Юбилей И.В. Сталина как повод для размышлений

(о готовящихся к печати томах издания «Сталин. Труды»)

С.Ю. Рыченков

Часть 1. Часть 2. Часть 3.

Великому Сталину – 140!

Для кого-то – великому революционеру и подвижнику, для кого-то – великому злодею. Эти споры не утихнут, по меньшей мере, ещё лет сто. Сталину-то всё равно. Многим нашим современникам – тоже. Зачем тогда юбилей? Что значит он помимо даты, в которую одни – со знамёнами и гвоздиками, другие – с проклятьями и отвращением. А пуще того – с гробовым молчанием, чтобы воспоминания не стали поводом для чего-то лишнего, а то и опасного.

Однако Сталин – это, прежде всего, повод. Повод задуматься над сегодняшним днём и нашем в нём месте. По крайней мере, для нас, живущих сталинским наследием, нравится это кому-то или нет. И первый, лежащий на поверхности вопрос: как в одну, не самую длинную человеческую жизнь уместилось столько всего, от семинарии до руководства многомиллионной партией и огромной страной?

Диалектика подсказывает, что дело в органичном сплетении объективных и субъективных факторов. Проще говоря – колоссальных социальных сдвигов и личной судьбы. При этом точно фиксируются узловые моменты, когда воля и решимость этого, безусловно незаурядного, но ведь всего лишь человека кардинально влияли на динамику общественных отношений в планетарном масштабе. Что было тому причиной: интуиция, характер, отвага, интеллект? Об этом можно гадать до бесконечности. Быть может, иногда случай или даже ошибка. Важно не это, а то, что можно, оказывается, относиться к своей жизни как к чему-то выходящему за рамки личного существования, ставя цели неограниченного, всемирно исторического масштаба. И речь не о миллионах подписчиков в сети, издании бестселлера или создании рекламной мегаимперии. Ставки могут быть выше банковских счетов и барахла, которое включают в завещание.

О Сталине бессмысленно говорить вне этого контекста – строительства коммунизма. Конечно, суть отношения к генсеку кроется именно в этом, а не в приятии или неприятии его внешнего вида, привычек, манеры поведения или речи. Осознанно или нет, к этой фигуре тянутся или отторгают её именно как символ и при этом вполне осязаемый исторический пример успешного обновления общества на пути к свободе от власти, определяемой богатством.

Легко и непринуждённо рассуждающие о советской эпохе, едва ли отдают себе отчёт в том, что говорят фактически о другой вселенной. Не летавшему в космос проще объяснить про невесомость, чем до родившегося при капитализме донести мироощущение советского человека 20–50-х годов. Ведь каждый наш современник, к примеру, понимает, что существование финансовой системы, коммерческого кредитования, ипотеки, социального неравенства, олигархов и собственников корпораций объективны, как закон тяготения. Так как же вообразить жизнь без всего этого? В лучшем случае, как великое бедствие, чему без устали и учит современная экономическая наука.

В мире, где родились и росли Володя Ульянов, Иосиф Сталин и тысячи будущих большевиков, про незыблемость и величие власти царя, капитала и церкви всё и всем тоже убедительно втолковывали с самого начала. Но человек – на то и человек, чтобы иметь способность к самостоятельному мышлению. Даже если почти всё говорит о призрачности его стремлений и неразрешимости поставленных задач. Будь большевики пустыми фантазёрами или безумными фанатиками, их бы едва ли помнили сегодня, не так ли?

Большинство из тех, кто сегодня испытывает к Сталину симпатию или уважение, практически ничего о нём не знают. В сознании современников ещё уцелел островок света вокруг Великой Победы, выхватывающий фигуру в сером маршальском кителе. В остальном она укрыта плотным туманом неизвестности и напластованиями лжи. Но поразительная вещь: наветы и выдумки об этом человеке солидарно отвергаются обществом, и прежде всего потому, что исходят от фигур однозначно антипатичных, до неприличия ярых адептов «капиталистического рая», идеологических противников большевизма и Сталина. А массы наших сограждан, зарабатывающих хлеб в поте лица, не переваривают этого именно потому, что были и остаются их объективными союзниками. Так буржуазная власть устами самых неприглядных персонажей из года в год «от противного» поддерживает сталинский рейтинг.

И тут нельзя обойти вниманием ещё одни вопрос – об ответственности, всевластии и всемогуществе. Не нужно быть профессиональным историком или дипломированным обществоведом, чтобы усомниться в реалистичности подобных явлений. Руководя даже небольшим производством или учреждением, легко убедиться в бессмысленности «беспредельной власти». Этот миф, положенный в основу идеологемы культа личности, оказался очень эффективен и живуч в качестве оружия против Советской системы. Ассоциация СССР с подобием Мордора, где безраздельно правит жестокий полубог, стала ядром антикоммунистического пропагандистского арсенала. Но Сталин реальный, а не выдуманный, по-настоящему интересен тем, как его знание общества и законов общественного развития при трезвом сознании границ собственных возможностей позволяли шаг за шагом придавать объективному социальному развитию больше планомерности за счёт слепой стихии. Разобщённость и разрозненность, где каждый за себя, так называемая, а по сути лживая, свобода – фундаментальное условие капиталистического диктата, когда неизбежно выдвигается кучка сильных и верховодит всеми остальными. Научная организация общества, невозможная без соучастия в общественном управлении всех без исключения его членов, для сегодняшних учёных представляется опасной «тоталитарной» фантазией, а для наших дедов была создаваемая их руками реальность. Да, новое общество породило новых людей, для которых социальная справедливость была базовой жизненной ценностью. Их ярче всего характеризует беспримерный массовый героизм в годы Великой Отечественной войны. Но общество по природе инертно и не меняется за одно или два поколения. И будь ты трижды генсек, отец народов и академик всех академий кряду, реальность жёстко положит предел твоим хотелкам. Если, конечно, ты, как нам любят рассказывать, безграмотный капризный тиран, а не естествоиспытатель и первопроходец величайших социальных открытий.

Те времена, как кажется многим, минули навсегда. Но так только кажется. Социальная материя никуда не делась, как и законы её развития. И однажды открытые пути обязательно откроются вновь. Конечно, всё во многом будет иным, и люди, и условия будут сильно отличаться от того, что мы знаем. Но глобальное движение человечества к лучшей, справедливой жизни ни остановить, ни отменить невозможно. И пусть сегодняшняя юбилейная дата напомнит нам об этом. Как и о человеке, не только размышлявшем век назад о тех же вещах, но и нашедшем в себе волю, ум и отвагу посвятить им жизнь.

Сегодня, в эту юбилейную дату нам бы хотелось обратиться к одному из самых напряжённых и судьбоносных периодов деятельности И.В. Сталина – 1920–1922 годам, во многом определившим как ход социалистического строительства в СССР, так и мировые судьбы социализма в XX веке. Своё документальное освещение эти темы получат в 16, 17 и 18 томах издания «Сталин. Труды». Сейчас же мы позволим себе немного поразмышлять над тем, какая на основании этих документов возникает картина.

Историки показали, что центральное положение в исполнительных органах РКП Сталин занял благодаря целенаправленной работе В.И. Ленина. Но почему был выбран именно он?

На виду была сталинская черта, неоднократно и убедительно проявлявшаяся в послеоктябрьский период: способность самостоятельно создать работающую структуру, упорядочить деятельность в конкретной сфере, наладить систему управления с учётом и контролем, способную осуществлять важную функцию быстро и эффективно. Это вовсе не чисто административная деятельность. В условиях динамически и стихийно складывавшегося нового аппарата госуправления для решения таких задач требовались не столько полномочия наркома, члена Политбюро и РВСР, сколько реальные авторитет и компетентность, приведшие на эти посты.

Пройденная Сталиным школа отмечена не только удачами – на то она и школа. И здесь важно понять вот что. Сталину приходилось создавать и налаживать работу глобальных структур, – от наркоматов до национальных автономий – отвечавших новой социальной реальности и касающихся судеб огромных людских масс. И это неизбежно в пору революционных перемен, в которых Россия остро нуждалась с сначала века, что неопровержимо доказывают три русские революции. Но история тех лет знает и множество мертворождённых, идеалистических проектов. Например, либерально-буржуазный проект 1917 года, отвергнутый большинством населения страны. Как и белая идея, победа которой была возможна лишь при условии создания в стране массовой боеспособной антисоветской силы. Её можно было рекрутировать только из крестьян. Но идеология белых в любом издании – хоть монархическом, хоть либеральном – крестьянством неизменно отвергалась, едва дело доходило до её водворения. Интервенты (без чьего вмешательства Гражданской войны в таких масштабах не было бы вовсе) поняли это раньше Колчака и Врангеля.

Но что сгубило белых, легко могло сгубить и красных, будь во главе Совнаркома деятели типа Столыпина, Керенского или Милюкова. Крестьянство, куда более левое, чем меньшевики и эсеры из Комуча[1], было за революцию ровно до момента прекращения войны и получения земли. Что этого недостаточно для закрепления завоеваний революции и даже для удержания трудящимися этой самой земли, объяснить крестьянину на словах было невозможно. Это требовало тягот и лишений, связанных в крестьянском сознании со старым режимом и неприемлемых с наступлением свободы. В крестьянстве как угнетённом большинстве концентрировалась колоссальная сила революции. А как в стихийной мелкобуржуазной массе, тяготеющей в каждом отдельном случае к «крепкому хозяину», – его роковая уязвимость. Ленин был учёным-обществоведом и как никто понимал своеобразие этой диалектики, обязывающей Советскую власть искать для движения вперёд реальные пути, не слепо выведенные из теории, а учитывающие социальный контекст. Верно избранные формы, отвечавшие объективным интересам трудящихся, наполнялись и поддерживались мощной социальной динамикой, а неверные этой динамикой беспощадно отметались.

Так был осознан и осуществлён нэп. Именно потому в последние годы жизни Ильич так напряжённо прорабатывал механизмы классовой смычки рабочих и крестьян, в которой только и мог обеспечить перспективы России социалистической.

Умение грамотно вывести новую организационную форму из классового содержания и было самым сложным для административного, государственного и политического строительства тех лет. В этом и заключается подлинная революция, делающая глубинную энергию социального недовольства, стремления к свободе и лучшей доле могучим источником созидания нового справедливого общества.

Подобные задачи и приходилось решать Сталину. Часть его достижений носила характер «пожарный», прикладной: проведение продовольственной политики на юге России и снабжение центра летом-осенью 1918 года, политическое обеспечение обороны Петрограда в мае-июне 1919 года, восстановление производства и снабжения на Донбассе в рамках функционирования трудармии в феврале-марте 1920 года. Впечатляют энергия и напор, с которыми он берётся за дело, комплексный подход к решению задачи, тяготение к «перетягиванию одеяла на себя», выражавшееся в презрении к административным препонам и границам компетенций.

Но если перечисленные выше успехи вернее считать тактическими, то этого не скажешь о его разработках конституционных основ Советской России (апрель 1918 года), структуры и принципов Наркомнаца[2], опиравшегося на уже выдвинувшиеся прогрессивные национальные кадры (март-май 1918 года), функций института комиссара и создании Конной Армии – первого массированного конного соединения в (октябрь 1919 года), реформе госконтроля и придании ему характера народного, рабочего (апрель 1920 года), принципов автономизации и их внедрения (осень 1920 года). Здесь Сталин выступал в роли идеолога, и его инициативы носили принципиально долгосрочный характер, во многом определивший облик Советской России. (А вскоре ему предстояло стать ещё и одним из архитекторов СССР).

В результате к зиме 1920–1921 годов в его лице партия получила практика с богатым и разнообразным организационным опытом. И очень вовремя, ибо назрела необходимость закрепления жёстких организационных форм в деятельности главного инструмента революционных преобразований – самой партии.

Её роль как организующей и руководящей силы революции была ключевой. По мере изменения задач – от подготовки к взятию власти и обороне к строительству нового общества – усложнялись и расширялись функции партийных комитетов, увеличивалась административная и хозяйственная нагрузка на них, умножались и усложнялись межведомственные связи, повышалась общая ответственность, лежащая на партийном руководстве снизу доверху. А люди во главе обкомов и губкомов по окончании Гражданской войны были разные, не все оказались готовы к новому объёму задач. Кому-то не хватало знаний и навыков, кто-то не умел соразмерить частные проблемы с общими. Не везде, мягко говоря, царила дисциплина. И недостатки главного движущего инструмента сказывались на эффективности общего советского организма.

Для самого Ленина партийность была, безусловно, определяющим фактором. Высший руководящий аппарат принятия решений в РСФСР, был абсолютно самобытен и далёк от традиций романовской империи и буржуазной России. Коллегиальность в Политбюро ЦК как избранном партией коллективе лежала в основе принятия самых важных в стране решений. Те же люди параллельно были наркомами, членами ВЦИК, возглавляли территориальные и хозяйственные Советы, совмещали членство в нескольких проблемных комиссиях и т.д. Но в первую голову они были большевиками, облечёнными доверием партийной массы. Ярче всего это выражалось во внутренней переписке, выполнявшейся, как правило, на ведомственных бланках, но лишённой казённых штампов и бюрократической вермишели. Друг к другу обращались, товарищи по общему революционному делу, а уж затем наркомы, председатели и члены разнообразных комитетов. И чаще всего писали от руки, что говорит о самостоятельности работы с документами как норме.

Но, как и во всяком коллективе, объединяющем незаурядных людей со своими характерами, привычками и, главное, спецификой во взглядах на судьбы и пути революции, требовались предельно обезличенная процедура, формальные правила, обязательные для всех, иначе возникает угроза склок и конфликтов, борьбы за главенство во вред делу без конца. Как выглядит до предела обострённое противостояние внутри главного органа партии, наглядно показали ситуации с Брестским миром и профсоюзной дискуссией. Уже тогда ряд членов Политбюро и их единомышленники показали, как далеко они (и, прежде всего, Л.Д. Троцкий) готовы зайти, требуя учёта их точки зрения, даже в явном меньшинстве. Усиливая роль секретариата ЦК, куда и вошёл Сталин, Ленин ограничил возможности «разброда» и «разгула». Раньше функции ответственного секретаря выполнял В.М. Молотов, чей авторитет, пусть и кандидата в члены ПБ, мог не восприниматься отдельными товарищами как равный. О Сталине этого никто сказать не мог без риска получить адекватный отпор.