А что мы знаем о Ленине?

С.А. Новиков

Часть 1. Часть 2

1

«Да всё знаем, – скажет почти любой читатель, скользнув взглядом по заглавию этой статьи. – Всё».

И правда, если говорить о старшем поколении, то одни точно знают, что Ленин был хорошим и добрым, а другие – что он был плохим и страшным. Ну а дети тоже знают, что Ленин – это что-то типа Македонского или Сталина, т.е. что-то такое из древней-древней истории, из далёкого седого прошлого, затянутого пыльной паутиной исторического беспамятства. И ещё они знают, что Ленин сейчас не канает, или не катит, потому что сейчас канает Билли Аллиш, или Монеточка, или на худой конец Артур Пирожков, или другая какая новая звезда, потому что Бузова – это уже отстой, и ей теперь самое место в Государственной думе рядом с Растаргуевым или вон в конституционной комиссии …

О Ленине написаны десятки тысяч книг на всех языках мира и сотни тысяч статей. К 150-й годовщине со дня его рождения напишут новые книги и статьи, но и они вряд ли исправят дело, как и надписи с именем Ленина на некоторых станциях московского метрополитена или нескончаемые призывы захоронить тело атеиста Ленина по христианскому обычаю.

Рискну утверждать, что всё это, т.е. всё, о чём сказано выше, совсем не так.

Так многие из тех, кто ругает Ленина, по своему вольному или невольному невежеству обвиняют его в том, в чём он вообще не виновен, попадаясь на хитрую удочку тех, кто клеймит Ленина не по невежеству, а из-за своих классовых интересов в порядке антиленинского реванша, т.е. торжества тех, кого условный Ленин победил и кто сегодня, как и сто лет назад, продолжает мстить ему за ту его победу.

Но и многие из тех, кто, казалось бы, хвалит Ленина, на самом деле нередко поддерживают его так, как верёвка поддерживает повешенного, так как на самом деле такие люди поддерживают не Ленина-революционера, а всего лишь его безвредную для буржуазии икону.

Не правы и современные детишки, которые пока не догоняют, что Ленин – не позади, а всё ещё впереди нас, что он не только наше отечественное и вообще всемирное будущее.

Итак, рискну утверждать, что многие совершенно не знают Ленина. И происходит это не потому, что о Ленине мало написано, – скорее наоборот: написано очень даже много, но значительная часть написанного не проясняет, а, напротив, запутывает дело.

Рискну утверждать, что каждый или каждая, кто дочитает эту статью до конца, должны будут признать, что узнали из неё хоть немного такого, чего не знали раньше или о чём просто не думали. Итак, вперёд!

2

Начнём с выдумки о том, что Ленин-де был германским шпионом, который прибыл в Россию через Германию в запломбированном вагоне, чтобы всё «у нас» разрушить и отдать Россию немцам. Я не буду разбирать весь этот вопрос, по которому написано немало книг и статей. Просто напомню о том, что во время первой мировой войны Ленин одним из многих обвинил вождей II Интернационала, т.е. весь цвет европейской социал-демократии, в предательстве и принял участие в антивоенном движении, символами которого стали совещания небольшой горстки социал-демократов в швейцарских деревнях Циммервальд и Кенталь. И хотя таких социал-демократов было немного, я утверждаю, что Ленин был одним из многих, так как в этой своей антивоенной позиции он был не один, – вместе с ним были в этом движении и такие социал-демократы, в том числе и российские, которые считали, что войну можно закончить под давлением масс без свержения империалистов.

И вот среди них Ленин был одним из немногих, кто прямо и последовательно поставил вопрос о том, что без свержения империалистов, т.е. без революции войну вообще закончить нельзя, так как мировые войны вообще в самой сущности империализма, а потому нельзя покончить с империалистической войной, не покончив с властью империалистов. Отсюда Ленинский лозунг превращения войны империалистической в войну гражданскую. А чтобы выразить эту мысль наиболее ярким и вызывающим для оборонцев способом, Ленин тогда выдвинул лозунг поражения своего собственного правительства.

Как тогда, так и сегодня лозунг этот звучит как прямой призыв к национальной измене. И Ленину приходилось разъяснять, что речь идёт не о помощи противнику или о ведении боевых действий против армии своего правительства, а о свержении империалистов, прежде всего своей собственной нации, для чего лучше всего подходит военное поражение. Последующие события в России, в Германии и в Австро-Венгрии полностью подтвердили эту Ленинскую мысль.

Когда же в апреле 1917 года Ленин прибыл в Россию, он вновь повторил свой призыв к свержению империалистов уже после свержения самодержавия, когда российская буржуазия получила из рук Петросовета власть и в своих действиях была вынуждена считаться с первыми Советами.

В октябре 1917 года завоевавшие политическую власть большевики действительно добились сначала перемирия, а потом в марте 1918 года заключили с кайзеровской Германией вынужденный Брестский мир, который сам Ленин открыто называл похабным. Интересно, что вот на этом самом месте о Брестском мире сказочки о Ленине как германском шпионе обычно заканчивают свои доказательства, лишь иногда прибавляя, сколько золота и прочего добра было заплачено Германии за этот мир да сколько земель отдано.

Однако «германский шпион» Ленин не зря делал ставку на мировую революцию. Сначала Февральская, а потом и Октябрьская революции в России вместе с военными поражениями Германии привели к тому, что в ноябре 1918 года революция дошла и до Германии. Да, социалистическая тенденция в этой революции была подавлена, но кайзеровской монархии в Германии, как и монархии в Австро-Венгерской империи, пришёл конец, и, воспользовавшись этой революцией, «германский шпион» в Кремле и большевики вернули все территории, отданные по Брестскому миру, а будущие германские фашисты ещё тогда сочинили свою сказочку про то, что кайзеровская Германия была, мол, сильна и тверда, и она вполне могла бы победить страны Антанты, если бы… не «удар ножом в спину» от немецких социалистов, устроивших революцию на русские деньги, т.е. если бы не эта ленинская политика свержения империалистов своей собственной нации. Вот вам и «германский шпион»!

Представляете себе какого-нибудь американского, например, шпиона, который приедет в Россию, свергнет тут на радость американцам Путина, да так свергнет, что потом и сами Соединённые Штаты развалятся, а те, кто послал такого «шпиона», сами будут свергнуты и отправлены на свалку истории. Ну разве были бы мы против такого «шпиона»?

3

Или вот сказка о том, что злые большевики-ленинцы всё у всех отобрали, а потом залили всю Россию кровью братоубийственной гражданской войны.

На первый взгляд всё оно так и есть: была ведь и гражданская война, и продразвёрстка, и конфискации, и красный террор. Да, всё это, конечно, было, но вот только виноваты ли в этом большевики вообще и Ленин в частности?

Многие люди привыкли думать, будто бы в истории то, что получилось, – это и есть то, чего хотели исторические деятели. И если спросить вот таких людей о том, чего, собственно, хотели большевики перед Октябрьской революцией 1917 года, то во многих случаях ответ будет простой: а что вышло – того и хотели, хотели ввести свой социализм, хотели национализации промышленности, хотели отобрать землю, хотели уничтожить буржуазию как класс (сразу вспоминается старая поговорка: «Что ты смотришь, как Ленин на мировую буржуазию?»).

Когда в апреле 1917 года Ленин прибыл в Россию, он в своих "Апрельских тезисах" действительно сильно удивил своих товарищей по партии тем, что призвал их бороться за переход всей власти к Советам Рабочих и Солдатских депутатов. Однако было бы большим упрощением думать, что тем самым он-де провозгласил курс на классическую социалистическую революцию в России. Неготовность только что свергнувшей царя России к революции была совершенно очевидна, но столь же очевиден был и вопрос о переходе власти к Cоветам, так как российская буржуазия не могла тогда решить ни одной из основных задач русской революции. Было бы, однако, не совсем верно путать такой переход власти к Cоветам с социализмом. «Не "введение" социализма, как наша непосредственная задача, – писал и говорил Владимир Ильич в апреле 1917, – а переход тотчас лишь к контролю со стороны С.Р.Д. (Советов Солдатских и Рабочих Депутатов. – С.Н.) и за общественным производством и за распределением продуктов»[1]. А поскольку Ленину уже тогда стали «шить» покушение на полную национализацию всей промышленности, на конфискацию и вообще на переход к полной социалистической революции, он со всей прямотой и ясностью писал на этот счёт: «Это неверно. Я не только не «рассчитываю» на «немедленное перерождение» нашей революции в социалистическую, а прямо предостерегаю против этого, прямо заявляю в тезисе № 8: «... Не "введение" социализма, как наша непосредственная задача...»»[2].

Терпеливо разъясняя как товарищам по партии, так и противникам, что «Вся власть Советам!» – это ещё не социализм, и даже не социалистическая революция, поскольку до конца августа 1917 года в Советах ещё преобладали соглашательские элементы, В.И. Ленин писал именно о тех мелкобуржуазных Советах, что «Они лучше, практичнее, вернее решат, как можно сделать и какие именно можно сделать шаги к социализму. Контроль за банком, слияние всех банков в один, это еще не социализм, но шаг к социализму. Такие шаги сегодня делают юнкер и буржуа в Германии против народа. Их гораздо лучше сумеет сделать завтра в пользу народа Совет солдатских и рабочих депутатов, если в его руках будет вся государственная власть»[3].

«Но ведь говорили же большевики уже тогда о национализации», – спросит нас иной читатель. Да, несомненно, говорили, но о какой именно национализации? Исключительно о национализации банков и синдикатов. Разъясняя это требование большевистской программы, В.И. Ленин писал:

«15. Партия пролетариата никоим образом не может задаваться целью «введения» социализма в стране мелкого крестьянства, пока подавляющее большинство населения не пришло к сознанию необходимости социалистической революции». Так о чём же тогда вообще речь? «Такие меры, – отвечал на этот вопрос Владимир Ильич, – как национализация земли, всех банков и синдикатов капиталистов или, по крайней мере, установление немедленного контроля за ними Советов рабочих депутатов и т.п., отнюдь не будучи «введением» социализма, должны быть безусловно отстаиваемы и, по мере возможности, революционным путем осуществляемы. Вне таких мер, которые являются лишь шагами к социализму и которые вполне осуществимы экономически, невозможно лечение ран, нанесенных войной, и предупреждение грозящего краха…»[4].

А что такое эти самые синдикаты? Это всего лишь несколько российских монополий, таких как Продуголь, Продметал, Сахарный синдикат и др., которые формально были поставлены под государственный контроль ещё при царе. При этом важно отметить, что аналогичные монополии во всех воюющих странах также были переведены на военное положение, т.е. работали под государственным контролем в разной форме. Наиболее сильным такой контроль был в Германии. По этой причине у Ленина особенно часто все эти меры упоминаются в связи с буржуазно-юнкерским германским режимом. Речь, таким образом, шла лишь о том, чтобы Советы Рабочих и Солдатских депутатов со всей революционной решительностью и последовательностью сделали бы в интересах рабочих и крестьян то, что уже было сделано в большинстве воюющих стран в интересах буржуазии, – тех мер, на которые российская буржуазия была столь же неспособна, как и на радикальную аграрную реформу под лозунгом «Земля крестьянам!»

«К чему же тогда сводилась экономическая программа большевиков, неужели только к повторению в Советском варианте того, что уже было сделано в других воюющих странах?» – спросит нас читатель. Конечно, нет. Было у большевиков и собственное экономическое требование, которое не укладывалось ни в какие буржуазные рамки, однако родилось оно чуть позже из опыта российского рабочего движения.

Дело в том, что в условиях самодержавия профсоюзное движение в России охватывало лишь небольшую часть рабочего класса. По этой причине профсоюзы не могли дать выход революционной энергии рабочего класса, который сыграл в февральской революции огромную роль, как на улице, так и проведением массовой забастовки. В результате сразу после февральской революции на многих предприятиях были созданы фабрично-заводские комитеты (фабзавкомы). От профсоюзов они отличались тем, что объединяли не только членов профсоюза, а вообще всех рабочих предприятия. Фабзавкомы явочным порядком вводили на промышленных предприятиях восьмичасовой рабочий день, решали вопросы расценок и зарплаты, приёма и увольнения, снабжения рабочих продовольствием и многие другие. В некоторых случаях фабзавкомы формировали отряды рабочей милиции, Красной гвардии для защиты заводов от разгула криминала, возникшего после разгрома полиции и освобождения из тюрем большого количества преступников по амнистии после февральской революции.

С марта по октябрь фабзавкомы провели три конференции. Первая общегородская конференция под председательством Я.М. Свердлова состоялась в Петрограде уже в мае-июне 1917 года. В.И. Ленин выступал на этой конференции 31 мая. Конференция избрала Центральный совет из 25-ти человек во главе с Н.А. Скрыпником, позднее его сменил на этом посту М.Н. Животов. ЦС ФЗК Петрограда стал общероссийским центром движения рабочего контроля. О значении этого движения говорит тот факт, что когда с начала июля до конца августа 1917 года Советы из органов революционного двоевластия превратились в жалкий придаток Временного правительства и большевики на VI съезде РСДРП(б) сняли лозунг «Вся власть советам», главной опорой революции на этот период стали именно фабзавкомы как органы рабочего контроля. В августе 1917 года состоялась вторая конференция фабзавкомов, на которой по основным вопросам были приняты большевистские резолюции, а также утверждён Устав ФЗК. Осенью ЦС, городские и районные объединения ФЗК имелись более чем в 50-ти промышленных центрах России. В результате в октябре 1917 года в Петрограде состоялась уже Всероссийская конференция ФЗК, которая высказалась за объединение ФЗК и профсоюзов, а также за переход всей власти к Советам. В 1918 году ФЗК были объединены с профсоюзами.

Отчасти поэтому историческая роль рабочего контроля и ФЗК как его органов не получила в истории должного освещения. А между тем если и было в революционной программе большевиков центральное требование, относящееся в отличие от национализации ко всем предприятиям, то это было именно требование ответственного и полномочного рабочего контроля, сформулированное в трёх следующих пунктах резолюции об экономическом положении, принятой VI съездом РСДРП(б):

«8. Установление действительного рабочего контроля. В органы контроля должны войти в большинстве представители Советов рабочих депутатов, профессиональных союзов и фабрично-заводских комитетов. В органы контроля должны быть привлечены и представители технически научно-образованного персонала.

9. Рабочий контроль должен быть развит путем постепенно осуществляемых мер в полное регулирование производства.

10. Для проведения контроля необходимо провести в качестве предварительных мер: отмену коммерческой тайны, книги торговцев, промышленников, банков должны быть открыты для контроля. Сокрытие документов должно быть объявлено уголовно наказуемым. Периодически должен производиться учет запасов и публикация во всеобщее сведение об имеющихся запасах с указанием предприятий, имеющих их.

В целях борьбы с тайными и явными локаутами – издание закона с запрещением закрытия фабрик или сокращения производства без разрешения Советов рабочих депутатов, профессиональных союзов и центральных фабрично-заводских комитетов»[5]. Эта резолюция стала экономической программой большевиков.

С целью обоснования и развития этой резолюции Ленин написал брошюру «Грозящая катастрофа и как с ней бороться», в которой требование национализации банков и синдикатов фигурирует как частичное, т.е. относящееся лишь к нескольким важнейшим отраслям промышленности, а требование рабочего контроля – как всеобщее. И это понятно, так как для Ленина и его товарищей было совершенно очевидно, что для того, чтобы стать хозяином страны, пролетариат, выходящий из состояния капиталистического рабства, должен пройти определённый подготовительный период освоения производства, обучаясь этому важному делу в процессе контроля над капиталистом.

«Но неужели даже в октябре 1917 года большевики не хотели экспроприировать и национализировать всех капиталистов», – спросит иной недоверчивый читатель.

«Нет, не хотели», – ответим мы, и в доказательство приведём два аргумента.

Во-первых, это большевистское требование государственной монополии на рекламные объявления. Дело в том, что в ходе революции при Временном правительстве в Петрограде и в Москве сложилось вопиющее противоречие: если на городских выборах примерно четыре пятых голосов получали партии революционной демократии: большевики, меньшевики и эсеры, то по количеству и по тиражам газет, напротив, четыре пятых приходилось на буржуазные и черносотенные газеты, отражавшие социальные интересы меньшинства. Исторически в результате обострения классовой борьбы вплоть до гражданской войны это противоречие было разрешено через закрытие буржуазных и черносотенных газет, но важно то, что изначально Ленин писал совсем о другом:

«В Европе, – пояснял он, – есть газеты, которые исчисляются в числе экземпляров, достигающем трети числа жителей данного города (например, 80 000 экземпляров при населении в 240 000) и которые даром разносятся в каждую квартиру, давая в то же время хороший доход их издателям. Такие газеты живут объявлениями, за которые частные лица платят, а доставка газеты бесплатно в каждую квартиру обеспечивает наилучшее распространение объявлений.

Спрашивается, – продолжал В. И. Ленин, – почему, называющая себя революционной, демократия не могла бы осуществить такой меры, как объявление государственной монополией частных объявлений в газетах? Запрещение печатать объявления где-либо кроме газет, издаваемых Советами в провинции и в городах и центральным Советом в Питере для всей России? Почему «революционная» демократия обязана терпеть такую вещь, как обогащение на частных объявлениях богачей, сторонников Корнилова, распространителей лжи и клеветы против Советов?

Такая мера, – указывал Ленин, – была бы безусловно справедливой мерой. Она дала бы громадные выгоды и тем, кто частные объявления печатает, и всему народу, и особенно наиболее угнетенному и темному крестьянству, которое получило бы возможность иметь за ничтожную цену или даже даром советские газеты с приложениями для крестьян»[6]. Таким образом, это требование государственной монополии на рекламные объявления предполагает создание государственных рекламных агентств, которые, во-первых, должны обладать исключительным правом на размещение рекламы, а, во-вторых – должны распределять эту рекламу пропорционально тиражам газет и, может быть, их целевой аудитории, но совершенно независимо от политического направления газеты. Тем самым право на свободу распространения информации берет верх над правом капитала поддерживать лишь выгодные ему СМИ. И далее Ленин особо подчёркивает, что такая государственная монополия на рекламные объявления была бы не ущемлением свободы печати, а, напротив, важным шагом к такой свободе:

«Это было бы расширением и восстановлением свободы печати. Ибо свобода печати означает: все мнения всех граждан свободно можно оглашать, – писал он. – А теперь только богатые имеют эту монополию, да затем крупные партии. Между тем при издании больших советских газет, со всеми объявлениями вполне осуществимо было бы обеспечить выражение своих мнений гораздо более широкому числу граждан, скажем, каждой группе, собравшей определенное число подписей. Свобода печати на деле, – заключал Ленин, – стала бы гораздо демократичнее, стала бы несравненно полнее при таком преобразовании»[7].

Сегодня распространение рекламы через государственные агентства также является достаточно эффективным средством контроля современных средств массовой информации, особенно газет, радио и телевидения. В современной России, а также в целом ряде других стран предоставление «послушным» средствам массовой информации государственной рекламы, например, социального содержания стало куда более эффективным средством контроля, чем цензура в прошлом. Многие современные ведущие и владельцы газет, телеканалов и радиостанций боятся безденежья куда больше, чем закрытия своих «предприятий» по цензурным соображениям.

Но давайте подумаем о другом: о каких рекламных объявлениях могла идти речь, если не будет буржуазии? Так вот всё дело как раз в том, что это требование было приспособлено к достаточно длительному существованию буржуазного уклада с большим количеством частных рекламодателей.

О том, что это далеко не случайность, свидетельствует тот факт, что сам Ленин вспомнил об этом требовании, которое, кстати сказать, было положено в основу Декрета " О печати", через 4 года, уже в разгаре НЭПа. «Одним из первых декретов в конце 1917 г., – вспоминал он, – был декрет о государственной монополии на объявления. Что означал этот декрет? Он означал, что завоевавший государственную власть пролетариат предполагает переход к новым общественно-экономическим отношениям возможно более постепенным – не уничтожение частной печати, а подчинение ее известному государственному руководству, введение ее в русло государственного капитализма. Декрет, который устанавливал государственную монополию на объявления, тем самым предполагал, что остаются частнопредпринимательские газеты, как общее явление, что остается экономическая политика, требующая частных объявлений, остается и порядок частной собственности – остается целый ряд частных заведений, нуждающихся в рекламах, в объявлениях. Таков был и только таким мог мыслиться декрет о монополизации частных объявлений. Сходство с этим имеется и в декретах, касающихся банковского дела, но, чтобы не осложнять примера, я об этом говорить не буду.