Кемал Окуян

Часть 1, Часть 2, 

Часть 3. Часть 4, Часть 5.

Однако даже в этот момент Ленин говорил о политике, которая преодолеет отсталость России. При этом не будем забывать и о том, что нэп только что начался. Нэп, который для одних означал «раскачивать поезд» до тех пор, пока не наступит мировая революция, а для других – средство получить необходимую инфраструктуру для строительства социализма даже в наихудших международных условиях!

А возможность того, что мировая революция остановится… Ленин предвидел, подвергая критике буржуазных экономистов за то, что те принижали масштаб революционного кризиса, называя его «беспорядками». Он раскритиковал и своих сторонников: «…революционеры иногда пытаются доказать абсолютную неразрешимость революционного кризиса»[1]. Он прекрасно понимал, что революционная волна отступала и считал, что те, кто не смирится с этим фактом, утащат за собой в пропасть и международное рабочее движение, и тем самым оставят Советскую Россию беззащитной.

Мировая революция могла не состояться, но Советская Россия имела шансы выстоять. С военной точки зрения, Красная Армия доказала, что может наносить удар за ударом. И с каждым годом ее сила многократно увеличивалась[2]. Ленин подчеркивал, что в 1917 году (то есть за три года до написания цитируемых статей), когда рабочие Петрограда стояли бок о бок с большевиками в количестве, которого никто не мог ожидать, он считал, что Советская власть продержится только с помощью мировой революции: «Когда мы начали работать на свое дело, мы рассчитывали только на мировую революцию»[3].

Однако произошло непредвиденное, и Советская Россия выстояла, несмотря на то, что в других странах в дальнейшем не произошло успешных революций:

"Никто из нас, конечно, не ожидал, что такая неравная борьба, как та, которую ведет Россия против всего капиталистического мира, продлится три года. Выяснилось, что ни одна из сторон – Российская Советская Республика или капиталистический мир – не одержала победы и не потерпела поражения. В то же время оказалось, что, хотя наши прогнозы не материализовались просто, быстро и непосредственно, они сбылись постольку, поскольку мы достигли главного – сохранялась возможность существования пролетарской власти и Советской республики даже если откладывается само событие мировой социалистической революции. В этой связи необходимо сказать, что международное положение республики сегодня является лучшим и наиболее точным подтверждением всех наших планов и всей нашей политики"[4].

Революция не могла распространиться дальше на Запад, но и контрреволюция не смогла победить Россию. Вот что в двух словах говорит Ленин. Тогда каков его вывод? В отсутствие победы в международном масштабе, которая была единственным, что могло гарантировать успех, им пришлось бы сосуществовать с капиталистическими странами, вступить с ними в торговые отношения и в этом процессе завоевать право на независимое существование[5]. Это была не только передышка, это было нечто гораздо более важное[6].

В 1921 году Ленин говорит более открыто. В условиях быстрого протекания революции рабочие и крестьяне западноевропейских стран не смогли подняться на забастовки[7]. Мировая революция все еще продолжалась, и экономический кризис в Европе не утихал; «Но в любом случае с нашей стороны было бы безумием предполагать, что вскоре из Европы придет помощь в виде сильной пролетарской революции. (...) За последние три года мы научились понимать, что делать ставку на мировую революцию не означает полагаться на конкретную дату, и что ускоряющиеся темпы развития могут привести, а могут и не привести к революции весной»[8].

В этой неопределенности Ленин придавал большое значение установлению торговых отношений, как с Великобританией, так и с США. Он задавался вопросом: "Правильно ли для советского правительства приглашать иностранных специалистов после изгнания русских помещиков и капиталистов?" и отвечал: «Да, правильно, потому что, видя, что рабочая революция в других странах задерживается, мы должны принести некоторые жертвы, чтобы добиться быстрого и даже немедленного улучшения положения рабочих и крестьян»[9]. Таким образом, угроза голода для рабочего класса в России была тесно связана с задержкой мировой революции, и если бы она стала отдаленной перспективой, советский строй в России должен был постоять за себя. Следовательно, не было иного выхода, как вводить нэп и делать определенные уступки, как иностранному капиталу, так и богатым землевладельцам[10].

Некоторые большевики считали этот шаг назад политически необходимым, пока не свершится мировая революция. Однако для Ленина и Сталина это был также период накопления необходимой энергии, которая будет использована для рывка вперед, к социализму.

Октябрьская революция переживала очень тяжелые испытания. Ленин был абсолютно откровенен и честен: «Когда мы начали мировую революцию, мы сделали это не потому, что были убеждены, что можем предвосхитить ее развитие, а потому, что ряд обстоятельств заставил нас начать ее. Мы думали: либо международная революция придет нам на помощь, и в этом случае наша победа будет полностью обеспечена, либо мы будем вести скромную революционную работу с убеждением, что даже в случае поражения мы послужим революции и что наш опыт будет полезен для других революций. Нам было ясно, что без поддержки мировой революции победа пролетарской революции невозможна. До революции и даже после нее мы думали: либо революция вспыхнет в других странах, в капиталистически более развитых странах, немедленно или, по крайней мере, очень быстро, либо мы должны погибнуть. Несмотря на это убеждение, мы делали все возможное, чтобы сохранить советскую систему при любых обстоятельствах, чтобы ни случилось, потому что мы знали, что работаем не только на себя, но и на мировую революцию. Мы знали это, мы неоднократно высказывали это убеждение еще до Октябрьской революции, сразу после нее, и тогда, когда мы подписали Брест-Литовский мирный договор. И в действительности это было правильно.

Однако на самом деле, события пошли не в той последовательности, как мы ожидали. В других крупных, капиталистически более развитых странах революция не разразилась до сих пор. Правда, можно с удовлетворением сказать, что революция развивается во всем мире; и только благодаря этому международная буржуазия не может нас задушить, несмотря на то, что в военном и экономическом отношении она во сто крат сильнее нас»[11].

Сталин, который первым из соратников Ленина согласился с тем, что Советская Россия должна будет стоять в одиночестве в течение длительного периода времени, к концу 1921 года также придерживался этого мнения: «Борьба показала, что мы (рабочие) еще недостаточно сильны, чтобы немедленно положить конец империализму. Но борьба также показала, что они (буржуазия) уже недостаточно сильны, чтобы задушить Советскую Россию. Вследствие этого исчез, испарился «испуг» или «ужас», вызванный пролетарской революцией в мировой буржуазии, когда, например, Красная Армия наступала на Варшаву. В то же время исчезает безграничный энтузиазм, с которым рабочие Европы принимали почти все новости о Советской России. Наступил период трезвого взвешивания сил, период кропотливой работы по обучению и накоплению сил для будущих сражений»[12].

Кто-то может подумать, что Сталин предал революцию. Однако такой подход всецело ленинский, основанный на реалистических оценках и направленный на подготовку партии, рабочего класса и страны к тяжелым испытаниям. Сталин предупреждал, что по мере постепенного восстановления стабильности в Европе рабочие массы потеряют интерес к революции в России. Люди склонны смотреть на то, что ближе, а не на то, что находится на горизонте.

Должно быть, в данной работе уже приведено достаточно цитат из Ленина и Сталина. С 1920 года мысль о том, что мировая революция будет развиваться медленнее, чем ожидалось, и революция в Европе будет отложена, в Москве стала преобладать. Однако каждый видный большевик делал из этого свой вывод.

А как насчет коммунистов, борющихся в западных странах? Что им было делать? Ленин постоянно предупреждал их о возможном неблагоприятном развитии событий. Далее, он осуждал тезис о перманентном кризисе, был резок с теми, кто на этом настаивал, и время от времени повторял: «Вам предстоит очень долгий путь к революции». Однако всего пару лет до этого Коминтерн указывал на необходимость захвата политической власти даже малочисленным организациям, которые проделали лишь несколько шагов по пути к революции.

Таким образом, революция не была осуществлена, и теперь Ленин, представляя коммунистическим партиям долгий и трудный период борьбы и подготовки, также подчеркивал, что они не должны пренебрегать задачей защиты Советской России. Защита Советской России требовала установления «хороших» отношений с западными странами. И одним из условий установления «хороших» отношений было то, что Советы должны перестать раздувать там пламя революции. Ленину было не просто находить аргументы в ответ на их протесты, мол, «но в 1917 году вы тоже были небольшой партией», но со всей своей проницательностью он убеждал: «Когда революция подготовлена в достаточной мере, понятие «массы» становится другим: несколько тысяч рабочих больше не составляют массы. Это слово начинает обозначать что-то еще. Понятие «массы» претерпевает изменение, так что оно подразумевает большинство, и не просто большинство одних рабочих, но большинство всех эксплуатируемых. Любое иное толкование недопустимо для революционера, и любое другое значение слова становится непонятным. Возможно, что даже небольшая партия, например британская или американская, после того, как она досконально изучит ход политического развития и познакомится с жизнью и обычаями беспартийных масс, в благоприятный момент вызовет революционное движение (товарищ Радек указал на забастовку шахтеров как на хороший пример). У вас будет массовое движение, если такая партия выступит со своими лозунгами в такой момент и ей удастся убедить миллионы рабочих следовать ему. Я бы не стал вовсе отрицать, что революцию может начать очень маленькая партия и довести её до победного конца. Но нужно знать методы, которыми можно завоевать массы. Для этого необходима тщательная подготовка революции.

Но вот товарищи выступают с утверждением, что надо немедленно отказаться от спроса на «большие» массы. Им нужно возразить. Без тщательной подготовки вы не добьетесь победы ни в одной стране. Достаточно небольшой партии, чтобы возглавить массы. Иногда в больших организациях нет необходимости.

Но чтобы победить, нужно завоевать сочувствие масс. Абсолютное большинство не всегда необходимо; но для завоевания и удержания власти важно не только большинство рабочего класса – я использую термин «рабочий класс» в его западноевропейском смысле, то есть в смысле промышленного пролетариата, – но также и большинство рабочих, работающее и эксплуатируемое сельское население»[13].

Ленин был чрезвычайно принципиальным революционером, но он никогда не действовал механически, повторяя готовые схемы. Можно не сомневаться: то, что он говорил в 1920 году, он никогда бы не сказал в 1919. Не такие «истины», следовало бы озвучивать, когда шаги «революции» были слышны повсюду в Европе[14]. Однако теперь, когда революционная волна откатывалась назад, Ленин рискнул выступить против твердолобого упорства некоторых товарищей, когда того потребовала ситуация:

«"Динамические тенденции", "переход от пассивности к активности" – все эти фразы левые эсеры использовали против нас. Сейчас они сидят в тюрьме, защищая там "цели коммунизма" и думая о "переходе от пассивности к активности"»[15].

Язык, который он выбрал в разговоре с теми, кто не видел, что революция в Европе отступает, показывает, в каких напряженных и тревожных обстоятельствах действовал Ленин. Он был прав, когда беспокоился, потому что европейские коммунисты постоянно совершали ошибки, колеблясь вправо и влево, особенно в Германии. Кроме того, влиятельные деятели Коминтерна были неумелы в управлении процессом. Как будто всего этого было недостаточно, прошедшие годы выявили еще один факт, касающийся защиты Советской России: значительная часть рабочих, которые сопротивлялись враждебным действиям по отношению к Советам и сопротивлялись милитаристским предприятиям своих правительств, все еще находились под влиянием социал-демократических партий. Они колебались или не хотели действовать, когда дело доходило до революционного восстания, вместе с тем, попытки буржуазных правительств разрушить Советскую Россию были для них неприемлемы. Чтобы выстоять, Москве было необходимо привлечь эту «дружественную» народную базу, которая особенно заметно проявила себя в Британии, на свою сторону.

И Ленин, и Сталин прекрасно понимали, что две противостоящие социальные системы могли сосуществовать только на временной основе. Война была неизбежна, но теперь им обоим нужно было тянуть время и использовать его максимально.

Конечно, «противник» тоже заметил эту стратегию, сложившуюся в Советской России, но у него были связаны руки. Павел Милюков, который был одним из самых хитрых членов Временного буржуазного правительства, свергнутого большевиками в 1917 году, писал, что «коммунизм предназначался для следующего этапа – мировой революции и для более развитых индустриальных стран. В России они удовлетворились тем, что оставались большевиками, чтобы удерживать власть до тех пор, пока не наступит второй этап, и использовать огромные ресурсы и государственный аппарат России, для ускорения наступления мировой революции»[16]. Он не предвидел великого толчка к построению социализма, который Советы предпримут несколько лет спустя, но он осознал временный характер их отступления.

Ленин ушел из активной политической жизни в самый критический момент (1924 г.) этого переходного периода. Сталину было необходимо укреплять Советскую Россию как для следующего скачка в мировой революции, так и для победы в неизбежной войне. Остальные, включая Троцкого, приняли бы такую стратегию до этого момента. Однако Сталин считал, что укрепление Советской России должно было идти по пути социализма; в противном случае её слабость неизбежно привела бы к поражению.