В. Басистова, Г. Алёхин

Часто 1. Часть 2.
Часть 3. Часть 4.

О поражении восстаний, о казни депутатов «вершины» и санкюлотов – вожаков инсургентов – Бабёф узнал в аррасской тюрьме. Там же, заметим, узнал он и о том, что от голода умерла его маленькая дочь... Этот страшный двойной удар мог бы сломить любого, но Бабёф, при всей его гуманности и «чувствительности», обладал несокрушимой душевной стойкостью: он не позволил себе тратить силы на горе, когда надо спасать революцию. Хочется в этой связи привести замечательные строки, адресованные им Фуше[1] (которого Бабёф тогда считал единомышленником[2]) в связи с «катастрофой 12 жерминаля». Бабёф пишет: нам необходимо «обменяться с тобой мыслями относительно недавно проигранного нами крупного сражения. Это бедствие может оказаться непоправимым. И ты, и я, да и все патриоты не должны закрывать глаза на то, что нам следует опасаться его последствий. Значит ли это, что мы должны впасть в уныние? Нет! Именно перед лицом великих опасностей раскрываются гений и мужество...»[3].

На очереди была разработка идеи восстания в новых условиях – от первоначального варианта «плебейской Вандеи» (расширяющегося очага партизанской войны в провинции) до окончательного – плана создания в центре, Париже, конспиративной революционной организации. На очереди было завершение теории построения будущего бесклассового коммунистического общества как «общества совершенного равенства». Как выше было сказано, это общество, по крайней мере в переходный период, отнюдь не блистает политической демократией, напротив, в нем с предельной полнотой воплощены принципы революционной диктатуры. И хотя знаменитый «Декрет об управлении» (очень суровый документ, позднее шокировавший А.И. Герцена, который в целом относился к Бабёфу с большим уважением) был написан весной следующего, 1796г., к пониманию необходимости жёсткой революционной власти Бабёф пришел уже в период своего тюремного заключения весной и летом 1795 г. Тогда же он по-новому оценил и значение якобинской диктатуры, о чем свидетельствует выпущенный им сразу после освобождения по амнистии № 34 «Трибуна народа», где контрреволюционный переворот 9-го термидора назван «катастрофой»[4] («революция шла вперёд до 9 термидора и… с тех пор она начала отступать»)[5], а вожди якобинского правительства характеризуются как люди, «которые чрезвычайно возвышались над другими обширностью своих знаний и своим человеколюбием», как «архитекторы здания всеобщего счастья»[6] и т.п. Возможно, такая восторженная оценка была дана не без влияния новых друзей, с которыми Бабёф познакомился в тюрьмах – Ф. Буонарроти, Ш. Жермена и других бывших робеспьеристов, будущих активных участников «заговора равных»; однако решающие выводы он сделал еще до встречи с ними – к этому подвела сама жизнь.

Позднее «равные» не раз отзывались о Робеспьере и Сен-Жюсте с большой похвалой[7], даже несколько идеализировали их, приписывая якобинцам собственные взгляды и намерения. Но что особенно важно, Бабёф расценивал теперь якобинскую диктатуру как эпоху подлинной демократии, защищавшей жизненно важные права большинства трудящихся – права на хлеб, работу, образование, в отличие от формальной буржуазной демократии, обслуживающей только богатых. Сохранился замечательный документ – письмо Бабёфа соратнику по заговору, эбертисту Бодсону, который не мог простить Робеспьеру гибели Эбера, Шометта и других левых якобинцев. Вот несколько цитат из него: «Ныне я чистосердечно признаю, что упрекаю себя в том, что некогда чернил и революционное правительство, и Робеспьера, и Сен-Жюста, и других. Я полагаю, что эти люди сами по себе стоили больше, чем все остальные революционеры, вместе взятые, и что их диктаторское правление было дьявольски хорошо задумано. (...) Я не вхожу в рассмотрение того, были ли невинны Эбер и Шометт. Если это так и было, все равно я оправдываю Робеспьера. (...) Спасенью 25 млн. человек нельзя противопоставлять заботу о нескольких сомнительных личностях. (...) Будь то плуты, или дураки, или самонадеянные, алчущие славы люди, все равно, тем хуже для них. Зачем они стоят поперек дороги? Робеспьер понимал все это, и отчасти это и вызывает мое восхищение. Потому-то я и вижу в нем гения, носителя подлинно спасительных идей. Правда, осуществление этих идей могло смести и нас с тобой. Но какое это имеет значение, если бы результатом было всеобщее счастье?». И далее, отмечая, что в отличие от эбертистов, которые были сугубо парижским явлением, «Робеспьеризм... распространен по всей республике, среди всех разумных проницательных людей и, естественно, во всем народе. Причина тому простая; робеспьеризм – это демократия, и эти два слова совершенно тождественны; стало быть, восстанавливая робеспьеризм, вы уверены в том, что восстанавливаете демократию»[8].

Письмо Бодсону было написано 28 февраля 1796 года. Впереди у Бабёфа было ровно 15 месяцев жизни – самый героический и самый тяжелый ее отрезок. Напряжённейшая, на пределе сил человеческих деятельность вождя «заговора равных», его главного теоретика и организатора. Потом внезапный арест, крушение главного дела жизни, страшная опасность, нависшая над многими десятками товарищей. Истерическая травля в прессе, трусливое молчание оставшихся на свободе друзей, угрюмое равнодушие народа. Жестокий, мучительный путь из Парижа в Вандом, где должно было состояться судилище: заговорщиков везли туда в железных клетках, выставив их, как диких зверей, на потеху толпы (какой штрих к портрету буржуазной демократии!). И – суд. Отчаянная борьба за честь своего дела, за жизни товарищей. Если бы мог Бабёф, как он первоначально намеревался, признать существование заговора и отстаивать его справедливость! Но в этом случае тридцать человек были бы обречены на смертную казнь, еще больше – на медленную гибель в ссылке. Если бы он мог хотя бы, как стоик Дарте, хранить на суде гордое молчание... Но и на это Бабёф не имел права: он был центральной фигурой процесса, и судьба соратников целиком зависела от его показаний... Он должен был, вопреки доносу осведомленного предателя и груде захваченных полицией документов, отрицать существование заговора, спасти товарищей и в то же время обличить преступления буржуазного правительства против народа, доказать справедливость своих идей, продемонстрировать во всей ее красе лучезарную цель – общество подлинного равенства и всеобщего счастья...

Что же касается его собственной участи, то Бабёф понимал: лично для него смертный приговор практически неизбежен. И ужас обреченности многократно усиливали мысли о жестокой судьбе тех, кого он любил больше, чем самого себя: жены и детей. У них впереди, кроме страшного горя, была еще и беспросветная нищета... Впрочем, из-за политической деятельности их мужа и отца они все годы революции жили в крайней нужде, а в период Вандомского процесса положение стало совсем отчаянным. Бабёф, чтобы их подкормить, отдавал жене большую часть своего тюремного пайка, и голодание вскоре сказалось на его физическом здоровье. Но душевные силы вождя «равных» были неисчерпаемы: он блестяще справлялся со своей ролью главного оппонента обвинителей, доводя их до бешенства своими логичными, страстными и исключительно смелыми выступлениями. Что поддерживало его? Только ли чувство долга? Нет: была еще и глубочайшая уверенность в том, что жертва принесена не напрасно, что его трагический опыт, его теоретические открытия приблизят осуществление мечты – помогут потомкам скорее найти путь к построению справедливого общественного строя. Мы знаем теперь, что это предвидение оправдалось...

Накануне оглашения приговора Бабёф написал своей семье: «Добрый вечер, друзья мои! Я готов погрузиться в вечную ночь... Не думайте, будто я сожалею о том, что пожертвовал собой во имя самого прекрасного дела; если бы даже все мои усилия оказались бесполезными для его осуществления, я выполнил свой долг... Приятно, по крайней мере, умирать с такой чистой совестью, как у меня...»[9].

Все поведение Бабёфа на суде было образцом мужества и благородства. Он одержал полную моральную победу над своими обвинителями и совершил практически невозможное – спас почти всех подсудимых: из 65 к ссылке приговорили лишь семерых. И двоих – Дарте и Бабёфа – к смерти. Подобно героям Прериаля, они после вынесения приговора попытались в зале суда покончить с собой, но их самодельные кинжалы сломались, и оба остались живы...

А потом была бесконечная ночь в ужасных страданиях от раны: кусок стального лезвия так и остался под сердцем. И был рассвет – утро 27 мая. «Мужество не изменило им, и, сильные духом, они шли на казнь, как на торжество, – писал потом Буонарроти. – Перед принятием рокового удара Бабёф заговорил о своей любви к народу, ему он поручил свою семью...»[10].Круг замкнулся: именно любовь к народу – к человечеству – к людям всегда была главным побудительным мотивом деятельности Бабёфа, и если хватило у него сил там, на кровавом эшафоте, произнести несколько последних слов – это должны были быть слова о ней.

Ради любви к людям Бабёф создал свою революционную организацию, чтобы силой отнять власть у эксплуататоров, и в случае победы без колебаний обрушил бы на головы паразитов железный меч диктатуры трудящихся. Ради любви к людям пожертвовал он своей жизнью и счастьем своих близких, не надеясь (он был убежденным атеистом) ни на какую посмертную награду. Благотворительные деяния всех филантропов в мире, вместе взятые, меркнут перед этим подвигом воинствующего гуманизма. Во тьме антигуманного прошлого он будет вечно сиять, словно неугасимый маяк, освещая дорогу в будущее.

Основная литература:

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. - Т. 7.

Маркс К., Энгельс Ф. Избранные произведения в 3 т. - М., Политиздат, 1970.

Ленин В.И. Полное собрание соч., 5 изд. - Т. 33.

Ленин В.И. Избранные произведения в 3-х томах. - М., Политиздат, 1960.

Бабёф Г. Сочинения в 4-х томах. - М, 1975-1982.

Буонарроти Ф. Заговор во имя равенства, именуемый заговором Бабефа. - Т.1-2. - М,-Л., Изд. АН СССР, 1963.

Жорес Ж. Социалистическая история Французской революции. - М., Прогресс, 1976-1983.

Далин В.М. Гракх Бабёф накануне и во время Великой французской революции (1785-1794). - М., Изд. АН СССР, 1963.

Далин В.М. Бабеф в 1794-1795 гг. Факты и идеи; Бабеф в 1795-1797 гг. Факты и идеи, (вступит. ст. к 3 и 4 томам Сочинений Г. Бабефа).

Ревуненков В.Г. Очерки из истории Великой французской революции. Л., изд-во Ленинградского университета, 1989.

Тарле Е.В. Жерминаль и прериаль. - М., 1957.

Черткова Г.С. Гракх Бабеф во время термидорианской реакции. - М., 1980.

Чупурина М.Ю., Гракх Бабёф и заговор «равных». - М., РОСПЭН, 2017. (работы этого автора требуют критического подхода, т.к., несмотря на некоторую содержательность в смысле фактического материала, они конъюнктурны и пробуржуазны).

Басистова В. Гуманист и диктатура. В журнале «Советский союз» № 2.- М., 1997. Фрагменты этой статьи использованы во 2-й части настоящей работы.

Использованы также материалы «Французских ежегодников» советского периода и др. издания.