Уго Чавес: путь в революцию (2)

Часть 1. Часть 2.Часть 3. Часть 4 .

А.В. Харламеко

Малая родина Чавеса лежит на стыке льянос с отрогами Анд. Здешние жители веками пасли стада, охотились и путешествовали по саванне, будто сливаясь с конями в сказочных кентавров. Они славились бунтарством, лихостью и отчаянной отвагой, в бою не щадили ни врагов, ни себя. Пики, мачете и пули льянерос наводили страх на испанских колонизаторов, креольских плантаторов, президентов-олигархов, военных тиранов-каудильо. Но за теми, кто обещал свободу и возмездие угнетателям, внушал уважение бесстрашием, «кентавры» шли безоглядно и верили в них истово, как в Матерь Майсанту, с чьим именем мчались в бой. Погибшие вожди для них оставались живы подобно сыну Майсанты, распятому угнетателями и воскресшему. Так льянерос понимали веру Христову, что бы ни говорили прелаты, разодетые в шелк и бархат. Так будет верить и Уго, взявший себе в день восстания позывной «Кентавр».

Любимым героем Чавеса навсегда стал Симон Боливар. Для маленького Уго он был не только Отцом Родины, Освободителем, о котором сызмальства слышит каждый венесуэлец, но и героем песен и сказаний льянерос. Здесь, под священным деревом индейцев, он отдыхал. Отсюда повел кентавров саванны совершить невозможное – перейти ледяные перевалы Анд. С этой народной армией освободил от колонизаторов несколько стран, но когда позволил разлучить себя с нею, был предан и обречен на одинокую смерть.

Мама Роса часто рассказывала внукам о судьбах их далеких и близких предков. Один из них в 1859-1863 гг. воевал у Эсекьеля Саморы. Вождь восставших бедняков стал для Уго таким же любимым героем, как Боливар. Но больше всего мама Роса рассказывала о своем отце – повстанческом генерале Педро Пересе Дельгадо по прозвищу Майсанта. Подобно мексиканцам Сапате и Вилье или никарагуанцу Сандино, он был для властей и официальных историков бандитом, для бедняков – героем. Как Вилья, взялся за оружие подростком, мстя за честь сестры. Как Вилья и Сандино, пытался заключить мир и сменить винтовку на плуг. Но, когда товарищи по оружию предложили участвовать в восстании против Гомеса, Майсанта снова пошел в бой. Был схвачен и погиб в тюрьме за тридцать лет до рождения Уго. Братья часто бывали в местах боев, искали в песке гильзы. Уже военным Чавес будет встречать следы прадеда в разных краях, но могилу так и не найдет: тюремщики Гомеса бросали тела узников в море, акулам. Нагрудный оберег с изображением Святой Девы Сокорро («socorro» – «помощь, защита»), когда-то надетый на Майсанту матерью, Чавесу вручат друзья, когда настанет его очередь принять бой с несправедливостью.

Уго рос сильным, смелым, жадным до знаний. Прекрасно рисовал: в 12 лет получил первую премию на региональной выставке. Научился хорошо петь народные баллады, аккомпанируя себе на куатро – четырехструнной гитаре. Увлекся спортом: страсть к бейсболу он сохранит до последних лет здоровья. Но и читал страстно, особенно любил историю.

Поступать в среднюю школу пришлось в столице штата. Там Уго и Адан познакомились с коммунистом Х.Э. Руисом Геварой – бывшим партизаном и политзаключенным, написавшим в тюрьме книгу о Майсанте. Братья сдружились с сыновьями Руиса, кружком их товарищей. Уго прочел Руссо, Боливара, Макиавелли, венесуэльских историков-марксистов. Получил первые уроки политграмоты: участвовал в демонстрациях против вьетнамской агрессии США и репрессий «своего» правительства, расклеивал предвыборные листовки. Но для коммунистов и в Венесуэле, и в мире наступило время раскола и кризиса. Разобраться, кто прав, было трудно и большинству взрослых, не то что подростку.

После школы Адан поступил в университет, но Уго не последовал примеру брата. Будто бы потому, что в «альма матер» не имелось хорошей бейсбольной команды, – но, возможно, семье был по средствам только один студент? Да и с университетским дипломом, но без связей и денег на взятки – найдешь ли подходящую работу? Крепким и не робкого десятка юношам из простолюдинов оставался один путь – Военная академия Каракаса. Классного игрока в бейсбол там ценили. Война с партизанами кончилась – стрелять в своих вряд ли придется. Набираемый курс будет учиться по новым программам. В академии есть преподаватели прогрессивных взглядов, которым не доверяют командование, но позволяют готовить будущих офицеров. Выбор сделан: в 1971 г. Чавес надевает мундир – пока кадетский.

Зов времени

В те годы латиноамериканские армии оказались в центре политической борьбы. Еще недавно военные подавляли партизанское движение, а революционная молодежь воспринимала человека в форме как врага. Однако 70-е годы – время не только кровавых хунт в Чили, Аргентине, Бразилии, Уругвае, Гватемале, Сальвадоре, но и прогрессивных военных режимов в Перу, Боливии, Эквадоре, Панаме.

В Венесуэле вооруженные силы были не совсем такими, как в большинстве стран региона. Почти постоянные политические потрясения не давали военно-бюрократической машине закостенеть, а людям в форме – забыть традиции народных армий. Офицерская служба не стала запретной для сыновей бедняков и «цветных» (в Чили плебею Чавесу не видать бы военного училища). Тираны типа Гомеса, хоть и носили генеральские эполеты, военным не доверяли, больше уповали на тайную полицию, укомплектованную иностранными наемниками. Военные совместно с гражданскими революционерами не единожды свергали подобные режимы, последний раз – в январе 1958 г. Даже герилья впервые в регионе закончилась компромиссом. По всему этому венесуэльская армия не превратилась в палача народа. В такой армии можно было дышать и думать.

Среди однокашников у Уго нашелся единомышленник – выходец из каракасского района «23 января». Бывая в гостях у друга и его товарищей, он вдыхал воздух бедняцких кварталов столицы, где революционеры были своими. Здесь получит самую прочную опору и президент Чавес.

На соревнованиях по бейсболу Уго познакомился со студентами Национального университета. Вместе с ними играл в театральных постановках, слушал концерты – это не запрещено уставом. Начальству незачем знать, что друзья снабжают Уго крамольными книгами из университетской библиотеки, а их любимый бард – автор пламенных революционных песен Али Примера. Спустя годы певец погибнет в подозрительной автокатастрофе; еще через много лет президент Чавес будет часто вспоминать его в знаменитой телепрограмме «Алло, Президент!», а годовщину его ухода из жизни изберет для своего последнего возвращения на родину…

Конец 60-х и 70-е годы заново обратили Венесуэлу к идейным истокам Войны за независимость. Почти полтораста лет правящий класс, не посягая на памятники на площадях, утаивал от народа подлинную жизнь и взгляды Освободителя. Ему хотелось бы, чтобы имя Боливара ассоциировалось только с названием венесуэльской денежной единицы. Но борьба за Вторую независимость Латинской Америки, начатая Кубинской революцией, дала начало необоливарианству как идейному, а затем и политическому течению. Его истоки – в Гаванских декларациях 1960-1962 гг., в программных документах герильи 60-х гг. и созданной в 1967 г. Организации латиноамериканской солидарности. Научное изучение эпохи и наследия Боливара подняли на новый уровень труды советских исследователей – легендарного разведчика и ученого И.Р. Григулевича (Лаврецкого) и видного латиноамериканиста А.Ф. Шульговского, чьи книги в Венесуэле стали признанными учебными пособиями.

Убежденным боливарианцем был любимый преподаватель Уго – участник революции 1958 г. генерал-лейтенант Х. Перес Аркай, по достоинству оценивший «безграничную и отчаянную жажду знаний» юного кадета. «Из-за несданных зачетов по плаванию» (с его-то спортивной подготовкой) Чавес ни разу не ездил на каникулы – зато библиотека переходила в его полное распоряжение. Жадно читал Наполеона, Клаузевица, Мао Цзэдуна, Маркса (хотя на это в академии смотрели косо)… И, конечно, Освободителя, Отца Родины.

Однажды кадет собрали на лекцию маститого профессора-либерала «Боливар – государственный деятель». Лектор доказывал: Освободитель был «типичным диктатором». Едва смолкли аплодисменты, как слова попросил Чавес. Начальство ждало благодарственной речи. Но Уго пункт за пунктом разбил все построения ученого мужа, доказав: Боливар был убежденным республиканцем. Чавеса чуть не отчислили, но он так убедительно изложил свои убеждения, что ему лишь посоветовали воздержаться от дискуссий в стенах академии. Эрудит скоро пригодится – грядет 150-летие битвы при Аякучо, решающей победы Боливара. 20-летнего Уго как знатока Войны за независимость включили в группу военной молодежи, отправлявшуюся на торжества в Перу. Там когда-то Освободитель получил в награду драгоценную шпагу, на которой доныне присягают народу президенты Венесуэлы. Копию шпаги товарищи возложат на гроб Чавеса…

Делегацию принял президент Хуан Веласко Альварадо, кумир военных-патриотов. Выходец из низов, он вернул стране нефть, провел аграрную реформу, выдвинул план некапиталистического развития. После беседы президент вручил каждому свои книги с программными документами революции. Уго запомнил их почти наизусть. Кто мог знать, что через несколько месяцев Веласко тяжело заболеет, революция без организованной поддержки народа захлебнется, а страна покатится к пропасти безысходной гражданской войны?

Чавес вспоминал, как тяжело было скрывать свои чувства при встрече с делегацией чилийских военных: «Свержение Альенде в сентябре 1973 года стало для меня и, думаю, для других членов венесуэльской делегации трагическим событием, вызывало у нас осуждение, презрение к тем гориллам в армейской форме, которые возглавили путч. Пиночет казался нам отвратительным типом»[1].

В академии по обмену учились панамцы, в том числе сын Омара Торрихоса, лидера страны, отдавшего жизнь великой цели – возвращению Панамского канала родине. Уго дружил с Торрихосом-младшим и получил в подарок труды его отца. Антиимпериалистические взгляды Торрихоса, его забота о рабочих, крестьянах, индейцах, его живое общение с народом произвели неизгладимое впечатление. До возвращения канала оставалось почти тридцать лет, до подписания договоров с США и отхода по их требованию Торрихоса от власти – пять, до сомнительной авиакатастрофы, унесшей его жизнь, – восемь…

1975 г. учеба завершена. Выпуску присвоили имя Симона Боливара. Присягу республике принимал президент Перес. Правительству, готовившему национализацию нефти, поддержка офицеров-боливарианцев была необходима. Выпускники мечтали о независимости от Вашингтона, единении армии с народом, братстве латиноамериканских республик. Мог ли младший лейтенант Чавес, принимая офицерскую саблю из рук президента, даже на миг представить, что им суждено поднять друг на друга оружие?

Подпольщик в погонах

Начинать службу пришлось в родных местах, и не где-нибудь, а в конфискованном властями имении Майсанты, охраняя – злая ирония судьбы – базу с радиооборудованием для прямой связи с Южным командованием США в Панаме. Разыскивая следы прадеда, лейтенант встречает безымянные могилы недавних «партизан» – не таких ли, как его отец, которого после банального ДТП полицейские едва не приняли за агента Фиделя? Вскоре Уго самому придется хлебнуть «антипартизанской войны» – сперва на границе с Колумбией, потом на востоке Венесуэлы, где заявила о себе «Бандера Роха» («Красное знамя»). Чавес навлекает на себя одно взыскание за другим: то мешает жандармам издеваться над крестьянами, то обедает, как Боливар, за одним столом с солдатами, то подает рапорт о фальсификации выборов. Ведет дневник без единого враждебного слова о партизанах, но со ссылками на Че Гевару и горькими размышлениями: «Солдаты не чувствуют, не понимают своих задач. Очень просто: их интересы как социального класса не совпадают с целями этой борьбы. Партизаны соответствуют этим требованиям, необходимым для перенесения трудностей, долгой изоляции и готовности к самопожертвованию». Вывод: «Необходимо создание программы, которая привлечет народные симпатии»[2].

Раздробленность и идейный кризис левых партий, неблагоприятная международная обстановка, исторический опыт убеждают: единственный шанс – создание нелегальной организации в армии. Но судьба Перу и Панамы предостерегает: у чисто военной революции нет перспектив. Как воздух нужны сознательная и организованная поддержка народа, союз военных и гражданских революционеров.

В октябре 1977 г. Чавес создает в своей части подпольную ячейку. Вскоре его переводят в Каракас, спортивным организатором в «альма матер», где открываются большие возможности работы с будущими офицерами. Он находит и готовит будущих сподвижников, поддерживает с ними связь после выпуска и отъезда на места службы.

В 1979 г., в атмосфере победы сандинистов в Никарагуа, на Чавеса выходят бывшие партизаны из Партии венесуэльской революции (PRV). В ней уже состоял Адан, он и рекомендовал руководству брата с «задатками революционера». Уго представлен команданте Дугласу Браво, тот дарит ему «Зеленую книгу» Муаммара Каддафи. Согласившись совместно готовить боливарианскую революцию, Чавес, по собственным словам, «уже тогда ясно осознавал необходимость связи с массами, а этого не было в партии Дугласа». Вскоре партия распалась. Чавес сближается с другим команданте – Альфредо Манейро, основателем организации «Радикальное дело» (Causa-R), в которой «ощущал присутствие масс». Но и ее революционность не пережила руководителя. Немало людей из этих организаций найдут себе место в боливарианском движении, некоторые займут посты в правительстве Чавеса; другие окажутся на обочине революции, а затем в рядах ее врагов.

Среди нефтяного бума, потребительской лихорадки «средних слоев» лишь немногие, как Чавес и его товарищи по подполью, видят: «экономическое чудо» – колосс на глиняных ногах. Довольны только верхушка и средние слои, готовые на все ради обезьяньего подражания «американскому образу жизни». Остальные ютятся в трущобах, кое-как перебиваются случайными заработками, втягиваются в наркобизнес и прочий криминал. Разоряются на пластические операции – вдруг повезет и дочка победит на «конкурсе красоты»? Деревня пустеет, поля зарастают колючками. Страна, прежде кормившая себя, ввозит почти все, кроме нефти. Бюджетные деньги, выделенные на строительство, разворовываются. Растут как грибы только здания банков и филиалов транснациональных корпораций. Долги придется платить, на каких условиях – догадаться нетрудно. А если цены на «черное золото» упадут?

Чавес отдавал себе отчет в уровне сознания большинства сограждан. В дневнике он писал: «Венесуэлец никогда не мог встретиться сам с собой. Со своей землей, со своим народом. Со своей музыкой. Со своими обычаями. Мы все импортируем. Для нас важно только одно: заработать «деньжат». Иметь автомашину последней модели. Быть туристом. Получить «статус». Таково сознание этого народа, изъеденное «нефтедолларами»». Цитировал Освободителя: «Золото коррумпирует все». Что же делать, в чем искать опору? «Единственно ценное и прекрасное, что остается нам, любящим эту землю: вцепиться в героическое прошлое и его людей, создателей своей истории. Что еще?»[3]

В Венесуэле готовились пышно отпраздновать в июле 1983 г. 200-летие Боливара, но настроение молодых офицеров было далеко от юбилейного. В мире пахло порохом и кровью, в Центральной Америке полыхала необъявленная война. 17 декабря 1982 г., в годовщину кончины Освободителя, Уго Чавесу поручили выступить перед парашютистами. Он начал со слов Хосе Марти: «Стерегущим и обеспокоенным пребывает Боливар в небесах Америки, поскольку то, что он не завершил, остается незавершенным до сего дня», – а затем перекинул мостик к сегодняшнему дню: «Не надо говорить, что Боливару сейчас нечего делать в Америке с такой нищетой, с такой униженностью». Затем Уго и трое офицеров-парашютистов направились к старому дереву, под которым еще до Колумба совершали обряды индейцы, сиживал и Боливар. Чавес предложил на этом священном месте повторить клятву Освободителя: «Не дам ни отдыха моей руке, ни покоя моей душе до тех пор, пока мы не разорвем цепи, которые нас давят…». Концовку – «по воле испанской власти» – он изменил: «по воле власть имущих». В клятву вошел и лозунг Э. Саморы: «Свободная земля и свободные люди, народные выборы, страх олигархам, родина или смерть»[4].

Так родилось Революционное боливарианское движение-200 (MBR-200). Называя организацию революционной, ее участники брали курс на кардинальную смену власти, не ограничивая себя правилами, ею же установленными. Идейную основу составили «три ветви» – наследие Боливара, Симона Родригеса и Эсекьеля Саморы. Связь названия с 200-летием Освободителя несла в себе отнюдь не конъюнктурный смысл: ведь и Фидель с товарищами называли себя «Поколением столетия Апостола» (Хосе Марти), а после штурма Монкады – Движением 26 Июля.

Чавес всецело отдается конспирации. Налаживает контакты с левыми политиками. Атмосфера в регионе меняется: страну за страной охватывают выступления против кабального «долга» империалистическим банкам. Латинская Америка могла уже в 80-х встать на новый путь, если бы европейский социализм не покатился стремительно к гибели. Март 1985 г. оставил метку и в судьбе Чавеса. Контрразведка о чем-то проведала (или знала и раньше, но начальство до поры закрывало глаза?). Скорее убрать смутьяна из столицы в глушь – там, глядишь, его найдет пуля наркоторговца или отравленная стрела индейца.

Чавес верен себе. Командует моторизованной частью – дослужился до майора. Устраивает концерты народной песни, куда открыт вход не избранным, как раньше, а всем. Наотрез отказывает латифундистам в «просьбах» за хорошую мзду очистить земли от «дикарей» племени йарурос. Решает сам разобраться в индейском вопросе. Штудирует все, что смог достать из литературы, подолгу говорит с университетскими этнографами, под видом студента присоединяется к экспедиции. Проводит несколько дней в селении йарурос, ест с ними из одного котла, ходит на охоту, ночует в хижине. Индейцы навсегда станут его друзьями. Одного из их вождей враги убьют накануне кончины Чавеса – раньше не решатся…

Если недруги надеялись «ссылкой» помешать конспирации, то ошибались. Через курьеров Уго поддерживал связь с другими гарнизонами, при необходимости выезжал туда. За четыре года прошло шесть съездов MBR-200. Движение объединилось с другими кружками военных революционеров. Чавес занимал самые радикальные позиции – даже предлагал взрывать мосты и опоры ЛЭП, чтобы пробудить народ. Товарищи убедили: диверсиями ничего не добьешься. Ждать недолго – цены на нефть сбиты, финансовые дела хуже некуда, МВФ скоро предъявит Венесуэле такой же, как другим, ультиматум: хотите займов и отсрочки выплат по долгам – повышайте цены, коммунальные платежи, налоги. Народ выйдет на улицы, и революционерам будет самое время выступать. Пятый съезд MBR-200 (1986) наметил примерные сроки: июль–сентябрь 1991 г., когда кризис, по предположениям боливарианцев, достигнет кульминации.

В 1988 г. президентом снова избирают К.А. Переса. Обыватели ждут, что вернутся дни нефтяного Эльдорадо, здравомыслящие понимают: будет наоборот. Старый лис присматривается к Чавесу: «случайно» подсылает к нему приближенного, а затем возвращает Уго в столицу адъютантом министра обороны (!). Рассчитывает купить или расставляет ловушку?

Почти сразу после вступления в должность Перес принимает ультиматум МВФ. Нетрудно предвидеть, что «ранчос» взбунтуются и прольется кровь. Видимо, этого и добиваются: безоружным беднякам не опрокинуть власть, главное – упредить революционеров. Счет идет на месяцы: до Тбилиси и Тяньаньмэня – два-три, до заговора Очоа на Кубе – четыре, до решающих выборов в Бразилии и падения ГДР – семь-восемь…

27 февраля 1989 г. вспыхивает «Каракасо» – невооруженное восстание бедняков. Первыми разгромлены супермаркеты с товарами, ставшими недоступными «человеку с улицы». Полиция бессильна против народа, и подавлять бунты впервые за десятилетия приказано военным. Боливарианское движение еще не готово к выступлению. Убитых официально 200, неофициально – тысячи. Карателям не хватает патронов. Спецгруппы полиции, пользуясь неразберихой, без суда истребляют «врагов правительства». Среди жертв один из товарищей по клятве под священным деревом. Чавес болен, и это, возможно, спасает его для будущего. Год спустя, после подозрительной «попытки мятежа» в здании министерства обороны, его привлекут к расследованию, но тот же приближенный Переса даст отбой. Пусть себе работает над диссертацией в столичном университете. Мало ли бунтарей становилось благонамеренными господами? Старый лис не в силах предвидеть, что перехитрит сам себя…