Восточная Германия: История одной аннексии

Пьер Римбер, Рейчел Кнэбель

Часть 1. Часть 2. Часть 3

1989 год – это не только основополагающий миф Европейского союза. Это ещё и весьма неоднозначный символ. Ведь Восточная Германия очень дорого заплатила за получение политических свобод и доступ к мировому потребительскому рынку ценой краха социальной структуры и экономического хищничества – то, о чём часто не знают на Западе

Ликование, свобода, виртуоз-виолончелист, играющий у полуразрушенной стены, обещания «всеобщего процветания»[1]: музыкальным сопровождением к событиям 9 ноября 1989 г. обычно является мелодия «Оды к радости». Но в последние месяцы всё больше раскрывается разница между красивыми сказками об «объединении» и атмосферой насилия, которое последовало за этой какбы мирной революцией. В свете того что ультраправая партия «Альтернатива для Германии» (АдГ) набрала более 20% голосов во многих «землях» бывшей ГДР, в свете социологических опросов, которые показывают, что «58% восточных немцев считают, что они не лучше защищены от произвола властей, чем в бывшей ГДР» (издание «Die Zeit» от 3 октября 2019 г.), а также, судя по успеху произведений, представляющих события 1990-х гг. с точки зрения «проигравших», празднование годовщины падения Берлинской стены выглядит уже не таким триумфом, как это казалось раньше. Что-то не сходится в истории, в которой щедрая Западная Германия предложила своей соседке, разрушенной в результате державшейся четыре десятка лет коммунистической диктатуры, дойчмарки и демократию[2],[3].

Осенью 1989 г. народ ГДР изменил свою историю. Без постороннего вмешательства, в ходе массовых демонстраций в Берлине, Лейпциге, Дрездене народ сместил партию власти Социалистическую единую партию Германии, а также политическую полицию, партийные СМИ и сам режим. На протяжении нескольких недель после падения Стены подавляющее число восточно-немецких оппозиционеров хотели не объединения, а установления демократического правительства в ГДР: 71%, по данным издания «Spiegel» (17 декабря 1989 г.). Слова пастора перед гигантской демонстрацией на Александрплац 4 ноября 1989 г. в Берлине отражают эти настроения: «Мы, немцы, несём ответственность перед Историей. Мы должны показать, что настоящий социализм возможен»[4].

То же самое говорила писательница Криста Вольф в призыве от 26 ноября «За нашу страну», представленном на государственном телевидении. «У нас ещё есть возможность развить социалистическую альтернативу ФРГ (Федеративная Республика Германия)», – говорится в этом тексте. Его подписали 1,2 млн. человек из 16,6 млн. жителей. 7 декабря собрался Круглый стол, как это было сделано в Польше и Венгрии, целью которого было «защита независимости страны» и составление Конституции. Оппозиционные и традиционные партии очертили на нём контуры демократического и экологического социализма. Но вскоре вторжение западногерманских политических сил развеет все эти идеи.

В первое время, будучи ошеломлены стремительно развивающимися событиями, политики из Бонна – в то время столицы ФРГ – бросились на избирательное завоевание соседней страны. То, как они вмешались в парламентские выборы 18 марта 1990 г., которые стали первыми выборами, освобождёнными от влияния руководящей партии и Москвы, привело к тому, что создатель политики сближения двух Германий в 1970-х гг., бывший социал-демократический министр Эгон Бар прокомментировал события следующим образом: «Это были самые грязные выборы, которые я когда-либо видел в своей жизни»[5]. Усиленная поддержкой США и при пассивной позиции ослабленного СССР, Федеративная республика под руководством канцлера-консерватора Гельмута Коля в течение нескольких месяцев осуществила небывалую операцию: аннексия суверенного государства, полная ликвидация его экономики и учреждений, установление на его территории либерального капиталистического режима.

А ведь за 40 лет существования ГДР (с 1949 г.) народ создал свою особую идентичность, состоящую, с одной стороны, из социалистических завоеваний в области труда, солидарности, здравоохранения и образования, культуры и так далее, а с другой – смеси неприятия и страха по отношению к авторитарной руководящей партии, замыкания на частной сфере и притягательности Запада. Идеологи «объединения» несколько поздно поняли, что с народом нельзя покончить, как с предприятием при его закрытии.

Чтобы понять недостатки официального исторического нарратива, в который никто или почти никто на востоке не верит, нужно избавиться от ключевого термина: никакого «воссоединения» не было. Министр внутренних дел ФРГ Вольфганг Шойбле, ответственный за договоры по объединению, сделал весной 1990 г. восточногерманской делегации следующее недвусмысленное заявление на это счёт: «Дорогие друзья, мы договариваемся о вхождении ГДР в состав ФРГ, а не наоборот… То, что сейчас происходит – это не объединение двух равных государств»[6]. Вместо того чтобы, согласно статье 146 Конституции ФРГ и в соответствии с желаниями гражданских движений, вынести новую Конституцию двух немецких народов на народное голосование, Бонн осуществил просто-напросто аннексию своего соседа, используя те же махинации, что и в 1957 г. при присоединении Саара к Федеральной республике. Договор об объединении, подписанный 31 августа 1990 г. и вступивший в силу 3 октября того же года, предполагает просто распространение основного закона западногерманского государства на пять только что созданных по этому случаю «земель» («Länder»), границы которых были очерчены произвольно. Так простым росчерком пера была уничтожена страна, от которой ныне остались лишь воспоминания о жёсткой полицейской диктатуре, китчевом стиле одежды и о машинах «Трабант».

Так столкнулись две неравные силы. Восточные немцы хотели политических свобод и процветания без отказа от отличительных черт своего общества. Для Бонна же, по мнению итальянского преподавателя университета, автора аналитической работы «Второй аншлюс», «приоритетом была полная ликвидация ГДР»[7].

Первый этап заключался в том, чтобы заполнить одновременно избирательные урны и карманы населения – две вещи, о которых не задумывалась руководящая СЕПГ. Когда Коль предложил 6 февраля 1990 г. ввести на востоке западные марки, он преследовал несколько целей. Во-первых, он хотел прочно привязать ГДР на случай, если в Москве уберут Михаила Горбачёва. Но было, прежде всего, это сделано для того, чтобы победить на выборах, намеченных на 18 марта. Между тем социологические исследования показывали высокий рейтинг недавно созданной Социал-демократической партии (СДП), который превосходил популярность Христианско-демократического союза (ХДС) и который имел долгий опыт работы в коммунистическом правительстве. Решение проводить «незамедлительную интеграцию экономики ГДР в систему денежного обращения и экономическую зону дойчмарки»[8] соответствовало осуществлению этих двух задач. Эта идея была сформулирована специалистом по денежным вопросам Тило Саррацином, который станет знаменитым двадцать лет спустя благодаря своей ксенофобской книге «Германия. Самоликвидация». В январе 1990 г. эта идея возникла в Министерстве финансов в Бонне. Канцлер Коль, до того скептически относившийся к немедленному введению единой денежной системы, в феврале 1990 г. принимает решение о её реализации, никак не приняв в расчёт возражения со стороны главы теоретически независимого Бундесбанка, которому пришлось отказаться от своего мнения.

В обществе эта перспектива оказалась прекрасным катализатором предвыборной кампании. Западная марка стоила в то время 4,4 восточных марки. Обещание быстрого обмена одной денежной единицы на другую по курсу один к одному обрадовала привыкшее к бедности население на востоке. Тогда же в свете этой перспективы в рамках кампании тема воссоединения стала центральной. ХДС сократил разрыв и вышел вперёд на выборах, получив 48% голосов против 21% СДП и 16% Партии демократического социализма (PDS, произошедшая от СЕПГ). Но за «актом «политической щедрости» ФРГ», который так воспевал Лотар де Мазьер, глава ХДС в Восточной Германии и главный победитель выборов, скрывалось, по мнению Кристы Луфт, министра экономики с 18 ноября 1989 г. по 18 марта 1990 г., политическое решение: «ускорить с помощью марки быструю аннексию ГДР Федеративной Республикой Германии»[9].