Из лекции И.В. Сталина

«О стратегии и тактике и новой экономической политике», прочитанной 13 ноября 1921 года на заседании Дискуссионного клуба Краснопресненского райкома РКП(б) г. Москвы[1]

Часть 1.Часть 2.

Председатель объявляет заседание после перерыва открытым.

Сталин. Хотел минут тридцать поговорить с вами о так называемой Новой Экономической Политике. Так как лично я совершенно разделяю мнение товарищей, которые сами предлагали посвятить доклад вопросам практическими и так как я до сих пор говорил по вопросам отвлечённого характера, я считаю, что доклад надо закончить некоторой характеристикой той Экономической Политики, которая у нас называется новой, и характеристикой тех предпосылок и тех основных данных, из которых исходит Новая Экономическая Политика.

Товарищи, основная сила нашей Октябрьской Революции, сила Советской власти состоит в том, что пролетариату России удалось вокруг себя сплотить мелкую буржуазию. Страна у нас крестьянская, мелкобуржуазная. Пролетариата может быть процентов 15-20, не больше. Уже это оно говорит о том, что очень трудно представить многим из социалистов и марксистов Запада, очень трудно было представить при таком состоянии России положение, при котором рабочие могли бы взять власть в свои руки. Вы конечно знаете, что среди марксистов II Интернационала до сих пор существует общеходячее мнение о том, что пролетарии могут взять власть только в той стране, где пролетариат представляет большинство или, во всяком случае, население, занятое промышленностью, представляет большинство. Это общее мнение, общий взгляд, приобретший характер предрассудков среди марксистов. Возьмите сочинения Каутского, Бауэра и других теоретиков II Интернационала. Они везде скажут, что не представимая вещь и историческая ошибка утверждать, что в стране аграрной, где пролетариат представляет меньшинство, что власть берётся пролетариатом. Ну, ещё может быть кое-как берётся, но что власть удержится, утверждать немыслимо, это историческая ошибка, которая должна быть исправлена. Этот взгляд разделялся и многими русскими марксистами. Практика Российской революции показала, что взгляд этот недостаточен. Но для того, чтобы раскрыть этот взгляд, приобретший характер предрассудка среди марксистов, необходимо считаться с тем, как могло создаться среди марксистов мнение, что, либо необходимо, чтобы пролетариат был в большинстве в стране, либо необходимо население, занятое промышленностью составляло большинство, что только при таких условиях пролетариат может взять.

Взгляд этот сложился на основании того, что на Западе, главным образом во Франции, в Германии, в Италии, что в этих государствах буржуазные революции совершались во главе с буржуазией, а не пролетариатом. Там во время буржуазных революций пролетариат представлял материал для революционных армий, если угодно, армии, но командного состава пролетариата не давал. Возьмите Английскую революцию в … году[2], Германскую революцию [1848] года, все революции, которые прошли во Франции, 1830-х – 1848-х годов, если не считать первой попытки пролетариата заговорить своим собственным голосом на пролетарском языке, если не считать Коммуны, которая тоже была попыткой не совсем ясной и отчеканенной, которую нельзя сравнить с нашей попыткой в Октябре месяце, потому что тогда у пролетариата ни партии такой не было, ни боев таких они не видели в 1870-м году, какие мы видели в 1905-ом, ни форм организаций не имели, какие мы создали в лице Советов Солдатских и Рабочих Депутатов, ни форм борьбы еще ни знали, какие мы создали в России вроде общих забастовок. Большая разница между нами в пятом году и семнадцатом и пролетариатом французским 1870 г. Если первых смутных попыток не считать, то вообще говоря передовую роль во всех революциях Запада играла либо радикальная, либо либеральная буржуазия, а пролетариат либо материал для армии, либо армия, но не командный состав, при чем основная армия для буржуазии рекрутирована из крестьян. Почему это происходит? Потому что все революции буржуазные протекали под руководством буржуазии, и крестьянство в ходе этих революций, освобожденное от помещичьей кабалы, смотрела на буржуазию, как на своего вождя. В период времени от буржуазных революций в этих странах, до первых попыток пролетарской революции был очень длинный. Во Франции и Германии за этот период времени среди крестьянства успела выделится довольно солидная группа крестьянской буржуазии, которая через кооперативы, через крестьянские союзы, через кредитные организации и через всякие учреждения, благодаря которым можно опутать крестьян, через все эти организации сельская буржуазия стала основной опорой для крупной буржуазии городов, и так [как] период времени от первой буржуазной революции до первой попытки революции пролетарской 1848 г., или до 1870 г. во Франции был слишком большой и за этот промежуток времени крестьянство успело выделить из своей среды свою буржуазию, которая сплотилась вокруг индустриальной буржуазии, то ввиду этих условий крестьянство почти окончательно превратилось из возможных резервов пролетариата в действительные резервы буржуазии, а сам пролетариат представлял в лучшем случае армию, но не командный состав, который набирался из буржуазии. Так шло революционное развитие на Западе, и при таком положении вещей естественно, что марксисты Запада не видели возможности сплотить трудовое крестьянство вокруг пролетариата, ибо в лице пролетариата трудовое крестьянство не видело своего вождя. Они, естественно, пришли к теории пролетаризации большинства населения, в силу которой, если большинство населения составляет пролетариат, или большинство населения будет занято в индустриальной промышленности, только после этого можно говорить о возможности взятия власти пролетариатом.

Эта теория могла на такой почве возродится, у нас же революция протекала в другой обстановке. Дело в том, что к моменту октября 1905-го года или к моменту февраля 1917 года у нас буржуазия вопреки революции на Западе оказалась уже в контрреволюционном лагере и против крестьян, и против рабочих. Она ненавидела царизм, но ещё больше пролетариат и крестьян, она думала, что царизм, если не даст свободы, то всё-таки поймёт, потому что плоть от плоти и кость от кости буржуазии, но если пролетариат разыграется, то ясно, что он не остановится на полдороге, разгромив буржуазию, отберёт заводы и естественно, что наша русская буржуазия, она, боясь царизма, ещё больше боялась пролетариат и крестьян. Вот почему к моменту развёртывания революции у нас не в пример Западу буржуазия оказалась на одном полюсе с вместе царизмом, а крестьянство, естественно, очутилась на противоположном полюсе вместе с пролетариатом, причём инициативу освобождения русского крестьянства взял пролетариат.

В силу известного развития индустрии пролетариат России закалился. У этого пролетариата были известные бои, начиная с 1896-го года. В этих боях выковался известный кадр, вошедший в известную революционную партию, имевшую перед собой определённую программу, испытанную в боях. Пролетариат испытал 1905-й год и целый ряд разочарований, и всё это прояснило сознание, и, в конце концов, русский пролетариат выделил из своей среды кадр, который оказался способным создать твёрдую программу, выработать стратегию, наметить тактику и повести за собой крестьянство. То, чем раньше занималась буржуазия на Западе, в Германии, во Франции и Англии, это стало чуть ли не очередной задачей пролетариата – руководить крестьянством в его борьбе против помещика и царя. Таковы те основные условия, при которых у нас получилась победа революции, т. е. союз рабочих и трудового крестьянства, причём первенство принадлежит рабочему классу, вопреки революции на Западе, где складывается наоборот – союз буржуазии и крестьянства против пролетариата, если последний уж слишком заартачится против царизма. Вопреки такой комбинации у нас сложилась новая [ситуация], ввиду чего буржуазия оказалась без людей, без армии, т.е. без крестьянства. Крестьянство, как частно-собственническое, естественно предназначено самой судьбой истории тому, чтобы составлять резерв для крупной буржуазии – это крестьянство России в силу исторических условий, оказалось вынужденным составить из себя основой резерв пролетариата и оставить буржуазию без армии. В виду такой социальной обстановки у нас в России, когда роль передового борца за раскрепощение крестьянства выпала на пролетариат, и крестьянство оказалось в резерве у пролетариата, а буржуазия оказалась страшно ослабленной, в виду этого, мы достигли власти, даже не думая осуществить ту теорию марксистов II Интернационала, о которой я уже говорил.

Мы в стране аграрной, где пролетариат не только не представляет большинства, но составляет меньшинство, в этой самой стране мы получили возможность взять власть и не только взять, но и удержать, благодаря сочувствию крестьян, которых превратили в резерв. То есть вместо большинства пролетариата, которые будто бы только и дает возможность пролетариям данной страны взять власть, вместо этого большинства у нас оказалось меньшинство пролетариата, обеспечившее за собою симпатии, сочувствие со стороны крестьян. И вокруг пролетариата создалось громадное большинство населения, идущее под одним знаменем, хотя и с разными целями против общего врага. Вот естественный союз между русским пролетарием, составляющий меньшинство и трудовым крестьянством, составляющий большинство, не имеющим другого союзника и прямого защитника, кроме пролетариата, крестьянством, от буржуазии ушедшим к пролетариату – эта комбинация дала нам возможность всем на яву показать, что старая теория марксистов Запада, говорящем о том, что только при наличии пролетарского большинства можно говорить о взятии власти, эта теория оказалась недостаточной.

Я говорю, вся сила Сов[етской] власти, вся мощь русской революции состоит в том, что мелко буржуазное крестьянство оказалось вопреки всему историческому процессу в резервах у пролетариата, а не у буржуазии, в виду чего буржуазия оказалась обессиленной, совершенно лишенной какой-нибудь устойчивости. Несчастный Милюков удержал свою храмину всего на всего только 3 месяца, именно потому, что не было крестьянской армии, а без армии из крестьян буржуазия бессильна. Этим объясняется власть и могущество европейской буржуазии, что в лице крестьянства она обеспечена резервом, что между трудовым крестьянством и пролетариатом на Западе раскол полнейший, чего у нас нет. В это слабость всех революции на Западе, всех попыток западноевропейского пролетариата взять власть, и в этом сила западноевропейской буржуазии, которая благодаря известной исторической обстановке успела обеспечить за собой доверие крестьян, превратив их в свой резерв. У нас самый ход революции сложился иначе. Не было времени, для того, чтобы крестьянство успело выделить сильный слой буржуазного крестьянства, могущий перечеркнуть мост между индустриальной буржуазией и остальным крестьянством. Как только кончилась мартовская революция [1917 года], у нас тотчас же началось движение за новую пролетарскую революцию. Буржуазная революция стала перерождаться в революцию пролетарскую. То, о чем когда-то марксисты писали в сороковых годах[3], что в Германии возможность ситуации, при которой буржуазная революция сорокового года[4] может послужить прологом к переходу власти в руки пролетариата, у нас эта ситуация осуществилась потому что не было промежутка, хотя бы в 10-25 лет, по продолжении которого крестьянство сумело бы выделить из себя солидную крестьянскую буржуазию, могущую связать массу крестьян с индустриальной буржуазией и обеспечить за нею резерв. Таковы своеобразные условия, при которых мы взяли власть, составляя в стране меньшинство. И мы – это меньшинство – сумели получить, обеспечить за собой громадное доверие и сочувствие большинства населения. Этот союз рабочих и крестьян составляет основную силу существования советской власти и пока он у нас обеспечен, у нас будет чем кормить армию, у нас будет индустрия и хлеб. Коль скоро этот союз рабочих и трудового крестьянства поколеблется, советской власти не будет в России, при условии, что на Западе продолжается нынешнее молчание и везде у власти стоит буржуазия, при условии, что мы останемся в изолированном состоянии, представляя социалистический остров.

На чём покоится этот союз? До сих пор, до Октября, до военных действий с Антантой, значит – до лета 1918 года, союз покоился на разгроме всех остатков феодального порядка, на том, что пролетариат своим искусством и умением руководить обеспечил за крестьянством земли, леса и раскрепостил его. Этот факт являлся до этого времени основанием для того, что у нас фактически остался сложившийся в октябре союз рабочих и крестьян. После того, как крестьянство получило землю и лес, оно могло охладеть к пролетариату, но к этому моменту наступил период нашествия Антанты с севера, востока, юга и здесь крестьянство, вместо того, чтобы охладеть, еще сильнее стало сплачиваться вокруг пролетариата. Здесь испугал страх, если Деникин придет, если Колчак придет, если Врангель придет, потерять землю, полученную из рук пролетариата, и приобрести старые цепи. Как в первый период до общей войны с Антантой, так и во второй период до окончания этой войны с Антантой, до ликвидации войны вообще, наш союз с трудовым крестьянством был, собственно говоря политическим. В первый период до[5] Октября мы обеспечили права крестьянству, дали землю, и на этом сложился политический союз. Во второй период до войны мы гарантировали крестьянство от перспективы потерять уже приобретенные земли, леса угодья и прочее. Наконец, настает третий период, когда мы должны этот политический союз рабочих и крестьян укрепить на хозяйственной основе. В этом вся суть нашей Новой Экономической Политики. Обеспечить союз рабочих – крестьян (не всех, а трудовых) политически было очень легко. Мы это проделали за счет феодалов, за счет царя. Затем продлить этот политический союз между пролетариатом и крестьянством – военный период – тоже было не трудно. Мы проделали это за счет Антанты, за счёт Колчака, Деникина, Врангеля. Это было не трудно, не сложно, необходимо было создать армию, причем армию не создашь, не имея союза с крестьянством, ибо она на 9/10 крестьянская. Не имея доверия со стороны крестьян в России армии не создашь. Но создать мало. Не имея хлеба для армии, ее, конечно, не пустишь в бой, а этот хлеб был у крестьян. Затем, не имея обутков и обмундирования, тоже армию не пустишь в ход, а, чтобы эти штуки иметь, надо рабочих накормить. Опять без хлеба не обойтись. На основе этих взаимоотношений и переплетений союз между рабочим классом и крестьянством в сущности политической имел в своей почве некоторые хозяйственные выгоды для пролетариата, как класса, фактически стоящего у власти.

Теперь наступил новый период, когда старыми комбинациями обойтись уже нельзя никак. Пока была война существовала и общая скрепа, заставляющая молчать всех, и власть могла функционировать на основе военной диктатуры. Но коль скоро войны не стало и скрепы не стало. Люди заговорили на разных языках. Тут стало необходимым подсчитать прежде всего те итоги, которые остались нам в наследство от военного периода. Первый итог показал, что за три года войны мы лишились, по крайней мере, 40% запашек, ибо посевная площадь сократилась почти вдвое. Второй итог военного периода состоял в том, что мы поизносили все старое оборудование, если не все, то по крайней мере 2/3, железные дороги плохи, расшатаны, а индустрия наша, либо совершенно расшатана или полу расшатана. Для того, чтобы жить дальше и развиваться, необходимо индустрию поднять и дороги починить, и посевную площадь увеличить, причем считаться с тем, что старой скрепы не стало, и придется, конечно, принять к сведению те новые интересы, которые возникли, и те новые векселя, которые будут поданы пролетариату со стороны крестьян.

Вот перед каким фактами мы стоим. Управлять по-старому нет возможности, нет основного фактора войны и скрепы. Управлять по-новому, а для этого нужны принять новый курс. В чем же он должен состоять? В том, чтобы обеспечить на новой основе существующий политический союз между рабочими и крестьянами на почве хозяйственных интересов. Если до сих пор два предыдущих периода – октябрьский и довоенный – мы свой политический союз с трудовым крестьянством строили на том, чтобы земля была обеспечена за крестьянством, то теперь этого не хватает. Теперь нужно союз строить на новых, уже не политических, а экономических основах. Нужно развязать энергию мелкого производителя-крестьянина так, чтобы, сняв развёрстку и дав возможность производить неограниченное количество хлеба, сколько угодно, обеспечить за ним известную часть продуктов.

Результат сказался сразу. Товарищи, связанные с крестьянством, подтвердят, что через 2-3 месяца сказался результат, и все свободные земли стали распаханы. Крестьянство учло, что строится союз и дружба, если угодно, между рабочими и крестьянами на новой основе, хозяйственной основе. «Я крестьянин, если не развяжете руки, не могу работать ни за что, не могу больше быть в союзе с вами. Вы мне руки развяжите, дайте возможность мне, крестьянину, частному собственнику развернуться, жить и наживаться, за это обеспечу известный процент моих доходов хлеба».

Если угодно, это есть самое основное, что касается перехода в нашей хозяйственной политике на основу аренды. Мы сдаём в аренду землю крестьянину. Он вырабатывает сколько угодно ему и даёт нам часть своего производства, а другую часть продаёт, как ему угодно, и получает за это, что ему угодно. Это основное. Но союз между рабочими и крестьянством на основе хозяйственной, товарищи, этот союз наладить много труднее, чем союз политический, который примитивный, несложный, понятный. Здесь же мы вступили в область страшно сложную для нас, где простой поворот тактики в области стратегии не поможет, где на новых путях приходится работать, наши ошибки исправлять и на них учиться. Ясно, что в мелкобуржуазной крестьянской стране России, где пролетариат в меньшинстве, если мы хотим сохранить союз пролетариата и крестьянства, эту основу Советской власти, мы должны создать новые условия хозяйственного кооперирования между рабочими и крестьянами, развязать мелкого производителя. На этой основе пришли к тому, что надо снять разверстку. Товарищи знают, что мы на этом много выиграем. Во-первых, создали настроение, дружественное пролетариату в деревне; во-вторых, налог стали собирать при голоде и продолжаем собирать, хотя не в прежнем темпе, но все же собираем; в-третьих, мы выиграли в самом основном, что распашка земли стала увеличиваться, а это основное, чего добивались, чтобы производство продуктов земледелия было увеличено, ибо оно стало совершенно сокращаться и посевная площадь убавилась на 50%. В области промышленности мы пришли к тому же выводу: развязать мелкого производителя с тем, чтобы его энергию использовать и заставить его лить воду на мельницу государства – советской власти.