Международный теоретический и общественно-политический журнал "Марксизм и современность" Официальный сайт

  
Главная | Каталог статей | Регистрация | Вход Официальный сайт.

 Международный теоретический
и общественно-политический
журнал
СКУ

Зарегистринрован
в Госкомпечати Украины 30.11.1994,
регистрационное
свидетельство КВ № 1089

                  

Пролетарии всех стран, соединяйтесь!



Вы вошли как Гость | Группа "Гости" | RSS
Меню сайта
Рубрики журнала
Номера журналов
Наш опрос
Ваше отношение к марксизму
Всего ответов: 650
Объявления
[22.02.2019][Информация]
Вышел новый номер журнала за 2016-2017 гг. (0)
[02.09.2015][Информация]
Вышел из печати новый номер 1-2 (53-54) журнала "Марксизм и современность" за 2014-2015 гг (0)
[09.06.2013][Информация]
Восстание – есть правда! (1)
[03.06.2012][Информация]
В архив сайта загружены все недостающие номера журнала. (0)
[27.03.2012][Информация]
Прошла акция солидарности с рабочими Казахстана (0)
[27.03.2012][Информация]
Печальна весть: ушел из жизни Владимир Глебович Кузьмин. (2)
[04.03.2012][Информация]
встреча комсомольских организаций бывших социалистических стран (0)
Главная » Статьи » Номера журналов. » № 1-2 2014-2015 (53-54)

Читая Сталина (ч.2)

<<в начало                                   (часть 2)                                  ч.3>>

 

Читая Сталина

Р.И. Косолапов

После октябрьского (1964 года) Пленума ЦК КПСС никто, очевидно, не мог повторять шедевральный афоризм «нашего» Никиты Сергеевича: «Нет на свете краше птицы, чем свиная колбаса». Но и от «свиноколбасизма» (просим у читателей прошения за этот вульгарный образ), несмотря на усилия честных и чистых партийцев, КПСС в последующие десятилетия полностью отмыться не смогла. У этой кишечнополостной «идеологии» был не только деревенский, «калиновский» вариант, но и вариант городской, даже столичный и вроде бы изящный – «дети Арбата». Сладить с этими обывательскими урчаниями можно было, только предлагая и вливая в политику новые теоретические решения. Фактический отказ от «Экономических проблем социализма в СССР», принятие ряда прямо отрицающих их идеи мер и неспособность выработать сколько-нибудь убедительную и действенную им замену сулили поражения в будущем. В ныне уходящем поколении многие это понимали. Понимали и «арбатовцы», понимали и большевики.

Приведем только два примера.

1. В полемике с Ярошенко, делавшим ударение на «рациональной организации производительных сил»,

Сталин вполне резонно акцентировал внимание на развитии производственных отношений. Заявляя о неприемлемости для социализма принципа «производство ради производства», по сути прикрывающего от эксплуатируемого наёмного пролетария эгоистический мотив нанимателя-буржуа «производство ради моей наживы», он в формуле основного экономического закона социализма указал место потребностей и тем самым подтвердил роль человека-творца, к которому те принадлежат.

Принимая в этом споре сторону Сталина, надо, однако, заметить, что в аргументации обоих оппонентов была недоговорённость, а значит и недодуманность, которая в дальнейшем помешала достижению соответственного прочтения и усвоения Марксова экономического учения, теории формаций и перехода к социализму и коммунизму. Спорящие как бы ухватывались за один и тот же предмет с двух концов, а связывающего их звена не находилось. Ярошенко настаивал на совершенствовании организации производства, – и возражать тут было трудно,- но, упираясь только в него, мельтеша вокруг определения в этом духе основного экономического закона социализма, вызывая в свой адрес упрёк, что «вместо полнокровного общественного производства у него получается однобокая и тощая технология производства»[1], он уводил спор в холодный «технарский» тупик. Сталин возвращал спор на арену живого яркого общения, реальных человеческих страстей, однако, будучи непревзойдённым мастером революционных преобразований, допускал теоретический просчёт. Он включал в состав производственных отношений: а) формы собственности на средства производства; б) вытекающее из этого положение различных социальных групп в производстве и их взаимоотношение, или, как говорит Маркс: «взаимный обмен деятельностью»; в) всецело зависимые от них формы распределения продуктов»[2], но то были отношения не столько по собственно производству, сколько по пользованию, владению и распоряжению уже произведённым, готовым общественным продуктом, отношения вторичные, имущественно-присвоительные, а не исходные, созидательно-изготовительные. С последними, фундаментально-базовыми, технико-технологическими отношениями и вырастающими из них отношениями организационно-техническими, первичными для имущественных отношений, – и это – правда, скупо – фиксировал ещё Маркс, – политэкономии вроде бы нечего было делать, и Сталин относил их на счёт «хозяйственной политики руководящих органов»[3]. С конъюнктурной точки зрения это было полу-решение, с научной – неточность и неполнота, с политической – ошибка, серьёзно затормозившая самопознание социализма.

Ленин уже весной 1918 года, наблюдая первые опыты создания коллективных, претендующих на социалистичность, хозяйств, обращал внимание на качество, или организационно-технологический уровень обобществляемого. По аналогии с Марксовыми формальным и реальным подчинением труда капиталу было выдвинуто положение о формальном (юридическом) и реальном («наделе») обобществлении труда и производства. Имелось в виду состояние преобразуемого хозяйства, прежде всего его технологии либо ремесленно-кустарного, «точечного» типа, основанной на ручном труде, либо технологии, налаживаемой или уже налаженной на машинной основе, на новейшей энергетике с чертами индустриализма (а ныне постиндустриализма), при наличии соответственно подготовленных кадров.

Вспоминая свой визит в Горки летом 1920 года, Горький пишет, что он жил «в то время вне политики, по уши в «быту», и жаловался В.И. (Ленину. – Авт.) на засилие мелочей жизни. Говорил, между прочим, о том, что, разбирая деревянные дома на топливо, ленинградские рабочие ломают рамы, бьют стёкла, зря портят кровельное железо, а у них в домах – крыши текут, окна забиты фанерой и т.д. Возмущала меня низкая оценка рабочим продуктов своего же труда. «Вы, В.И., думаете широкими планами, до Вас эти мелочи не доходят». Он – промолчал, расхаживая по террасе, а я – упрекнул себя: напрасно надоедаю пустяками. А после чаю пошли мы с ним гулять, и он сказал мне: «Напрасно думаете, что я не придаю значения мелочам, да и не мелочь это – отмеченная Вами недооценка труда, нет, конечно, не мелочь: мы – бедные люди и должны понимать цену каждого полена и гроша. Разрушено – много, надобно очень беречь всё то, что осталось, это необходимо для восстановления хозяйства. Но – как обвинишь рабочего за то, что он ещё не осознал, что он уже хозяин всего, что есть? Сознание это явится – нескоро, и может явиться только у социалиста»»[4]. Сознание это как непременный компонент реального овладения всем национальным богатством явилось усилиями Советской власти. Оно было обусловлено технологией и организацией крупнопромышленной индустрии, концентрацией растущего рабочего класса, составлявшего перед «перестройкой» 3/5 населения СССР, уподоблением ему по образованию, психологии и интересам колхозного крестьянства – явилось, но и ушло... Ушло как следствие волевой эрозии КПСС, развала Советского Союза, обрушения промышленности, деконцентрации рабочей массы, распыла её в малом бизнесе, разгона колхозов. Сыграло здесь свою негативную роль и то, что советский человек в своей массе плохо усвоил азы обобществления.

Фундаментальное значение технологических и организационных факторов при наращивании потенциала новой формации эмпирически, прежде всего индивидуально, обычно менее ощутимо, чем изменение, к примеру, форм собственности и способов и размеров распределения. Жалоб на невысокий уровень оплаты по труду, а тем более ее понижение, конечно же, больше, чем критики промедления с вводом новой техники. Во всяком случае, для констатации чего-либо подобного требуется более длительный срок. Если Вас спросят, что погубило советскую общественную систему, ответов можно услышать множество, и немалая их часть будет неопровержима. Но вот факт, который носит, можно сказать, сквозной характер, однако держится в тени. За 30 лет – от июльского (1955) Пленума ЦК по техническому прогрессу до июньского (1985) Совещания на ту же тему – доля ручного труда в народном хозяйстве СССР, при гигантском росте – удвоении его общего объёма, осталась той же самой – более 40%. Не означает ли сие несоразмерно долгую консервацию значительного элемента низших, формальных вариаций обобществления, что, между прочим, позволило «демократам», не утруждая себя грамотным социально-экономическим анализом, разглагольствовать об «административно-командной системе»? Не погубила ли советскую плановую систему хозяйствования «передержка», запредельная эксплуатация – без своевременной замены – её отсталых форм? И? несомненно, сыграла здесь свою негативную роль недооценка освоения развитых и высоких технологий, их распространения, внедрения и обороны, о чем, кстати, трубила западная печать. Прямую линию от процента ручного труда до рыночных фокусов Шаталина-Гайдара протянуть тут вряд ли удастся, но причудливая цепочка причинно-следственных связей и опосредствований тут явно простукивается.

Очень наглядно зависимость коллективистских, социалистических начал в экономике от правильной (то есть научной) политики просматривается на судьбе машинно-тракторных станций. Предоставляя свои квалифицированные услуги сельхозкооперативам за натуроплату произведённой ими продукцией, эти государственные предприятия уже в 20-х годах являли собой удачный симбиоз обоих видов общественной собственности. Они осуществляли прямую производственную смычку общенародного и групповых хозяйств в базовом слое производственных отношений, приобщали колхозы к индустриальной технологии, внедряя в аграрные отрасли экономики сектор обобществления «на деле». Сталин прекрасно видел перспективы этой практики и пагубные последствия вероятного отказа от неё и изложил свою точку зрения в письме А.В. Саниной и В.Г. Венжеру 28 сентября 1952 года[5]. Велико было удивление партийного актива (не говоря уже о сельских тружениках), который через каких-нибудь 5-6 лет стал свидетелем линии Хрущёва «с точностью до наоборот».

Когда нынче толкуют о «вечном» отставании нашего сельского хозяйства, то, как правило, следуя моде, ссылаются на «насильственную» коллективизацию, совершенно обходя тот факт, что она была, как многое на этом свете, двуликой: носила действительно насильственный характер в отношении обуржуазившегося, кулацкого слоя крестьянства и вместе с тем представляла собой подлинно народное движение его преобладающей, бедняцко-середняцкой массы, кстати и осуществлявшей большинство акций по ликвидации кулачества как класса. Спора нет, крестьянство пережило немало травм, и весьма болезненных, из-за левацкой торопливости, бюрократической манеры «рапортовать первым», мужицкой «темноты», саботажа (было и это) и вредительства. Но к середине 30-х годов в стране уже сложился и быстро креп колхозно-совхозный строй, который блестяще справился с продовольственно-сырьевым обеспечением державы, в первую очередь армии и индустрии, в суровую годину Отечественной войны. Не будь индустриализации с коллективизацией, да ещё культурной революции с образцовой постановкой школьного дела, о Победе 45-го можно было бы лишь мечтать. Уж если кто и нанёс колхозному крестьянству удары «под самый дых», так это был тот же «наш» Никита Сергеевич, который якобы «разбирался» в сельском хозяйстве. Перечислить все право-левацкие зигзаги этого «кукурузника», мешавшие стабильной организаторской работе, создававшие нервозность в данной отрасли (и не только в ней), пожалуй, мы не в силах. Но главное назвать удастся. Это была затеянная из Центра деградация производительных сил, ликвидация МТС как всё более мощных индустриальных моторов в сельских местностях, демонстрировавших слияние промышленной и земледельческой технологии, единые организационные формы их применения и нераздельность аграрного отряда рабочего класса и крестьянства. (Чем не предшественник знаменитой ельцинской «загогулины»!?).

А что потом? – спросите Вы. Ведь техника передавалась (или продавалась?) колхозам. Неужели они не могли управиться, по-хозяйски распорядиться получаемым оборудованием? Не управились и не могли. Упразднение МТС как растущих промышленных и агротехнических узлов на селе, их неизбежное разорение и разбегание инженерно-технического персонала, да и механизаторских кадров, при нехватке в колхозах даже сараев для элементарного сохранения машин, означало нечто вроде рывка вспять, научно-технической контрреволюции, изжить которую на коммерческих началах, на которых действовали вновь созданные «Сельхозтехника» и «Сельхозхимия», было уже невозможно. По Сталину, «требовать продажи техники МТС в собственность колхозам» значило бы «вогнать в большие убытки и разорить колхозы, подорвать механизацию сельского хозяйства, снизить темпы колхозного производства»; те, кто предлагает такое, подчёркивал он, «делают шаг назад в сторону отсталости и пытаются повернуть назад колесо истории»[6]. И оказался прав. Был, правда, момент, когда партия попыталась вытащить агропромышленный комплекс из трясины, – мы имеем в виду решения июльского (1978 года) Пленума ЦК КПСС, – но внезапная смерть Ф.Д. Кулакова, отвечавшего за отрасль в ЦК, и приход ему на смену Горбачёва, исповедовавшего «культ» личного подсобного хозяйства, имели следствием только появление через несколько лет бумажного изделия – «несъедобной» Продовольственной программы...

2. Если оптимизация общественных отношений, которую мы связываем с социализмом, в экономическом измерении упирается в реальное обобществление труда и производства, то в социальном – в формирование бесклассового общества. Забвение этой задачи в послесталинском СССР–России – главный грех и партгосаппарата, и учёных-обществоведов, и партии в целом. Это другая крупнейшая проблема, промедление в решении которой погубило советский (и не только этот) социализм. Ленин ещё в начале 20-х годов предупреждал партию об опасности подобной задержки. «Если взамен старого класса пришел новый, – говорил он на IX съезде РКП(б), – то только в бешеной борьбе с другими классами он удержит себя, и только в том случае он победит до конца, если сумеет привести к уничтожению классов вообще. Гигантский, сложный процесс классовой борьбы ставит дело так, иначе вы погрязнете в болоте путаницы»[7] (Курсив наш. – Авт.). Сталин действовал в русле этого предупреждения. «Наше советское общество, – говорил он американскому газетному издателю Р. Говарду 1 марта 1936 года, – является социалистическим, потому что частная собственность на фабрики, заводы, землю, банки, транспортные средства у нас отменена и заменена собственностью общественной. Та общественная организация, которую мы создали, может быть названа организацией советской, социалистической, ещё не вполне достроенной, но в корне своём социалистической организацией общества». Вероятно, не без гордости Сталин констатировал, что «у нас нет противопоставляющих себя друг другу класса капиталистов и класса эксплуатируемых капиталистами рабочих», то есть изжит классовый антагонизм. В этом смысле не виделось большой разницы между его заявлениями «нет классов» и «грани между классами стираются», но «некоренная разница между различными прослойками социалистического общества»[8], которые, к примеру, Чесноков в докладе начала 60-х годов назвал «полуклассами», всё же требовала внимания.

В обществе трудящихся уже не было антагонистических классов, но существовали некоторые межклассовые различия, причём сохранялась возможность возвратного перерастания их – главным образом вследствие незаконного перераспределения собственности – из несущественных вновь в существенные, да и образования (или восстановления) под «дреманным оком» власти (как и случилось при брежневском «застое») иных социальных группировок. Вполне естественно необходимость перехода к бесклассовой социальной структуре подтвердил XVIII съезд ВКП(б) (март 1939 года), однако «ещё не вполне достроенной» (слова Сталина из интервью Говарду) советская система оставалась до своего конца. Если, может быть, без специального акцента на этом мог обойтись XIX съезд (октябрь 1952), поскольку стратегией ему служили «Экономические проблемы социализма в СССР» и особенно сталинские «три основных предварительных условия» действительного, а не декларативного перехода к коммунизму[9], то дальнейшее выглядело и сложнее, и драматичнее.

«Нельзя себе представить переход ко второй фазе коммунизма по-обывательски, – говорил Сталин перед съездом. – Никакого особого «вступления» в коммунизм не будет. Постепенно, сами того не замечая, мы будем въезжать в коммунизм. Это не «вступление в город» – «ворота открыты – вступай»»[10]. Но иначе думал и поступал Хрущёв и добился-таки своего. Торопливостью, декларациями, несбывающимися обещаниями «скорого» коммунизма он захватал, измызгал, опошлил, износил это гигантское понятие со всеми его составляющими. Та же участь (правда, менее заметная) постигла и идею перехода к бесклассовому обществу трудящихся, альтернативой чему могла быть только реставрация классового антагонизма. Огромного труда, с непростительным опозданием стоило вернуть её, эту идею, в начале 80-х годов в наш партийный арсенал как признак действительно развитого социализма[11] (При этом надо отдать должное участникам составления документов A.M. Александрову-Агентову и В.А. Печеневу), но ненадолго. Даже продвинутая в новую (1986 года) редакцию Программы КПСС[12], она была тут же затоптана Горбачёвым. Подлинные реставраторские намерения этой лидера-подделки, кем-то подсунутой Компартии, выявились позже.

Уже с момента своего прихода к власти большевики проявили заинтересованность в обновлении условий жизни граждан в становящемся бесклассовом обществе. В известной статье «Очередные задачи Советской власти» (1918) Ленин представил будущую социальную структуру как сеть трудовых, производительно-потребительских коммун (общин, артелей, коллективных хозяйств, товариществ), организующих производственный процесс, осуществляющих контроль за мерой труда и мерой потребления, добивающихся высшей производительности и роста культурно-технического уровня трудящихся, обустраивающих их содержательный досуг и воспитание молодого поколения[13]. Большая озабоченность была проявлена, так сказать, на микроуровне: в области социализации быта, который теперь не признавался «частным делом» и плотнее, чем прежде, смыкался с работой на производстве. До наших дней дошли проектировавшиеся в 20–30-х «дома-коммуны», фабрики-кухни, стадионы, клубы, кинотеатры. Специфические черты политики своего времени, отношения к человеку и его нравственно-эстетическому облику несут на себе жилые дома – «сталинки» и «хрущёвки»... Говорят, что архитектура – это застывшая музыка, но если приглядеться, она окажется окаменелой красотой и моралью, до которой сумели дорасти – правда, очень по-разному – её творцы и их поклонники и которая доносит до нас информацию об их менталитете. «Сталинские» дома идут за первый сорт на рынке недвижимости – «хрущёбы» на снос...

Теперь в «новой» (а вернее – в по-новому опрокинутой в прошлое) России, восстановившей противостояние труда и капитала и уже претендующей на первое место в мире по числу миллиардеров, проблема классового противоборства представляется в ином социальном оформлении. Разговоры о растущем бесправии и обнищании трудящихся «новорусской» буржуазии удалось пригасить организованным в СМИ осуждением зависти к чужому богатству, «болезни красных глаз» и т.п., созданием культа «эффективного собственника» в противовес прославлению мастера-творца социалистической поры. В то время как рядовые труженики – при всех тяготах, выпадающих на их долю, – индивидуально еще находятся под влиянием этой буржуазной пропаганды, правящий «олигархат» не может не понимать, что идея социального равенства, положенная в основу построения бесклассового общества, вновь неотвратимо пробьет себе дорогу. На это у правящего класса и его камергеров есть уже готовый «рецепт» – обещание перехода все большего числа граждан в некий «средний класс», по сути неопределенный социальный слой, характеризуемый несколькими атрибутами комфорта, без гарантий стабильности. Эта скользкая полуутопия, эта посула «равенства в гламуре» – конкурент ли она идеалу и научному проекту бесклассового общества трудящихся?!

* * *

На встрече президента РФ с лидерами парламентских партий 12 июля 2011 года Г.А. Зюганов «отметил, что по ООНовскому Индексу развития человеческого потенциала Россия откатилась с 15-го места в 2004 году на 54-е. Сейчас мы ещё ниже провалились»[14]. Подобная «подвижка», говоря по-русски, изумляет, а по-«новорусски» – «пассует в шок», если напомнить, что речь идёт о стране, признанной уже в середине прошлого века самой читающей во всём мире, построившей к тому моменту лучшую (в мире) систему народного образования и смело приступившей к изучению и освоению внеземного пространства. Конечно, публицисту А. Минкину не запретишь осмеивать «учение Ленина–Сталина (тупое до безобразия...)»[15], но, спрашивается, знаком ли он с тем, над чем «подпускает» иронию, и каким другим, вероятно, «острым до восторга» учением его коллеги «обустроили» указанную личностную деградацию России? Отвечать на данный вопрос можно долго и нудно, а можно сделать это одним махом. Чтобы добиться упомянутого эффекта, требуется очень немногое – упростить, унасекомить, «обытовить» цели, ставимые и достигаемые индивидом, лишить их исторического смысла, – и задача будет решена. Если ты намерен прыгать, опираясь на шест достоверной теории, планку имей выше головы. Если прыгаешь в калошах и с авоськами в руках, постарайся выбрать плетень пониже. Именно последний вариант доступен ныне россиянину, который под влиянием «демократских» СМИ согласился заменить притязания на «имперское мессианство» психологией уединённого «выживания», а право социалистического первородства – чечевичной похлёбкой рынка.

Определяя приоритеты послевоенной политики партии на предвыборном собрании 9 февраля 1946 года, Сталин назвал два её направления, на которые в недалёкой перспективе будет обращено особое внимание:

• «расширенное производство предметов широкого потребления», «поднятие жизненного уровня трудящихся путём последовательного снижения цен на все товары»;

• «широкое строительство всякого рода научно-исследовательских институтов, могущих дать возможность науке развернуть свои силы.

Я не сомневаюсь, – добавлял он, – что если окажем должную помощь нашим учёным, они сумеют не только догнать, но и превзойти в ближайшее время достижения науки за пределами нашей страны»[16].

Очевидно, Сталин не мог не придавать значения выходу человечества в Космос. Решение этой грандиозной задачи означало невиданную концентрацию и такое напряжение интеллектуальных и физических сил народа, которое ставило его в авангард мировой цивилизации. Документально подтверждено, что он не только знал, но и высоко ценил работы таких основоположников идеи космических полетов и освоения космического пространства, какими были Циолковский и Вернадский.

Отвечая на письмо Циолковского, в котором тот выражал уверенность в том, что партия большевиков и Советская власть продолжат его труды по авиации, ракетостроению и межпланетным сообщениям, Сталин назвал Константина Эдуардовича «знаменитым деятелем науки» и выразил благодарность за доверие[17]. Вернадский в 1943 году удостоился Сталинской премии первой степени «за многолетние выдающиеся работы в области науки и техники». По мнению ученого, которое он сформулировал в письме Сталину, «наше дело правое, и сейчас стихийно совпадает с наступлением ноосферы – нового состояния области жизни... – основа исторического процесса, когда ум человека становится огромной геологической, планетной силой». В 1944 году в журнале «Успехи современной биологии» публикуется его программная статья «Несколько слов о Ноосфере» (по некоторым сведениям, Вернадский за несколько месяцев до этого направил её Сталину с предложением опубликовать в «Правде»), «В будущем, – говорилось в статье, – нам рисуется как возможные сказочные мечтания: человек стремится выйти за пределы своей планеты в космическое пространство. И, вероятно, выйдет»[18]. То, что Владимир Иванович в 1943 году охарактеризовал как «возможные сказочные мечтания», обрело черты научной реальности уже спустя три года.

Изучение трофейных документов и образцов, касающихся разработки снаряда «Фау-2», подвигло советских ученых М.К. Тихонравова и Н.Г. Чернышева обратиться в июне 1946 года к Сталину с собственным проектом высотной ракеты, способной обеспечить подъем двух человек и необходимой аппаратуры на высоту 100-150 км. Предлагалась оригинальная конструкция, лишь отчасти наследовавшая немецкому прототипу. Срок разработки опытного образца определялся в один год[19].

Ознакомившись с запиской, Сталин поручил министру авиационной промышленности М.В. Хруничеву создать комиссию для осуществления научной экспертизы представляемого проекта. Итоги этой работы содержались в докладной Хруничева на имя Сталина, поданной 20 июня 1946 года. Комиссия под председательством заместителя начальника ЦАГИ академика С.А. Христиановича оценила проект в целом положительно. Указав на ряд принципиальных трудностей (например, обеспечение спуска капсулы с экипажем), комиссия (а независимо от нее и привлеченные для этой цели Хруничевым специалисты министерств авиапромышленности, вооружения и электропромышленности) признала полет такой ракеты технически возможным. Для её производственного проектирования предлагалось создать специализированное КБ, обеспечив его всеми необходимыми ресурсами, остальные задания (разработку капсулы, подготовку испытательных стендов и т.д.) – распределить между профильными ведомствами. К докладной прилагался соответствующий проект постановления Совета Министров СССР.

Наряду с этим обращалось внимание на то, что фактически, кроме Тихонравова, специалистов должного уровня в области реактивной техники в СССР нет, а также утверждалось, что срок в один год нереален (да и сами Тихонравов и Чернышев выдвинули к тому моменту новый срок – два года).

Летом 1946 года документ Совмина о разработке высотной ракеты постановлением так и не стал. По-видимому, ознакомившись с докладной министра, Сталин, несмотря на положительные заключения Академии наук и специалистов промышленности, не нашел возможным в ту пору затевать столь масштабное дело. Указаний на конкретные причины такого решения мы не имеем. Со своей стороны можем лишь обратить внимание читателя на беспрецедентный по объему затрат размах деятельности под эгидой Госкомитета № 1 (атомного), развивавшейся в то же самое время. На возможную связь между этими работами указывает то, что к идее разработки сверхдальних ракет Сталин все же вернулся, но уже после создания в СССР атомного оружия и восполнения тем самым обороноспособности страны. В феврале 1953 года он подписал документ, определивший развития ракет «сверхдальнего действия» (Р-7), которые стали затем основной «рабочей лошадкой» советской и российской космонавтики.

Сослаться на другие, более подробные свидетельства сталинского внимания к идее освоения Космоса на данный момент в научном обороте мы пока не можем. К сожалению, известные документы и воспоминания таких сведений не содержат (что, впрочем, не означает, что они не могут быть обнаружены в дальнейшем). Однако не подлежит сомнению, что Сталин отдавал себе отчет в стратегическом значении будущего проникновения в космическое пространство. Очевидно и то, что этот прорыв, совершенный СССР спустя всего несколько лет после его смерти, являлся прямым итогом последовательно проводившейся Сталиным в послевоенные годы политики подъема советской науки и форсированного развития передовых наукоемких отраслей индустрии. Конечно, прежде всего это было обусловлено острой жизненной необходимостью для Советского Союза обезопасить себя перед лицом новой, атомной угрозы. Но практический подтекст ни в коей мере не противоречит внесиюминутному, безусловному содержанию этого формационного достижения. В конце 30-х годов десятки мировых рекордов, поставленных советскими летчиками (фактически – в процессе испытания новой техники и накопления бесценного опыта в передовой на тот момент военно-промышленной сфере), стали мощнейшим морально-психологическим и политическим фактором и внутри Союза, и для его международного статуса. Равно подобным же образом запуск первого спутника Земли и полет Гагарина, наглядно демонстрировавшие потенциал советской науки и техники в разработке ракет-носителей военного назначения, явились уже внеземной вехой в истории народов, убедительным доказательством перспективности социалистического строя.

Известное время после Сталина советское общество ещё держалось на высотах опережающего отражения действительности и относительной свободы в просторах ноосферы, но уход «штучных» сталинцев из высшего руководства и занятие первых постов лицами хрущёвского толка привёл через волюнтаристские метания к стагнации. Об одном из этих «штучных» товарищей, Д.И. Чеснокове, мы уже писали. Другой, Ю.А. Жданов, еще в 1947 году опубликовал статью «Влияние человека на природные процессы»[20]. На обширном естественнонаучном и философском материале в ней доказывалась несостоятельность созерцательного и вульгарного материализма в противовес материализму диалектическому, «работающему» и на прямой, и на обратной связи материи и духа, утверждающему активность человека-творца, становящегося «соавтором» общего «дела» матери-природы. Публицист ссылался на Вернадского, выдвинувшего идею ноосферы, организационным воплощением которой он считал Советскую власть. По Вернадскому, «в биосфере существует великая геологическая сила, быть может, космическая сила, планетное действие которой обычно не принимается во внимание в представлениях о космосе... Эта сила есть разум человека, устремленная и организованная воля его как существа общественного. С появлением на нашей планете одаренного разумом живого существа планета переходит на новую стадию истории»[21]. Эту свою концепцию, как мы уже отметили, сам ученый считал созвучной и смыкающейся с научным социализмом Маркса. Сталин прочел статью Ю.А. Жданова и на одном из заседаний Политбюро спросил его участников, знакомы ли они с этим материалом, однако в высшем ареопаге страны таковых не оказалось. Это маленькая, но, кажется, многозначительная иллюстрация к в общем верному заключению, что «в начале марта 1953 года убили ведь не человека – к тому времени уже очень уставшего, изработавшегося и быстро терявшего жизненные силы. Убили тенденцию, убили перспективу, убили державный подход...»[22] (Курсив наш. – Авт.). «У Сталина была одна шинель и вся страна», – цитирует некоего анонима Н.Б. Биккенин и добавляет: «Действительно, зачем человеку вторая шинель, если у него вся страна. Другой масштаб измерения и другая шкала ценностей»[23]. И хотя голос этого автора звучит из лагеря Яковлева–Горбачева и приписывает нам (вообще-то без оснований) «консервативную апологию» Сталина в пику «либеральному нигилизму» Волкогонова[24], природный ум не позволяет ему совсем уж скатиться в помойку своих наставников и коллег.

Очень даже похоже, что – благодаря присущим ему радикализму и неутомимости, работоспособности и всепроникновенности, неустрашимости и выдержке, аскетизму и бессребреничеству – Сталин останется вечным жгучим раздражителем для мещанства и буржуазии, для паразитов и захребетников всех мастей. Их цель – добиться забвения Сталина, либо обыкновенного, путём замалчивания, а если не получается, то через оговоры или же доказывание его «незначительности». Минули десятилетия как эта кампания, уже ведшаяся за рубежом, заколыхала и Россию. Она велась в разные периоды с переменной страстностью и интенсивностью. Ну, и что? А в конечном счёте ничего.

«Сделайте лучше Сталина, и о нём забудут», – вот простой совет его внука, имя которого не называют[25]. В самом деле, заставьте шевелиться и развёртываться «искрозы», рассыпанные в его (и других ленинцев) творчестве, не препятствуйте воссоединению растерзанной России, то есть Руси Киевской, Руси Белой и Руси Московской, поднимите мировое значение этой целостности хотя бы на уровень середины 50-х годов, и тогда можно дискутировать на равных. Иначе ничего, кроме надменно-издевательской иронии народа, ждать вам нечего.

На редкость откровенные, горькие по глубинному смыслу признания Сталина 7 ноября 1940 года нынче приобрели почти шекспировское звучание. Сталин констатирует то, что многие вопросы государственного значения, включая технические, в том числе связанные с делом обороны, оставляются в небрежении. «С этим я сейчас каждый день занимаюсь, принимаю конструкторов и других специалистов.

Но я один занимаюсь со всеми этими вопросами, – обращается он к ближайшему окружению. – Никто из вас об этом и не думает. Я стою один»[26].

Что значило стоять одному «у самой бездны на краю» в тот драматический период, пусть читатель опять-таки додумает сам. «Ведь я могу учиться, читать, следить каждый день; почему вы это не можете делать? – спрашивает Сталин. И констатирует: – Не любите учиться, самодовольно живете себе. Растрачиваете наследство Ленина»[27]. Столь взыскательное обращение к соратникам – это и упрек им лично, жесткое напоминание о необходимости расти до уровня эпохи, соответствовать взятой на себя ответственности, это и указание на то, что выпавшая на долю большевиков удача, завоеванные ими позиции, наконец, выигранное ими историческое время есть конечные величины и богатство, тратить которое следует лишь во всеоружии знания.

<<в начало                                   (часть 2)                                  ч.3>>

 

[18] Впервые опубликовано в журнале "Успехи современной биологии" (1944 год, No. 18, вып. 2, стр. 113-120). Электронную версию статьи см.: http://vernadsky.lib.ru

[19] См. Новости космонавтики. 2003. № 9 (248).

[20] Жданов Ю.А. Избранное. - Ростов-на-Дону, 1999. - Т. 1. - С. 289-314.

[21] Там же. - С. 307.

[22] Кремлев С. Зачем убили Сталина. Преступление века. - М., 2009. - С. 414.

[23] Биккенин Н.Б. Как это было на самом деле. - М., 2003. - С. 53.

[24] Там же. - С. 50.

[25] Грачёва Т.В. Когда власть не от Бога. - Рязань, 2010. - С. 160.

[26] Сталин И.В. Сочинения. - Т. 18. - С. 208.

[27] Там же.

 

Категория: № 1-2 2014-2015 (53-54) | Добавил: Редактор (26.08.2015) | Автор: Р.И.Косолапов W
Просмотров: 1111
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Поиск по сайту
Наши товарищи

 


Ваши пожелания
200
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Категории раздела
№ 1 (1995) [18]
№ 2 1995 [15]
№ 3 1995 [4]
№ 4 1995 [0]
№ 1-2 2001 (18-19) [0]
№ 3-4 2001 (20-21) [0]
№ 1-2 2002 (22-23) [0]
№ 1-2 2003 (24-25) [9]
№ 1 2004 (26-27) [0]
№ 2 2004 (28) [7]
№ 3-4 2004 (29-30) [9]
№ 1-2 2005 (31-32) [12]
№ 3-4 2005 (33-34) [0]
№ 1-2 2006 (35-36) [28]
№3 2006 (37) [6]
№4 2006 (38) [6]
№ 1-2 2007 (39-40) [32]
№ 3-4 2007 (41-42) [26]
№ 1-2 2008 (43-44) [66]
№ 1 2009 (45) [76]
№ 1 2010 (46) [80]
№ 1-2 2011 (47-48) [76]
№1-2 2012 (49-50) [80]
В разработке
№1-2 2013 (51-52) [58]
№ 1-2 2014-2015 (53-54) [50]
№ 1-2 2016-2017 (55-56) [12]
№ 1-2 2018 (57-58) [73]
№ 1-2 (59-60) [79]
№ 61-62 [74]

Точка зрения редакции не обязательно совпадает с точкой зрения авторов опубликованных материалов.

Рукописи не рецензируются и не возвращаются.

Материалы могут подвергаться сокращению без изменения по существу.

Ответственность за подбор и правильность цитат, фактических данных и других сведений несут авторы публикаций.

При перепечатке материалов ссылка на журнал обязательна.

                                
 
                      

Copyright MyCorp © 2024Создать бесплатный сайт с uCoz