Спарринг-партнёр с чужим флагом (4)

В.В. Головин

Часть 1. Часть 2.

Часть 3. Часть 4.  Часть 5.

Ленину возражал Плеханов: "Спорный вопрос заключается именно в том, существует ли такая экономическая необходимость, которая вызывает у пролетариата "потребность в социализме", делает его "инстинктивным социалистом" и толкает его, – даже в том случае, когда он предоставлен "собственным силам", – на путь социалистической революции, несмотря на упорные и беспрерывные усилия буржуазии подчинить его своему идейному влиянию. Ленин отрицает это, вопреки ясно выраженному мнению всех теоретиков научного социализма. И в этом заключается его огромная ошибка, его теоретическое грехопадение..."^[8]. И продолжал: "Ленин не понял ни Каутского, ни Энгельса, ни Маркса, т.е. вообще он не понял научного социализма в его отношении к этому вопросу. И это его непонимание представилось ему в виде неспособности пролетариата выйти за пределы "тред-юнионизма", который к тому же изображается им, как нечто упавшее с неба в законченном виде, раз навсегда данное и неизменное " (курсив Плеханова. Там же, с.131). И ещё: "По Ленину, рабочий класс, предоставленный самому себе, способен бороться только за условия продажи своей силы на почве капиталистических отношений производства. По Марксу и Энгельсу, этот класс необходимо должен стремиться устранить эти отношения, т.е. совершить социалистическую революцию" (курсив Плеханова).

Плеханов резюмировал: "Но если верно то коренное положение исторического материализма, которое гласит, что "мышление" людей определяется их "бытием", и если не обманывает нас та основная теорема научного социализма, которая говорит, что социалистическая революция явится необходимым следствием противоречий, свойственных капитализму, то ясно, что на известной стадии общественного развития рабочие капиталистических стран пришли бы к социализму даже в том случае, если бы они были предоставлены "своим собственным силам"^[9].

Роль социал-демократической партии Плеханов видел в том, что партия "может ускорить движение, сделать его более осмысленным и более целесообразным; она может сыграть в высшей степени полезную воспитательную роль в среде борющегося с классом капиталистов пролетариата. И в этом ее великое историческое значение" (там же, с.128) В адрес своего оппонента он язвил: "Изгнав социализм из массы, а массу из социализма, Ленин объявил социалистическую интеллигенцию демиургом социалистической революции, а самого себя и своих верных беспрекословных последователей – социалистической интеллигенцией по преимуществу, так сказать, сверх-интеллигенцией" (там же, с.134).

Комментировать тут особо нечего. Теоретическое расхождение тут глубочайшее, и выражено предельно ясно и недвусмысленно. Если помнить сколь разнообразны интересы класса, то оба они руководствовались классовым подходом в политике. Быть может, лучше всего их расхождение объясняет одиннадцатый из тезисов Маркса о Фейербахе: "Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его"^[10]. Плеханов прекрасно "объяснял" мир, но не пошел далее того, будучи уверенным, что с делом революции рабочий класс однажды справится сам. Ленин в тех же "объяснениях" увидел возможность и необходимость переделать и мир, и сам рабочий класс, как его часть. Условием этого он видел целеустремленность класса, создаваемую вне его собственных рядов. Если эта необходимость осознаётся, партия становится коммунистической, если нет – остаётся реформистской.

Теоретическое противостояние вылилось в многолетнюю борьбу меньшевиков и большевиков по всем практическим вопросам стратегии, тактики и организационных принципов РСДРП. Программа РСДРП 1903 года отразила победу ленинской точки зрения. Отношение коммунистов к рабочему классу было выражено так: "Ставя себе задачу сделать пролетариат способным выполнить свою великую историческую миссию, международная социал-демократия организует его в самостоятельную политическую партию, противостоящую всем буржуазным партиям, руководит всеми проявлениями его классовой борьбы, разоблачает перед ним непримиримую противоположность интересов эксплуататоров интересам эксплуатируемых и выясняет ему историческое значение и необходимые условия предстоящей социальной революции. Вместе с тем она обнаруживает перед всей остальной трудящейся и эксплуатируемой массой безнадежность ее положения в капиталистическом обществе и необходимость социальной революции в интересах ее собственного освобождения от гнета и капитала. Партия рабочего класса, социал-демократия, зовет в свои ряды все слои трудящегося и эксплуатируемого населения, поскольку они переходят на точку зрения пролетариата". В программе же было сказано: "Необходимое условие этой социальной революции составляет диктатура пролетариата, т.е. завоевание пролетариатом такой политической власти, которая позволит ему подавить всякое сопротивление эксплуататоров"^[11] (выделение шрифтом наше – В.Ц.)

С точки зрения взаимоотношений партии и класса это программа для коммунистов на все времена. Победа в революции и установление диктатуры пролетариата отношения партии к классу не изменило. Во второй программе 1919 года цитированный абзац был повторен дословно. "Необходимость политической партии пролетариата отпадает лишь вместе с полным уничтожением классов. <...> Коммунистическая партия растворится полностью в рабочем классе лишь тогда, когда коммунизм перестанет быть объектом борьбы, и весь рабочий класс станет коммунистическим", – так виделась перспектива для партии участникам II конгресса Коминтерна^[12]. То же самое отношение было зафиксировано в программе Коминтерна 1928 года, в главе "культурная революция".

В рассуждениях Зюганова, взявшегося судить о партии и классе, нет и малого намёка на понимание глубины теоретических проблем, и нет знания о том, что они уже решены и как они решены. Можно только поражаться самодовольству невежи, представляющего науку как выморочное имущество, доставшееся ему в управление.

Глубочайший смысл теоретической борьбы за выяснение роли партии в превращении рабочего класса из "класса в себе" в "класс для себя" и последствия победы той или иной стороны предельно обнажился в начале эпохи мировых войн и революций, когда отряды рабочего класса и его партии оказались по обе стороны баррикад революционной классовой борьбы. По разные стороны оказались и Ленин с Плехановым. Один возглавил социалистическую революцию, второй пытался её остановить, полагая её преждевременной и ненужной.

Их спор отразил и предвосхитил объективно обусловленный и вскоре наступивший раскол в мировом социалистическом движении в целом. Уже в ранних документах Коминтерна появилось понятие "белая социал-демократия"^[13]. Слово "белые" было тогда собирательным именем врагов трудового народа. Им было зафиксировано социальное предательство и политическое перерождение социал-демократических партий в годы первой мировой войны, и их переход в лагерь контрреволюции в период революционной ситуации 1917-1923 годов. А также факт, что теоретический и организационный оппортунизм трансформировался в политику прямой поддержки буржуазии своих стран в войне, в соучастие, а порой и в участие с оружием в руках в борьбе против советской власти в России и пролетарских революций в Европе. В понятии отразилось осознание того, что борьба двух основных тенденций в рабочем движении: революционного и оппортунистического социализма, – характерная для эпохи доимпериалистического капитализма, закончилась расколом прежде единого социалистического движения и противоборством коммунистических и "буржуазных рабочих партий" (Ленин). Коммунисты выразили социально-прогрессивные революционные потенции рабочего движения, "белая социал-демократия" – его же консервативные, порой контрреволюционные.

Империализм создал экономические возможности существования "буржуазного рабочего движения"^[14], и одновременно ощутил нужду в его помощи. В кризисные для капитализма периоды возрос его спрос на услуги "слева". В первой четверти ХХ века "белая социал-демократия" стала, по сути, формой "союза небольшого слоя привилегированных рабочих со своей национальной буржуазией против масс рабочего класса, союза лакеев буржуазии с нею самой против эксплуатируемого ею класса"^[15]. Она оказалась весьма полезной для буржуазии своим умением поставить на службу ей народные стремления к социальной справедливости и чувство патриотизма, даже сами классовые цели пролетариата, признавая их на словах, (и лишь на словах), но отказываясь бороться за них на деле. Под её влиянием были утрачены шансы на победу пролетарских социалистических революций в Германии, Италии, Австрии, Венгрии и др. странах между 1918 и 1923 годами. Предвидя возможность подобной ситуации, Ленин ещё в 1916 году подчеркнул: "Нелепо до сих пор считать оппортунизм явлением внутрипартийным"^[16].

"Белая социал-демократия" стала одним из главных субъектов классовой борьбы эпохи империализма на стороне капитала, и даже, как отметил XI пленум Исполкома Коминтерна, "главной социальной опорой буржуазии"^[17]. Для коммунистов возникла необходимость постоянной борьбы на два фронта, где внешним и главным является политика и идеология буржуазии, а внутренним – политика и идеология, порождаемые отсталой частью рабочего класса, и выражаемая оппортунистами. Поскольку пробуржуазные настроения порождаются внутри самого рабочего класса его "собственным способом присвоения", то прекращение такой борьбы превращает рабочий класс в силу стабилизирующую капитализм. Бывают периоды, отметила резолюция II конгресса Коминтерна в 1920 году, когда коммунистическая партия обязана "выступить против настроения большинства рабочих и отстаивать исторические интересы пролетариата несмотря ни на что"^[18]. Именно такое понимание диалектики отношений партии и класса было признано теоретическим открытием Ленина и отражено десятым и одиннадцатым из выше цитированных тезисов о большевизации.

На протяжении ХХ века борьба шла с переменным успехом. Победы коммунистов обеспечивали всемирный социальный прогресс, победы "белой социал-демократии" повсеместно давали обратные результаты. Коммунисты отнюдь не ошиблись, определяя её как врага, не ставили себе тем самым ложную цель. Там, где на обоих фронтах побеждали коммунисты, было начато и шло успешное строительство социализма. Там, где в рабочем движении оказались сильнее позиции "белой социал-демократии" по той причине, что коммунисты переставали, скажем словами Энгельса, "стоять на прогрессивных позициях, выступать против реакционных вожделений рабочих и их предрассудков"[19], дело кончалось упрочением капитализма, а то и фашизмом. Или, как в СССР и ряде восточноевропейских стран, контрреволюцией и реставрацией капитализма.

Участие больших отрядов рабочего класса под руководством оппортунистов и рабочей бюрократии в крушении социализма в СССР до сих пор не является фактом коммунистами признанным. Это означает, что сумма идей, с которым коммунисты не смогли противостоять контрреволюции, остаётся их мировоззренческой основой до сих пор, и свидетельствует об утрате теоретической и методологической базы, позволяющей отличить революционный марксизм от его оппортунистического антипода. Следовательно, нужна, как минимум, тщательная ревизия идейного оружия, не устоявшего против врага. Трудный разговор на эту тему не состоялся до сих пор. Диалектика развития рабочего класса в условиях социалистического государства была и есть "terra incognita" для коммунистов. Распространённой является точка зрения, что "социализм был свергнут сверху и изнутри, вследствие постепенного оппортунистического разложения компартий". Она присутствует и в обсуждаемом докладе. Мы не отрицаем правоту такого взгляда, но видим корень проблемы в том, что оппортунистическое перерождение КПСС не могло произойти без сильной и постоянной идейной подпитки исходящей от "реакционных вожделений" отсталых слоев рабочего класса. В этом смысле "низы" были отнюдь не безгрешны.

Оппортунизм в принципе не может исчезнуть до тех пор, пока сохраняются условия порождающие отчуждение трудящихся от власти и друг от друга. Наступление оппортунизма в СССР шло поэтапно. Если мирная четверть века с 1889 по 1914 год, повторим слова Ленина, давала питание оппортунизму сначала как настроению, потом как направлению и, наконец, как группе или слою рабочей бюрократии и мелкобуржуазных попутчиков во главе рабочих партий^[20], то вторая половина ХХ века дала результат во многом аналогичный, но в партиях коммунистических. Игнорировав ленинское предупреждение КПСС перестала рассматривать оппортунизм как социальный продукт эпохи перехода от социализма к коммунизму. В партийной науке утвердилось мнение, что "победа социализма в СССР означала одновременно полное идейное банкротство оппортунизма"^[21].

Это была правда, но далеко не вся. Идейно обанкротились, вернее, были разоблачены и побеждены, только некоторые проявления оппортунизма: меньшевизм, троцкизм, в определённой мере национализм. Неизбежность появления новых разновидностей оппортунизма при социализме не учитывалась, формы действия не исследовались. Признаваемый как опасность на словах, он оказался как бы не имевшим корней в советской жизни, как бы вынесенным вовне страны или оставшимся в прошлом. В изучении явления образовался пробел, не заполненный и поныне. Внутри партии борьба с ним фактически была прекращена, что сделало её неспособной отстаивать исторические интересы пролетариата в борьбе с ним самим.

"Все соглашаются, что оппортунизм – не случайность, не грех, не оплошность, не измена отдельных лиц, а социальный продукт целой исторической эпохи. Но не все вдумываются в значение этой истины" – предупреждал в своё время Ленин^[22]. Вдуматься в её значение означает признать, во-первых, что эта эпоха длится до завершения перехода к коммунизму во всемирном масштабе, что, во-вторых, длится по обе стороны рубежа между капитализмом и социализмом, что, в-третьих, завоевание пролетариатом политической власти отнюдь не прекращает "производство" оппортунизма как социального продукта. Его "воспроизводство" в пролетарском государстве обусловлено уже не отношениями собственности на средства производства, но коллизиями развития самого рабочего класса, которые не снимаются победой в революции, в условиях ещё не преодолённого общественного разделения труда. Социализм сам по себе не может быть гарантией и от оппортунистического перерождения коммунистической партии. На стороне социализма борьба с оппортунизмом должна продолжаться и после завоевания пролетариатом политической власти. Фатальной ошибкой было прекращение коммунистами СССР борьбы на внутреннем фронте, забвение не только понятия "белая социал-демократия", но и происхождения явления и его социальной сути. Через относительно короткое время последовала идейная катастрофа партии и социальная катастрофа страны. Такой оказалась цена теоретического оппортунизма.

В целом, и это нужно сказать, развитие социализма в СССР под руководством КПСС не было непрерывно-последовательным процессом, в советской истории мы имеем дело с двумя последовательностями событий, с двумя разными "партиями", которые, будучи связаны друг с другом глубинными связями и общей социальной базой, тем не менее, принадлежали к двум различным политическим и нравственным мирам, а теоретические основы их программ в первой и во второй половине ХХ века имели мало общего между собой. Точно также мало, как мало общего было между политикой "красной" и "белой" социал-демократии в начале века. Обе "партии" были партиями рабочего класса, но выражали его полярно противоположные интересы.

Обе тенденции рабочего движения – социально-прогрессивная и революционная, с одной стороны, и его же консервативная, порой контрреволюционная, с другой стороны, – не могли не продолжиться в постсоветское время. Нашли своё продолжение и обе линии партийного строительства. Их олицетворяют ныне ортодоксально марксистская РКРП и продолжающая линию "белой социал-демократии" КПРФ. Их противостояние проявляется по всему кругу теоретических и практических вопросов, которые обязана решать рабочая партия. Период, когда было возможным и рациональным единство их действий в политике уже в прошлом. Будет к месту повторить уже цитированные слова Ленина: "Нелепо до сих пор считать оппортунизм явлением внутрипартийным"^[23].

В докладе Зюганова линия "белой социал-демократии" проявилась не только в оппортунистическом извращении идей марксизма-ленинизма относительно теории и прошлого страны, но и в отношении будущего, образ которого дан в разделе "Советская цивилизация – цивилизация будущего".

Прежде разговора о нём заметим: есть что-то мучительно-загадочное в авторе, который клянётся революционной наукой, и превращает свой текст во всеобъемлющее и наглое над нею издевательство. Возвестить миру "новое слово" о цивилизации будущего – мысль сама по себе была бы похвальная, если бы провозвестник её почёл своей обязанностью, хотя бы приблизительно объяснить, в чём состоит содержание оной. Сказать же то, что нашим доктором философии сказано, можно только пребывая в полнейшей уверенности, что не воспоследуют за то неизгладимые следы на собственных боках, а всякий стон и даже вопль возмущения будет заглушен бурными аплодисментами клаки: "Мы гордимся нашим Геннадием Андреевичем!", как на Московской партконференции в декабре 2012 г.

Необходимость введения понятия "советская цивилизация" в научный оборот никак не объяснена. Говоря вообще, никто не против, чтобы применить диалектический метод к исследованию цивилизаций и выявить их закономерности, если таковые будут обнаружены. В добрый час. Но без предварительных исследований утверждать, что катастрофой закончивший социализм прошлого является идеалом для цивилизации будущего, есть не наука, а вредная утопия или иллюзия.

Быть может субъективно автор полагает, что решает задачу возрождения советского патриотического сознания и веры в социализм. Но объективно весь раздел служит отрицанию марксистско-ленинской философии истории. Вот уже на протяжении более полутораста лет каждая попытка отрицания, отступления или отказа от революционной борьбы и теории, её объясняющей, рядится в яркие карнавальные одежды, противопоставляет марксизму какой-нибудь "демократический социализм". Идея "советской цивилизации" есть из того же ряда попытка подменить процесс формирования новых общественных отношений в СССР, их реальные противоречия, неким умозрительным утопическим конструктом, который теоретически не доказан, ни с какими реалиями не соотнесён, и интересами трудящихся не обоснован.