблуждаться рад.
Чей проводник беспечный жребий,
Тот и в святилище устроит маскарад.
Омар Хайям

Проблема борьбы Платона с Демокритом^[1] в истории философии была поставлена невесть когда и, что не удивительно, разрабатывалась преимущественно с целью утверждения в общественном сознании:

– либо идеи мировоззренческого преимущества идеализма над материализмом;

– либо идеи, согласно с которой нет никакого различия между материализмом и идеализмом, а попытка их различить не научна и совсем не связана с вопросом о познаваемости мира;

– либо идей свободы и спасения души: веруешь – обретешь и спасешь свою душу, не веруешь – не обретешь и не спасешь.

Ленин же, поставив вопрос о двух линиях в философии как о двух партиях ученых, показал, что со времен Платона и Демокрита история борьбы идеализма с материализмом и ответные действия материалистов уходит корнями в историю классового антагонизма, следовательно, изначально выходила за пределы истории решения проблемы диалектики истины и заблуждения и входила в сферу моральной ответственности ученого перед будущим человечества[2].

Партийность в ленинском ее понимании – это позиция в антагонистическом противостоянии, замешанная на сплаве логики, морали и политической воли, а марксистская партийность здесь отличается от буржуазной только тем, что в ней:

– логика означает диалектико-материалистическую логику;

– политическая воля означает не волю к власти одних людей над другими, а волю к действию, направленному на установление власти знания над невежеством;

– а мораль означает сознательный выбор партии Демокрита, согласовывающей свои действия с объективной логикой исторического процесса.

Иначе говоря, выход из классового и соответствующего ему теоретического (читай мировоззренческого или философского) антагонизма есть. Он указан Лениным и состоит в волевом решении вопроса о том, есть ли у человеческой истории оптимистические перспективы или человечество обречено на самоуничтожение?

Идеализм ведь есть философией, культивирующей такое мировосприятие, когда заблуждаясь, люди начинают не только ненавидеть все истинное, но, как заметил Омар Хайям, не понимая того, даже радоваться своему действительному заблуждению.

Однако истина страшна только тем, кто погружен в заблуждение, чья воля поражена заблуждением, кто не может понять, что он заблуждается, кто не может принять волевое решение о выходе из заблуждения, ибо партийность – это политическая позиция, определенная либо в ходе социализации, либо осознанного выбора. Однако то, что Камю[3] и другие называют экзистенциальным страхом и вслед за Камю твердят, что заблуждения радостны, а истина страшна – буржуазная химера, лишающая человека воли. Такой страх – логическая конструкция, производная от субъективистской в своей основе сократической диалектики, от неспособности разрешать антагонистические противоречия.

Подлинная диалектика, каковой является только и исключительно материалистическая диалектика, есть способностью разрешать противоречия в логике понятий, преследуя одну только цель – достижение истины. Она не останавливается, подобно сократической диалектике, перед необходимостью разрешения противоречий антагонистического порядка[4], когда логика высказываний становится бессильной по той причине, что действия людей входят в противоречие с объективной логикой общественно-исторического процесса и потому требуют волевой коррекции.

Платоновские идеи, например, свободы и спасения души – ложные способы разрешения антагонистических противоречий, а именно ими переполнены отношения между классами в любом классовом обществе. К тому же сократическая диалектика отличается тем, что любые противоречия разрешает в интересах господствующего класса, часто игнорируя объективную логику общественно-исторического процесса.

Ленинский же принцип философской партийности тем и отличается, что показывает нам:

– что диалектико-материалистический разум[5] – нечто большее, чем только субъективная логика высказываний;

– что не логика высказываний есть критерием истины, а действия людей, согласованные не с сиюминутными потребностями, например, власть имущих, а с объективно-исторической необходимостью (с объективной логикой исторического развития), с потребностью продолжения человеческого рода;

– что для разрешения антагонистических противоречий нужна не просто воля, а политическая воля рабочего класса;

– что без сознательного выбора философии истины антагонистические противоречия становятся неразрешимыми, но ввергают человечество в кажущуюся вечно длящуюся эпоху буржуазного реформизма;

– что диалектическая логика, наталкиваясь на необходимость разрешения антагонистических противоречий, выводит разум в сферу сознательного выбора между истиной и заблуждением, оборачивающегося выбором между будущим и кажущимся вечным капиталистическим настоящим[6].

Иначе говоря, Ленин как диалектик четко сознавал:

– что принцип партийности – связующее звено между философией (взятой вместе политической теорией) и практической политикой;

– что в философии и политике он проявляется по-разному: в философии в форме противостояния материализма и идеализма, включая и вопрос о познаваемости мира, а в политике в форме противостояния пролетарских и буржуазных партий, всегда утверждающих принцип философской беспартийности и обвиняющих марксистов в узкопартийном субъективизме, в чем проявляют собственный узкопартийный интерес;

– что, «за гносеологической схоластикой… нельзя не видеть борьбы партий в философии, борьбы, которая в последнем счете выражает тенденции и идеологию враждебных классов современного общества»;

– что, наконец, «новейшая философия так же партийна, как и две тысячи лет тому назад»^[7], т.е. как во времена Платона и Демокрита;

– что партии в философии – тоже, что и две школы, в одной из которых формируют в каждом психологию раба, а во второй – психологию творческой активности в каждом;

– что массы жаждут истины, но, не имея доступа к ней, вынуждены жить в иллюзиях;

– что, наконец, объективная логика буржуазной истории есть тем основанием, которое настоятельно требует создания теории пролетарской революции, открывающей массам беспрепятственный доступ не правде, но к истине.

И еще одно, ленинский принцип философской партийности означает возможность применить метод исторического материализма к анализу гносеологической проблематики, к вопросам познания.

Внешне такой анализ мало чем будет отличаться от того, что после Конта называют социологией (здесь социологией знания), но содержательно то, чем занимались Маркс и Энгельс в «Немецкой идеологии». Для простоты понимания назовем такой подход социологией знания марксизма или диалектико-материалистической социологией знания. Так вот именно диалектик Ленин, применив метод социологии знания к анализу философского процесса, задолго до американца позитивиста Роберта Мертона заговорил о морали в науке, названной Мертоном научным этосом.

При чем, они оба говорят о морали как факторе, влияющем на научный процесс, но:

– Мертон, удачно препарируя идею Вебера, согласно которой протестантская этика и религиозный этос обеспечили возможность утверждения капиталистических институтов, показал, что нечто подобное имеет место и в науке как социальном институте, где, например, организованный скептицизм – нечто, напоминающее один из элементов протестантской веры, как бы обеспечивающий достижение истины;

– Ленин открывает:

а) источник социальных позиций ученых, писателей мастеров искусства и т.д., которым является политическая структура капиталистического общества, надстроенная над его социально-классовой структурой;

б) влияние социальных позиций на процесс нормотворчества, осуществляемого методами науки, искусства, литературы и т.д.;

в) обратное воздействие норм на поведение ученых в науке, мастеров искусства – в искусстве и т.д;

г) иллюзию самовоспроизводства классовой структуры общества, в то время, когда она воспроизводится неосознанным участием творцов в таком деле.

Читаем Ленина: «Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя. Свобода буржуазного писателя, художника, актрисы есть лишь замаскированная (или лицемерно маскируемая) зависимость от денежного мешка, от подкупа, от содержания»^[8].

Если сказанное перевести на язык функционалистской социологии Мертона, то сказанное будет звучать так: функции, задаваемые в социальные институты при их создании или реформировании, определяют последующий способ их функционирования, эффективность которого может быть измерена. Сюда добавим: в сфере буржуазного обществознания, включая философию, отрабатываются принципы, которые потом как функции будут задаваться в те или иные институты с целью их воспроизводства и легитимации. А так как уже в начале ХХ столетия стало понятно, – капитализм в его империалистической фазе стал угрожать самому человеческому существованию, то осталось понять, что угроза не возникает невесть откуда. Она производна не только от частной собственности, которая как один из социальных институтов ориентирована на расширенное воспроизводство классовой структуры общества, но и от обслуживающей ее институционализированной буржуазной науки.

Делаем вывод, – вопрос об ответственности ученого перед будущим человечества совсем не праздный. Он вырастает как из способа капиталистического производства, так и из этоса буржуазной науки^[9]. Отсюда следует, что партийность в философии – это проблема сознательного выбора ученым одной из двух мировоззренческих позиций: материализм или идеализм в методологии познания, что равно философии истины и философии заблуждения.

Игнорирование данного факта во имя каких-либо более высоких целей теперь может быть расценено как самообман, чреватый обманом всех других.

Попытки же создания чего-то среднего в теории познания, например, в облике так называемого позитивизма, тяготеют к идеализму, например, в решении вопроса о критерии истины, а то и новомодного полного отказа от нее. Но это уже вопрос для специального обсуждения.

Так вот, теперь ученый, сознательно (по убеждению) обслуживающий интересы буржуазного класса, должен понимать, что добавляет к своему статусному набору еще и статус «дипломированного лакея», коих пока легион и кои «сегодня так же оглупляют народ вымученным идеализмом, как когда-то языческие священники морочили его первыми познанными ими тайнами природы...»^[10].

Иными словами, вопрос о непроизвольном заблуждении не снимается, но к нему добавляется вопрос о социальном производстве идей, вводящих в заблуждение все общество. Платон производство таких идей поставил на поток, и только в середине ХХ века данное производство назовут социальным конструированием реальности: поиском в человеческом сознании возможностей управлять поведением больших масс людей так, чтобы они были абсолютно уверенны в том, что действуют по собственной воле.