Юбилей И.В. Сталина как повод для размышлений

(о готовящихся к печати томах издания «Сталин. Труды»)

(2)

С.Ю. Рыченков

Часть 1. Часть 2. Часть 3.

Решая важнейшую задачу устойчивости главного исполнительного органа РКП(б), Ленин не мог не понимать, что делает Сталина мишенью, громоотводом для всяческого недовольства. Не мог не понимать этого и Сталин. Но, во-первых, ему было не привыкать. Как показала история, он умел держать удар, в том числе и ленинский (как это было совсем недавно на IX партконференции), что не мешало ему оставаться при своём мнении отличного от Ленина. А во-вторых, для него это, конечно, был не первый, но самый непростой вызов его способностям и характеру. Но был и плюс: преимущества занимаемой им позиции блюстителя порядка и процедуры заведомо ставили его критиков в невыгодное положение: нападая на него, они чаще всего сталкивались с собственными рассеянностью, игнорированием правил, привычкой к особому положению.

И вот с сентября 1921 года циркулярные решения ЦК, телеграммы, информационные письма, выписки из протоколов и указания ПБ уже идут в обкомы и губкомы за подписью «Секретарь Цека И. Сталин» (изготовлено и соответствующее факсимиле). Конечно, с одной стороны, это обезличенная формальность: будто, подписано просто «Цека». Однако, таков уж порядок вещей, что получатели волей неволей, отождествляли подпись с самим решениями и с принимающим их органом. И здесь нельзя не согласиться в В.А. Сахаровым[1], пришедшим к выводу, что в отсутствии номинального председателя РКП или ЦК РКП его роль отождествилась со сталинским постом, то есть с самим Сталиным. И важнее всего то, что это произошло при самом непосредственном ленинском участии. Ибо Ленину была важна не только устойчивость Политбюро, но и то, что обеспечивалась она его единомышленником, каковым, несомненно, Сталин и был.

Несмотря на то, что многие его документы периода 1921–1923 годов опубликованы и стали предметом пристального изучения, представляется, что эволюция положения Сталина в партийной иерархии, свидетельствующая о серьёзных переменах в структуре партийного руководства, наиболее ярко проявляется в деталях. Обратим внимание на некоторые из них.

В августе 1920 года Сталин вернулся с Юго-Западного фронта в Москву. Выступив с инициативой обеспечения РККА боевыми резервами, приняв участие в жёсткой полемике о причинах поражения войск Западного фронта на IX партийной конференции, он погружается в проблемы руководимых им наркоматов. Однако из-за обострения ситуации на Кавказе Политбюро направило Сталина в Дагестан и в Баку, и вернулся он лишь в конце ноября. В день возвращения или на следующий день Сталин обращается к В.И. Ленину с характерной просьбой: «Т. Ленин! Когда можно будет поговорить с Вами о моей работе в центре (мне нужно минут 20)? Ст.»^[2]. Записка интересна тем, что едва ли Сталину не хватало дел по его руководящим должностям, которых у него был целый список. И всё же он хочет обсудить свою работу лично с Лениным. Поводом для разговора могло стать его длительное отсутствие в Москве и желание уяснить узловые моменты и основные направления текущей политики. Но за этим могли стоять и какие-то сталинские инициативы (на изложение которых он отводил 20 минут).

В следующие месяцы работа Сталина документально прослеживается по материалам Политбюро, протоколам коллегий Наркомнаца и РКИ, телеграммам за его подписью и деловой перепиской, в том числе и с Лениным. И если весной 1921 года Сталин лишь несколько раз подписывает телеграммы «по поручению ЦК», а приставка «Секретарь ЦК» следует перед подписью В.М. Молотова, то уже с сентября она прочно закрепляется за ним. Тогда же в наркоматы и ведомства РСФСР рассылается циркулярное извещение о том, как обращаться в сталинский секретариат. Список адресатов (все основные наркоматы, ВСНХ[3], ЦИК, Помгол[4]) даёт представление о самой широкой тематике вопросов, входивших в сферу компетенции нового секретаря ЦК. И не просто нового секретаря, ибо «Сталин стал единственным из членов ЦК, который входил в состав всех его руководящих органов: он был и членом Политбюро, и членом Оргбюро (фактически возглавляя его как единственный член Политбюро, входящий в его состав), и секретарем ЦК, занявшим первенствующее положение по отношению к другим секретарям»^[5].

И вот, спустя год после записки Ленину о желании обсудить работу в центре 29 ноября 1921 года Сталин направляет ему свои соображения о реорганизации работы Политбюро с учётом обилия и сложности решаемых им вопросов. В ней он предлагает ни много ни мало в перспективе изменить «состав ЦК вообще, Политбюро в частности в пользу знатоков хозяйственного дела». Пока же провести ревизию проблемных хозяйственных комиссий, сведя «к 4-м комиссиям (финансово-денежная, промышленная, торговая с потребкооперацией, сельскохозяйственная с соответствующими видами кооперации), определив их по партийной линии при Политбюро, а по советской при СТО». Кроме того, «расписать четырёх членов Политбюро по этим комиссиям, обязав их принять в работе комиссии самое активное участие (пятого члена Политбюро, тов. Ленина, не связывать обязательством участия в работах комиссии, предоставив ему возможность увязать работу всех четырёх комиссий через четырёх членов Политбюро или в ином порядке)».

Важно отметить, что предлагаемые изменения были не выполнением поручения Ленина или Политбюро, а сталинской инициативой. Об этом говорится в первых строках письма: «Т. Ленин! Раньше, чем поставить этот вопрос в П.Б., я решил обратиться к вам с вопросом: каково ваше мнение на этот счёт?»^[6].

Сталинские предложения были Лениным учтены. Вообще, стиль и результаты деятельности нового секретаря, очевидно, Владимира Ильича устраивали. Почему он и добился в апреле 1922 года укрепления позиций Секретариата ЦК и Сталина лично путём введения поста Генерального секретаря ЦК с назначением на него последнего.

Ленину был нужен на этом посту человек, способный не только реорганизовать партийный аппарат и навести в нём порядок, но и удержать партию от внутренних дрязг и расколов, с какой бы авторитетной высоты они ни исходили. В частности, 1921–1922 годы показали, что несколько «заходов» со стороны Л.Д. Троцкого были Сталиным отведены спокойно и без суеты.

Здесь хотелось бы остановиться на одном конфликтном эпизоде, с Троцким непосредственно не связанном, но очень красноречивом в целом.

В сентябре 1922 года Сталин был назначен заведовать Агитационно-пропагандистским отделом ЦК. Документы явно показывают, что сделано это было скорее против его воли и со специальной оговоркой о временности назначения. Взявшись за работу на новом для себя участке, Сталин быстро столкнулся с противодействием со стороны Главполитпросвета[7], подразделения Наркомпроса[8] в лице его руководителя Н.К. Крупской. Корень проблемы был в том, что в силу сложившихся обстоятельств эта структура отвечала за самую разнообразную политическую работу, по сути, вне всякого участия и контроля ЦК. Исправляя это положение, Сталин нажил себе принципиального врага. Крупская и её начальник, нарком просвещения А.В. Луначарский, написали жалобы Ленину. Новому руководителю агитпропа в результате пришлось давать объяснения. Мы не будем здесь вникать в суть самого конф ликта, нам кажется крайне ценным одно место в сталинской записке, где предлагаются меры по разрешению конфликтной ситуации.

«Сегодняшнюю записку вашу на моё имя (в П. Бюро) я понял так, что вы ставите вопрос о моём уходе из агитпропа, – пишет Сталин. – Вы помните, что работу в агитпропе мне навязали (я сам не стремился к ней). Из этого следует, что я не должен возражать против ухода. Но если вы поставите вопрос именно теперь, в связи с очерченными выше недоразумениями, то вы поставите в неловкое положение и себя, и меня (Троцкий и другие понимают, что вы делаете это «из-за Крупской», что вы требуете «жертвы», что я согласен быть «жертвой» и пр.), что нежелательно»^[9].

Обратим внимание на то, что одним из важных обстоятельств указано положение, создаваемое определёнными действиями и восприятие ролей, в которых поневоле оказываются Ленин и Сталин «Троцким и другими». Очевидно, эти «Троцкий и другие» – элемент политический ситуации, существующий помимо данного конфликта, понятный и пишущему, и читающему, который нельзя не учитывать. На наш взгляд, это ярко характеризует реальные и устоявшееся взаимоотношения в партийном руководстве тех лет.

Но помимо крупных задач, призванных органично и неразрывно вписать в советскую систему партийный организм (вернее, сделать её жёстко зависимой от партии как идеологического стержня), на Сталина свалилась масса «мелочёвки». Но такой мелочёвки, без разбора которой о решении глобальных проблем нечего было и думать.

Посмотрим, чем пришлось заниматься генсеку в 1922 году.

Телеграфная шифропереписка и фельдпочта ГПУ были на тот момент главными каналами связи ЦК с партийными комитетами по всей стране. Почта ехала не быстро. Но и на передачу и расшифровку телеграмм (судя по датам и времени отправки, указанным на бланках) требовались часы, а то и дни. Сведения в них часто носили характер и важный, и спешный. Вот только стандартное указание в конце «Получение подтвердить» исполнялось не всегда. Так из-за не подтверждения получения письма ЦК 7 июля Сталин направил в Тифлис грозную телеграмму: «причины не извещения и фамилии виновных сообщить дополнительно секретной почтой». На бланке красноречивая резолюция Серго: «Получил. Виновником я и буду. Орджоникидзе»^[10]… Но кончается лето, а ситуация с дисциплиной в Закавказском краевом комитете РКП(б) не меняется. «ЦК обязывает Вас немедля дать ответ на шифртелеграммы за №№ 1084/ш, 5243/ш, 5265/ш, – пишет Сталин 1 сентября. – Предупреждаю, дальнейшая задержка будет учтена как нарушение партдисциплины Секретарями ЦК Грузии и Заккрайкома[11] РКП»^[12].