В свое время агентами рабовладельческого класса были Сократ и Платон^[1]. У современного буржуазного класса агентов легион.

Думается, что хотя античная культура времен Демокрита давала много поводов для открытия только что описанного весьма противоречивого языкового эффекта, но без острого противостояния с Сократом и Платоном, оно было бы затруднено. Но что важно: уже в трудах Платона появляются философские гимны во славу уже упоминаемой платонической любви между рабом и рабовладельцем^[2]. То стоит ли удивляться тому, что современные философские тексты распухают от теорий социального солидаризма, выросших из «либеральной утопии», как ее назвал Ленин^[3], а то й теорий капитализма без классов. Но и тогда, и сейчас, мы имеем дело с одной и той самой рабовладельческо/буржуазного теорией, реализуемой на практике в форме рабовладельческо/буржуазного государства. И именно Платону принадлежит первая теория рабовладельческого государства, которое с течением времени превратится в буржуазное: господствующие классы меняются, но их эксплуататорская суть остается неизменной.

Такая сложная диалектика исторического процесса и была выражена Лениным в положении о двух партиях в философии: партии Платона и партии Демокрита.

Так стоит ли удивляться тому, что, если современные фарисеи так яростно борются с Демокритом «как с живым врагом, великолепно иллюстрируя этим партийность философии и обнаруживая паки и паки свою настоящую позицию в этой партийной борьбе»^[4], то в борьбе с Лениным, с его теорией пролетарской революции, они ведут себя еще более оголтело. В такой борьбе нет места порядочности: в ней кривда всегда противостоит правде.

А так как ленинская теория пролетарской революции корнями прорастает в философию Демокрита, в историю борьбы с Демокритом, развязанную Сократом, теоретически обоснованную Платоном и выраженную в форме объективного идеализма, то по мере общего кризиса современного капитализма такое противостояние только будет нарастать.

Напрашивается еще одна параллель: если, например, для современников Демокрит, как выразился Сенека, отличался «среди всех древних острым умом»^[5], то Ленин нынче всегда в лидерах при всяческих опросах общественного мнения на предмет выяснения степени его популярности среди современных политиков, хотя современные буржуазные власти предпринимают различные действия, направленные на его дискредитацию. Все, как в древние времена.

Скажем, для Платона имя Демокрита не подлежит озвучению. Его нужно забыть! Платон понимает, что забвение для ученого – самая большая кара за несогласие, за протест, за согласованный строй мысли, за понимание сути творящегося в обществе безобразия и за борьбу с ним.

За то же самое сегодня третируют и Ленина.

Говоря о борьбе Сократа и Платона против Демокрита, мы говорим по сути о начале раздвоения не только философии по партийному признаку, но и научного этоса на две противоположности: на четко обозначивший себя рабовладельческий этос и противостоявший ему этос истины, пока еще не нашедший своей социальной базы, не сформулировавший свой классовый интерес, еще не во всем последовательный, но уже обозначивший свою оппозиционность к идеализму, ко всяческому субъективизму, имеющему волюнтаристскую природу.

Нечто подобное происходит и сегодня: открытой классовой, диалектико-материалистической позиции марксистов противостоит легион всяческих борцов с нею, продуцирующих множество вне- или надкласовых методологий, защищающих капитализм.

Однако ими же самими созданная позитивистская социология, исследующая социальные структуры как объективированную систему социальных неравенств, показывает, кто защищает право на неравенство, являющееся правом порабощать, и кто борется за свободу от порабощения.

Так вот если до Платона уклон в формировавшийся идеализм можно было расценивать как простое заблуждение, преодоление которого способствовало интеллектуальному развитию человечества, то Платон, – будучи рабовладельцем и по происхождению, и по убеждению, – первым провел четкую демаркационную линию между непроизвольными заблуждениями и суждениями, ввергающими в заблуждение неофитов в философии. Демокрит же первым восстал против подобного философствования, – и поплатился^[6] тем, что от многочисленных его работ, –в отличие от платоновских, сохранившихся в полном объёме, – остались лишь отдельные фрагменты, а то и одни воспоминания, по которым мы можем представить их действительную интеллектуальную мощь.

Важно понимать, что логический конструктивизм Платона состоял в том, что хотя он и пытался рассуждать, как нынче принято говорить, об общечеловеческих ценностях, но делал это на уровне абстрактно понятого человека. Он выражал свои мысли об обществе в понятиях того времени, но первым же стал широко применять безымянные понятия (нонимы), которые нынче могут быть расшифрованы как понятия, например, социальных структур рабовладельческого общества, функциональных рабовладению действиях и ценностях и т.д.

Здесь следует сделать два существенных замечания: одно логико-гносеологическое, а другое социологическое.

Первое замечание касается вопроса о времени рождения понятия как формы мысли. Философы, говоря об этом, утверждают, что «предшественники Платона, судя по сохранившимся фрагментам, еще не говорят на специальном языке; ученик Платона Аристотель пользуется уже строгой и систематизированной терминологией»[7]. Это мнение можно считать устоявшимся, Но Бородай утверждает еще и то, что «творчество Платона – поворотный момент в способе философствования; зафиксированный в текстах процесс становления философского языка и понятий, которые будут ключевыми для европейских мыслителей вплоть до наших дней, таких понятий, как «идея», «материя», пространство», «бесконечность», «дух», «душа», «природа», «творчество»[8].

Однако все обстоит несколько сложнее. Понятие как явление культуры, т.е. как способ субъективного отношения к действительности (не путать с субъективистским), как понимание сути происходящего, как способность мыслить вообще, зарождается не в произведениях Платона. Оно сначала зарождается в ходе производства орудий труда, являющемся одновременно и процессом смыслрообразования, а потом и в ходе всей общественной жизни, практической по своей сути. Именно по этой причине общественно-историческая практика и является критерием истины.

И терминологическое выражение понятия, т.е. оформление его в строго определенную мысль, тоже связано с практическими потребностями, включая и потребность во власти и господстве, впервые зародившуюся в рабовладельческом классе.

Иначе говоря, иметь понятие о чем-либо, совсем не означает понимать, что вы мыслите понятиями. И Демокрит, и Платон тоже еще не имели понятия об этом, как и о том, что понятие способно оборачиваться суждениями и умозаключениями. Но именно противостояние между ними стало тем действительным поворотным моментом, в котором:

– стал формироваться особый язык, требующий точности и определенности в формулировании мыслей и который одновременно стал основанием для образования языка науки;

– наметилось окончательное разделение физического и умственного труда, а также профессионализация последнего;

– понятие из субъективной способности понимания сути дела начало обретать инструментальную функцию, включая и функцию власти и господства над мыслями и действиями зависимых людей;

– а главное, наметилось окончательное разделение в течении философской мысли на два противостоящих направления: материалистический, связанный с именем Демокрита, и идеалистический, связанный с именем Платона;

– и, наконец, стали формироваться две философские партии, противостояние между которыми до времени происходило вокруг абстрактно формулируемых вопросов блага, справедливости и закона, истины и заблуждения и т.д.

Именно Ленин обратил внимание на то, что марксизм, например, – прямое продолжение линии Демокрита и что философы-марксисты – неотъемлемые члены его философской партии. И хотя в демокритовской философии не трудно обнаружить материалистические заблуждения, свойственные тому времени, именно его философия, а не Платона, положила начало формированию материалистического философского тезауруса и, соответсвенно, действительного языка науки. За что Демокрит и пострадал: от его трудов остались только фрагменты.

Второе замечание касается вопроса исторической связи между рабовладением и капитализмом, включая и свойственные им философии (вопрос связи феодализма с рабовладением более очевидна).

Разумеется, что мы далеки от того, чтобы приписывать Платону способность заглядывать так далеко в буржуазное общество, но нельзя не заметить, что у него уже, так сказать «на языке», нечто такое, что роднит его философию с современной буржуазной.

Например, Платон понимал:

– что «бедность и богатство взаимно порождают друг друга» (в современной терминологии это пример функциональной связи[9]);

– что «не должно быть ни тяжкой бедности среди некоторых граждан, ни в свою очередь богатства», ибо они порождают «междоусобие» и «раздор» (современная теория конфликта, которую не следует смешивать с марксистской теорией революции, к чему, называя Маркса первым конфликтологом и тем дискредитируя марксизм, как бы невзначай прибегают так называемые конфликтуалисты);

– что «было бы прекрасно, если бы каждый член колонии обладал… имуществом в равной доле со всеми»^[10] (современная либеральная утопическая теория равных возможностей);

– что «надо… законодателю установить пределы бедности и богатства» (современная либеральная утопическая теория равенства в правах):

а) что пределы бедности нужно измерять размером в «стоимость надела, который должен оставаться у каждого»^[11] (современная утопическая либеральная теория гражданского общества, принимающего участие в социальном управлении);

б) что не желательно, что бы не было богатства «большего по своей стоимости в два, три, четыре раза»^[12] чем стоимость вышеуказанного надела (современная либеральная утопическая теория антимонопольного права, легализующаяя функционирование транснациональных монополий);

в) а если «кто приобретет свыше этого, найдя ли что-нибудь, получив ли от кого-то в подарок или наживши, – словом, если благодаря какому-нибудь подобного рода случаю у него окажется имущество, превышающее меру, он должен отдать избыток государству и его богам-покровителям»^[13] (современная фарисейски-утопическая теория буржуазной благотворительности или экономическая теория налога на богатство, призванная снимать угрозу бунта от социальной несправедливости ).