«Товарищи ташкентцы»

В.В. Цветков [1]

Часть 1. Часть 2. Часть 3.  Часть4.

Мы твердо помним, что от нас ожидается какое-то «новое слово», а для того, чтоб оно сказалось, мы не полагаем никаких других условий, кроме чистоты сердца и не вполне поврежденного ума.

М.Е. Салтыков-Щедрин. «Господа ташкентцы»

«Ташкентцы[2]», по определению классика, имя на Руси собирательное. «Ташкентец» – это просветитель. Просветитель вообще; просветитель на всяком месте и во что бы то ни стало; и притом просветитель, свободный от наук». Он взрастает на почве «упований и прозрений» и делается на ней «смел до дерзости, необуздан до самозабвения». Он издавна существует в отчизне в виде, так сказать, социальной эпизоотии и становится особенно многочислен и опасен в эпохи переходные, полные людей отчаявшихся и махнувших на все рукой. Способность с пустом в пусто лезть есть способ его существования и причина живучести.

Горькие слова Михаила Евграфовича, «писателя по преимуществу скорбного и негодующего» (Н.Г. Чернышевский), отобразившего в типе ташкентца многие из непривлекательных черт моего народа, невольно вспоминаются при взгляде на теоретические изыски руководящей когорты КПРФ. «Коммунистические ташкентцы», или «ташкентцы-товарищи», – вот новый штамм эпизоотии. Как ни противоестественно имя, но иное нейдет на ум при чтении статей «Мы выстоим и победим» с подзаголовком «Об опасностях, грозящих КПРФ, и действиях по защите партии» и «Марксизм-ленинизм и русская философия совершенства», принадлежащих перу председателя ЦКРК КПРФ В.С. Никитина ^[3]. Буйство «упований и прозрений», открытий и закрытий – так можно резюмировать содержание статей. Видно, почва партии, обязанной вести теоретическую борьбу, но давно забывшей об изначальном существе сего предмета, особенно тучна и благодатна для взращивания «товарищей-ташкентцев», которым «свобода от наук не только не мешает, но служит рекомендацией, потому что сообщает человеку букет «свежести».

Как ни коротка цепочка из двух опусов, но и у ней есть история. Первый из них опасливее, второй куда как смелее. В первом Никитин еще вроде бы марксист, хотя уже «не догматик», во втором – борец с марксизмом на стороне «марксизма-ленинизма». Стремительную эволюцию сию нельзя объяснить иначе, как состоявшимся в промежутке пленумом ЦКРК, доклад Никитина на котором был удостоен высокого одобрения. Должность автора, место публикации и похвала свыше заставляют думать, что статьи носят целевой характер. Впечатление, что говорит не председатель ЦКРК, обязанный следить за выполнением устава и финансово-хозяйственной деятельностью, а секретарь по идеологии. Или, скорее, глава службы собственной идеологической безопасности партии. Немногим дано знать, когда и почему вместо обычных у ЦКРК появились обязанности иные, в уставе не писанные. Но в докладе Никитина на её Х пленуме прозвучало, что «главная задача ЦКРК, как органа, избранного и подотчетного только съезду КПРФ, своевременно предупреждать партию о грозящих опасностях, побуждать партийные органы глубоко разбираться в их сути и принимать эффективные меры по защите партии». Похоже, что срок относительного покоя подходит к концу, коль Никитину, далеко не последнему в иерархии, приходится (или поручено?) говорить о растущих угрозах. Что же он увидел и какую партию собирается защищать? Вопрос «какую?» – отнюдь не праздный вопрос с очевидным ответом, если война объявлена.

Цель войны – безусловная и полная победа над марксизмом, а статьи Никитина – это план первой военной кампании, задача которой уничтожение «своеобразного теоретического двоевластия» в КПРФ. «В партии, – говорит он, – все еще существуют два крыла: марксистское и марксистско-ленинское. Первое мыслит категориями западной свободы, а второе категориями русского совершенства» ^[4]. Потому КПРФ «мечется между демократией и народовластием, между партией парламентского и партией ленинского типа, между партийной элитой и социальным авангардом». Наличие марксистского крыла, продолжает он, «от российского народа не скроешь, поэтому и не поднимаются наши результаты на выборах выше 20 процентов». Все четко, однозначно, любому можно только пожелать столь откровенного противника.

Давно, но верно замечена классиком сила ташкентца, перед которым «всякая специальность немедленно сдается на капитуляцию». Мысль Никитина оказалась так скора и неудержимо решительна, что марксистская философия и политэкономия, теория социализма и теория партии – ничто не устояло пред ее натиском. Даже неразрывное единство марксизма и ленинизма оказалось для него узлом из гнилой веревочки. Всего лишь на трех с половиною печатных листах первый повергнут в прах как западное метафизическое словоблудие, а второй воссиял в качестве одного из источников «русской философии совершенства», которую то ли уже создал, то ли еще создает Никитин.

Первоначально было большое желание несуетливо и подробно пойти за текстом автора, ибо вдруг среди недомолвок, противоречий и колебаний, извинительных для начала пути, кроха по крохе соберется сокровище более прочное, чем старая коммунистическая наука. Думалось, что постижение русской философии совершенства требует неторопливости. Однако на войне время течет быстро. Промедлив, рискуешь оказаться в самой гнусной из всех партий – партии середины. Ускорить выбор помог сам Никитин, обвинив марксизм в использовании в качестве теории познания некой «теории репрезенрепрезентации» или, его словами, «произвольного абстрактного сочинительства». Поскольку неслыханное обвинение поставило в тупик, пришлось лезть в словари.

Оказалось, что репрезентативность есть возможность воспроизвести представление о целом по его части. «Формальная теория Р. разрабатывается в рамках математической статистики – теория выборочного метода. Понятие Р. широко используется в практике эмпирических исследований, и т.д.». – вычиталось там. Ничто с «абстрактным сочинительством» не вяжется. Несообразный и нелепый ярлык на марксизм стал первым фактом, характеризующим целое у Никитина. Поскольку обзор его статей есть исследование вполне эмпирическое, то используем выборочный метод и дальше, чтобы представить боевые арсеналы Никитина.

Начнем с философских постулатов. Основной вопрос философии, который тысячелетиями выстраивал людей по разные стороны социальных баррикад – о первичности бытия или сознания – у него вопрос географии. Внутри границ России – философия совершенства, к западу от них – философия свободы личности. Первая осознает общество «как единую семью, живущую по общему нравственному закону – по совести, в единомыслии и согласии, взаимодействии и содружестве». На ее базе строится «соборное государство, главным условием существования которого было единство слова и дела», а целью жизни людей «не материальный успех, а совершенство общественных отношений – лад в семье, обществе и богатство души». Философия свободы выстраивает общество как «союз индивидов, постоянно конкурирующих между собой. Их объединяет политическое насилие в виде правового государства, основанного на приоритете закона» ^[5]. Сим материализм и идеализм всех бесчисленных видов и толков сразу становится хламом и выбрасывается за ненадобностью. Капитализм и социализм тоже. Отныне только Запад или Восток.

Две философии – две «абсолютно разные системы теоретизирования»: философии свободы присуща метафизическая система, философии совершенства – диалектическая. А также две столь же абсолютно разные теории познания: коллективизму (это в границах России) присуща теория отражения, западному индивидуализму – теория репрезентации. Не забыта и разница систем логики. «Первая основана на диалектической логике, а вторая на формальной логике», – уверен Никитин. Как мыслят остальные народы – не сказано.

Если бы это называлось не марксизмом-ленинизмом, а как-то иначе, если бы речь шла не о трагедии партии, где ЦК одобряет подобные взгляды, если бы не звучали угрозы, что русский народ (читай, Никитин) «не признает своими тех, в том числе русских по крови, кто исповедует чуждое русской душе миропонимание», то можно было бы отнести статьи в отхожее место или ждать реакции специалистов из «палаты № 6». Но, поскольку еще не умерла надежда, что 180-тысячная партия состоит не только из ташкентцев, «не обремененных знаниями, которые в «свежести» почерпнут решимость для исполнения каких угодно приказаний, а в практике отыщут и средства для их осуществления», то скажем, что не то опасно для партии, чем пугает Никитин. Опасен он сам и его единомышленники.

В чем тайна философских подвигов Никитина? В способности не смущаться в отыскании средств. Например. Отбив ритуальные поклоны старой науке тирадой: «марксизм, его классовый подход к развитию общества, классовая борьба как движущая сила были, есть и всегда будут определяющими в действиях КПРФ. Но это не означает, что мы должны при изучении явления использовать только один классовый подход. А именно этого добиваются сторонники чистого марксизма, чтобы законсервировать «теоретический застой» в КПРФ. Но мы не догматики», – он начинает манипуляции с диалектикой. Если для Энгельса диалектика есть «наука о наиболее общих законах всякого движения» ^[6], если, по Ленину, «диалектика есть изучение противоречия в самой сущности предметов» ^[7], если общепризнанно, что «диалектика выступает как учение о всеобщих связях, о наиболее общих законах развития бытия и мышления», и рассматривается в марксизме как теория познания и как логика (диалектическая логика) ^[8], то для Никитина это «наука о всеобщей связи явлений»(?).

Зачем в явлении «в огороде бузина» и в явлении «а в Киеве дядька» видеть «диалектическую всеобщую связь»? А затем, чтобы утверждать, что для познания явления «мы обязаны рассмотреть его всесторонне с точки зрения классового, цивилизационного, геополитического и других подходов». Что значит «обязаны»? Нет такой «обязанности» – не обращать внимания на очевидный факт, что классовый, т.е. формационный подход к истории исключает цивилизационный и что сей факт признан сторонниками и того, и другого. Конечно, у коммунистов есть добровольно взятая обязанность защищать интересы трудового народа. Но она требует не интересы рассматривать с точки зрения цивилизационного подхода, а этот подход – с точки зрения интересов класса. Попытка же совместить их в одном исследователе своей практичностью сродни попыткам измерять расстояния килограммами.

Если учинить расправу над логикой в одной статье, то уже во второй можно снисходительно похвалить Ленина за отрицание формальной логики на том основании, что она-де «оторвана от действительности, от качественной определенности предметов и явлений, от их содержания, от их сущности. Она абстрактна и бездуховна» ^[9]. Здесь поражает даже не неспособность Никитина понять, что любая математическая аксиома «абстракта и бездуховна», что абстракция есть один из методов научного познания, что существует множество наук, оперирующих бездуховными «идеализациями» предметов, что именно формальная логика есть «мысль» компьютера, включенного человеком в сферу решения интеллектуальных задач и обработки информации и пр. Не будем укорять Никитина за незнание гегелевской мысли, что «система логики есть царство теней, свободное от всех чувственных конкретностей» ^[10]. Не каждый горазд в обращении с гранитом науки. Поражает его нежелание открыть словарь и прочитать, что «формальная логика есть наука об общезначимых формах и средствах мысли, необходимых для рационального познания в любой области знания» ^[11], что научный аппарат этой науки вырабатывался лучшими умами на протяжении тысячелетий.

Поражает апломб ташкентца, видящего «вселенную как выморочное пространство, существующее для того, чтоб на нем можно было плевать во все стороны» (Щедрин). Потому что похвалить великого философа Ленина за отрицание знания, доступного школьнику, изучающему арифметику, значит плюнуть на любую науку. Примите скромный совет, Никитин. Прежде чем хвалить Ленина за то, что «твердо стоял на принципах русской философии совершенства», откройте его широко известную работу «Карл Маркс», и он разочарует вас словами, что в диалектическом материализме «от прежней философии остается «учение о мышлении и его законах – формальная логика и диалектика». (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 26. – С. 54). Приписав Ленину мысль, что «диалектическая логика – это учение не о внешних формах мышления» (?!), что Ленин «доказывал необходимость (?) отражения действительности», как будто можно ее не отражать, значит еще раз плюнуть, но в душу товарищу-читателю. Написать, что «Ленин раньше других русских марксистов осознал правильность византийско-русской теории», что «Ленин переосмыслил данное Марксом и Энгельсом определение социализма как ассоциации, в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех, т.к. оно несло в себе стандарты западной философии свободы», что Ленин учел «разные стандарты естественности (?) у западной и русской цивилизации «, и еще многое в том же роде, значит плюнуть, плюнуть и плюнуть. Даже написать четыре слова: «в своей работе «Философские тетради» Ленин» и т.д., тоже означает плюнуть на всех понимающих смысл слова конспект. Да, Ленин проделал гигантскую работу, где только список законспектированного составляет 30 страниц, но не для отрицания формальной логики. Специальный труд о диалектике, к которому он этим готовился, так и не появился.

Если из диалектики как теории познания выкинуть ее марксистскую методологическую часть, то получится фраза Никитина, что «истинное знание можно получить только при участии всех форм человеческого сознания: научного, обыденного, религиозно-мифологического и художественного». Не беремся оценить величие этой мысли по достоинству. Может быть, ее должно вписать всюду, где до сих пор красуется невнятное «знание – сила». Или россиянский министр образования должен золотом выбить эти слова на фронтоне своего министерства. Или сделать их гордым эпиграфом своих приказов, которыми в школах страны дозволяется преподавание закона божьего, а из учебников биологии изымается дарвиновская теория происхождения видов.

Нужно бы, но невозможно рассматривать тезу Никитина всерьез и по существу. Невозможно потому, что вряд ли найдется энциклопедист с таким количеством «сознаний», чтобы добыть «истинное знание» хотя бы по одному вопросу. Например, что есть истина? Для обыденного сознания это то, что знаю Я. Для религиозного – записанное на скрижалях. Но поскольку те утрачены, то сказанное попом. Для экзистенциалиста – это форма психологического состояния личности. И т.д. А марксист считает, что «…человеческое мышление по природе своей способно давать и дает нам абсолютную истину, которая складывается из суммы относительных истин. Каждая ступень в развитии науки прибавляет новые зерна в эту сумму абсолютной, но пределы истины каждого научного положения относительны, будучи то раздвигаемы, то суживаемы дальнейшим ростом знания» ^[12]. Это в марксизме догма.

Верно, потому Никитин, считающий, что «истина есть совершенное знание», и сердится на догматиков-марксистов. И потому не может понять, что критерий истины находится не в мышлении самом по себе, не в сознании, сколь бы многообразны ни были его виды, и не в действительности, взятой вне субъекта, а заключается в практике. Истинное знание появляется не из движения субъекта вокруг объекта от «сознания» к «сознанию» и от «подхода» к «подходу», а из успеха человеческой деятельности. Не было и не будет практики, свидетельствующей о появлении истины из коловращения мысли, и подтверждающей правоту нашего ташкентца – «не догматика».

А нужно рассматривать тезу Никитина потому, что она означает грань, за которой партия скатывается в болото реакционных утопий, каковой является открытая им «русская философия совершенства». Нужно потому, что это кредо некоей группы в партии, присвоившей «обязанность своевременно предупреждать партию о грозящих ей опасностях». Нужно и потому, наконец, что за этой кажущейся широтой взгляда «не догматика» фактически стоит не призыв изучать временный откат масс к религиозно-мифологическому сознанию, а требование к коммунистам встать на религиозно-мифологическую точку зрения, или понять ее, чтобы простить и смириться.

Нам неизвестно отношение Никитина к вере. Может быть, к нему лично и не относятся слова Маркса, что «…религия есть самосознание и самочувствование человека, который еще не обрел себя или уже снова себя потерял». Но известно отношение к ней науки марксизма: «…Религиозное убожество есть в одно и то же время выражение действительного убожества и протест против этого действительного убожества. Религия – это вздох угнетенной твари, сердце бессердечного мира, подобно тому, как она – дух бездушных порядков. …Упразднение религии, как иллюзорного счастья народа, есть требование его действительного счастья» ^[13]. Поэтому критика религии в марксизме решает задачу не борьбы на уничтожение с верующим индивидом, подобно тому, как религия борется с инаковерующим за иные, свои иллюзии, а задачу освобождения человека от иллюзий вообще. Критика якобы догматизма марксистов Никитиным с помощью возведения религиозно-мифологического сознания в ранг инструмента познания объективно решает задачу обратную.

«У философии свободы и философии совершенства абсолютно разные системы теоретизирования: метафизическая и диалектическая», – обрушивает Никитин на врагов еще одну глыбу открытия. Трудно скинуть такое с раздавленной груди, но, дотянувшись до словаря, можно вздохнуть свободно. В марксизме метафизика есть наука о сверхчувственных принципах и началах бытия. Это противоположный диалектике философский метод, отрицающий саморазвитие бытия через противоречия, тяготеющий к построению однозначной, статичной и умозрительной картины мира. Метафизика основана на подмене действительного изучения объективной реальности построением априорных абстрактных схем.

Диалектика рождалась из метафизики, как ее отрицание. В том заслуга многих философов Запада, но Гегеля, прежде всего. Хотя, заблуждаясь, он оценивал свою философию как «истинную» метафизику и понимал ее как «науку наук». «Диалектика и есть теория познания (Гегеля) и марксизма: вот на какую «сторону» дела (это не «сторона» дела, а суть дела) не обратил внимания Плеханов, не говоря уже о других марксистах» ^[14], – подчеркивал Ленин.

Казалось бы, этот основной взгляд должен быть известен всякому, кто говорит о диалектике, и особенно всякому, кто от имени этой философии выступает в коммунистической печати с «философией совершенства». А если не известен, то это доказывает лишь, что слова Никитина «Ленин изучил идею коммунизма в западном метафизическом варианте и отечественном диалектическом варианте и понял главное», есть праздные и пустые слова, в которые не верит сам автор или не понимает, о чем говорит. Если человек уверен, что, будучи Лениным, можно изучить «отечественный диалектический вариант» коммунизма, не существовавший в природе, то это необоримо. И его нельзя переубедить фактом, что единственный русский, из наиболее близко подошедших к идее социализма, был революционный демократ Н.Г. Чернышевский. Ленин его высоко ценил, но видел в нем «причудливое смешение гениальных прозрений и утопических тенденций» ^[15] и с печалью констатировал, что Чернышевский «не сумел, вернее: не мог, в силу отсталости русской жизни, подняться до диалектического материализма Маркса и Энгельса» ^[16]. Как не могли до него подняться в силу той же причины их предшественники – социалисты-утописты Запада. И потому диалектике и коммунизму Ленин учился у классиков марксизма. Следовательно, «философия совершенства», основанная на таком владении фактами и общепринятыми понятиями, есть бессвязный и бессмысленный набор слов.

Получается, что Никитин предлагает коммунистам мешанину «подходов» и «сознаний», как якобы равноценных инструментов поиска истины. Вместо очевидной необходимости прямо и просто заявить, что в философии есть непроходимая пропасть между материализмом и идеализмом, заваленная мусором попыток соединить их в нечто, преодолевающее «догматизм» марксизма, партии навязывается очередной вздор. Благо бы пропасть была отвлеченно философской, но ведь она социально конкретна. Предлагающий иллюзию и миф в качестве инструмента познания на деле отстаивает интересы угнетателей духа и тела. А коммунист Никитин, вместо обозначения краев пропасти, маскирует их очередной бумажкой с письменами, в которых ничего, кроме путаницы и недомыслия. Тем он и опасен.

Давно замечено, что «потуги найти «новую» точку зрения в философии характеризуют такое же нищенство духом, как потуги создать «новую» теорию стоимости, «новую» теорию ренты и т.п.» ^[17]. В иной адрес были сказаны Лениным эти слова, но таково свойство настоящей науки – фиксировать закономерно повторяющееся и предвидеть. Посмотрим с этой точки зрения несколько тезисов политэкономии Никитина.

Уверенность в своей талантливости у ташкентца «так велика, что для него не полагается даже никакой профессиональной подготовки», заметил Щедрин в свое время. А будто о нашем. Открытия и закрытия и в политэкономии в изобилии. Констатировав факт начала «информационной эпохи», якобы «пришедшей на смену индустриальной эпохе благодаря развитию более прогрессивных производительных сил: компьютеров, телекоммуникаций, всемирной сети Интернет», Никитин утверждает, что «соответственно изменились производственные отношения и восприятия мира в целом (курсив наш – В.Ц.). Из двух сил воздействия человека на природу: труда и мысли, на первое место выдвинулась мысль, что полностью соответствует учению академика Вернадского о биосфере и ноосфере…».

Всяк учившийся, даже «понемногу, чему-нибудь и как-нибудь», скажет, что по логике марксизма в основе системы производственных отношений лежат отношения собственности на средства производства, в чем бы эти последние ни заключались, потому что «буржуазия не может существовать, не вызывая постоянно переворотов в орудиях производства» ^[18]. Паровая машина, автоматическая линия и компьютер вкупе с интернетом качественно однородны как собственность, поскольку, говорил Ленин, «…политико-экономической категорией является не труд, а лишь общественная форма труда… или иначе: отношения между людьми по участию в общественном труде» ^[19]. Это отношения классов. И потому суть производственных отношений не в том, чем и что производится, а в том, что «наемному рабочему разрешают работать для поддержания своего собственного существования, т.е. разрешают жить лишь постольку, поскольку он известное количество времени работает даром в пользу капиталиста (а следовательно, и его соучастников по пожиранию прибавочной стоимости)» ^[20].