16. Политика «наступления социализма на капитализм» осуществлялась в условиях острой классовой борьбы. Кулаки (буржуазный класс деревни), социальные слои, извлекавшие пользу от нэпа (нэпманы), часть интеллигенции, происходившей из старых эксплуататорских классов, сопротивлялись всеми способами: организовывая акты саботажа в промышленности (например, «Шахтинское дело»[1]) и осуществляя контрреволюционную деятельность в деревнях. Классовые антисоциалистические интересы нашли отражение и внутри компартии, где были сформированы оппортунистические течения.

Общей основой двух основных «оппозиционных» тенденций (Троцкий – Бухарин), действовавших в тот период, была абсолютизация элементов отставания советского общества, а в 30-х годах они сходились в том, что преодоление капиталистических отношений в СССР не назрело. Эти позиции были отвергнуты ВКП(б) и не подтвердились действительностью. В дальнейшем многие оппортунистические силы открыто примкнули к контрреволюционным силам, которые организовывали планы свержения Советской власти, сотрудничая с секретными службами империализма.

Условия диктовали необходимость немедленной и решительной борьбы против этих центров. На судах 1936 и 1937 гг. были раскрыты заговоры, в которых были замешаны части армии (дело Тухачевского, который был реабилитирован после ХХ съезда КПСС), а также секретные службы иностранных государств, в особенности Германии.

Тот факт, что некоторые руководящие кадры партии и Советской власти возглавили оппортунистические течения, доказывает, что даже передовые кадры могут отклониться, согнуться в условиях острой классовой борьбы и, в конце концов, отделиться от коммунистического движения и перейти на сторону контрреволюции.

17. После Второй мировой войны обострилась дискуссия о закономерностях социалистической экономики, которая была ослаблена вследствие войны. При решении конкретных проблем[2] обозначилось противоборство между двумя основными теоретическими и политическими течениями – «рыночников» и «антирыночников», – охватившее партийные кадры и экономистов.

И.В. Сталин как Генсек ЦК партии встал во главе организованной внутрипартийной дискуссии и поддержал нерыночное направление. Внёс вклад в разработку соответствующих направлений политики, таких, как объединение колхозов, роспуск «вспомогательных предприятий» (производства строительных материалов) в колхозах. Он дал отпор течению, которое боролось за укрепление товарно-денежных отношений[3], отверг предложения, такие, как передача средств машинного производства колхозам и т.д. Он признавал, что социалистическое производство не является товарным, следовательно, закон стоимости не относится к его основополагающим законам. Выявлял роль централизованного планирования в социалистической экономике. Утверждал, что средства производства не являются товаром, несмотря на то что они выглядят таковыми «по форме, но не по содержанию». Товарами они становятся только во внешней торговле[4]. Он признавал, что функционирование закона стоимости (товарно-денежных отношений) в СССР имеет свои корни в кооперативном и частном сельскохозяйственном производстве, но закон стоимости не регулирует социалистическое производство и распределение в целом.

Он критиковал «рыночников» экономистов и политических деятелей, которые утверждали, что закон стоимости является в целом законом социалистической экономики. Вместе с тем он верно критиковал экономистов, которые выступали за полное упразднение распределения в денежной форме, не учитывая объективные ограничения, исходящие из производственной основы общества.

Слабым местом в его позиции было утверждение, что потребительские продукты производятся и распределяются как товары[5]]. Это положение было верным лишь в отношении продуктов социалистического производства, которые предназначались для внешней торговли, а также для обмена продуктами социалистической промышленности – с одной стороны, и продуктами колхозного и частного производства – с другой стороны. Оно было неверным в отношении потребительских продуктов социалистического производства, которые не являлись товаром, несмотря на то, что они не распределялись бесплатно.

Он правильно считал, что в СССР кооперативная собственность (колхоз) и оборот продуктов личного потребления в форме товаров становились тормозом для мощного развития производительных сил, так как они препятствовали полному развитию централизованного планирования в масштабе всего производства – распределения. Он вскрыл различия между двумя союзными классами – рабочим классом и колхозным крестьянством, а также необходимость их стирания при плановом исчезновении товарности в сельском хозяйстве и превращении колхозов в общественную собственность[6]. Советское руководство в начале 50-х годов правильно считало, что проблемы в сфере экономики являлись результатом обострения противоречия между производительными силами, которые развивались, и производственными отношениями, которые отставали. Развитие производительных сил достигло нового уровня после послевоенного восстановления экономики. Новый динамичный толчок в развитии производительных сил требовал углубления и распространения социалистических (незрелых коммунистических) отношений. Отставание последних касалось недостатков централизованного планирования, углубления коммунистического характера отношений распределения, более активного и сознательного рабочего участия в организации труда и контроля над его управлением снизу доверху, упразднения любого рода частного товарного производства и подчинения самых развитых кооперативов непосредственно общественному производству.

Созрела необходимость сознательного, хорошо спланированного, т.е. теоретически и политически подготовленного, расширения и господства коммунистических отношений в сферах общественного производства, там, где в прошлый период такое господство (с точки зрения их материальной зрелости, производительности труда) было еще невозможным.

Зрелость распространения коммунистических отношений на сельскохозяйственное производство зависит в большой степени от возможности промышленности обеспечивать соответствующую механизацию и от возможности централизованного планирования проводить работу по повышению производительности сельского хозяйства и защите его от погодных бедствий и т.п. Несмотря на то, что в начале 50-х годов в СССР не была преодолена неравномерность в развитии, уже были созданы значительные предпосылки механизации и инфраструктура, которые делали возможным продвижение в этом направлении. В отчете о деятельности ЦК ВКП(б) на XIХ съезде упоминается ряд данных, подтверждающих вышеуказанный вывод: существование 8.939 машинотракторных станций, увеличение мощи тракторов на 59% по сравнению с довоенным уровнем, осуществление ирригационных и мелиорационных работ во время послевоенной реконструкции, объединение колхозов в более крупные в период 1950–1952 гг. (в 1952 г. стало 97 000 колхозов вместо 254 000 в 1950 г.) и т.д.[7].

Однако продолжали существовать маленькие колхозы[8], которые должны были объединиться в более крупные в направлении обобществления сельскохозяйственного производства, как утверждало руководство компартии большевиков. Была поставлена цель изъятия излишков колхозного производства из товарного обращения и их включение в систему обмена между государственной промышленностью и колхозами. К тому же началось обсуждение перспективы формирования единого экономического органа, способного сделать вклад в формирование «всеобщего производственного сектора», под ответственностью которого было бы распределение всех произведенных потребительских продуктов.

Позиция партийного и государственного руководства по вопросу о соотношении I (первого) подразделения общественного производства (производство средств производства) и II (второго) подразделения (производство предметов потребления) была четкой. Они правильно полагали, что важнейшим критерием планового пропорционального распределения труда и производства между отраслями социалистической промышленности является обеспечение преимущественного роста первого подразделения по отношению ко второму. От этого зависит возможность осуществления расширенного воспроизводства, социалистического накопления (следовательно, и рост общественного богатства), необходимое для будущего повышения уровня общественного благосостояния.

Правильные положения и направленность Сталина и «противорыночников» экономистов и кадров компартии не смогли привести к формированию цельной теоретической разработки и соответствующей политической линии, способной побороть усиливавшиеся рыночные теоретические положения и политические решения. Этому препятствовали не только сильное общественное давление, но и антиномии, недостатки, колебания, имевшие место в антричномпротиворыночном лагере.

18. В начале 50-х годов социальное сопротивление необходимости расширения и углубления социалистических производственных отношений (со стороны колхозников, управляющих кадров сельского хозяйства и промышленности) выразилось во внутрипартийном противоборстве на идеологическом и политическом уровне. Острая борьба, которая привела к теоретическому принятию закона стоимости как закона социализма, означала принятие политических решений с непосредственными и сильными последствиями для хода развития социализма, по сравнению с довоенным периодом, когда материальная отсталость делала влияние этих теоретических позиций менее болезненным.

Эти силы нашли свое политическое выражение в положениях, принятых ХХ съездом КПСС, который в итоге стал съездом господства правого оппортунистического уклона. Постепенно были приняты политические решения, направленные на расширение товарно-денежных (потенциально капиталистических) отношений якобы во имя исправления недостатков централизованного планирования и управления социалистических производственных единиц.

Для преодоления проблем, возникших в экономике, были использованы в качестве их решения способы и средства, принадлежащие прошлому. С продвижением «рыночного» курса, вместо того чтобы укреплять общественную собственность и централизованное планирование, однородность рабочего класса (равивая способности и возможности многопрофильности, изменения в техническом распределении труда), вместо укрепления рабочего участия в организации труда и рабочего контроля снизу вверх, началось усиление противоположной тенденции. На этой основе постепенно начал падать уровень социального сознания. Не были использованы предшествующий опыт и результативность заводского Совета, стахановского движения в контроле над качеством, в более эффективной организации труда и управления, в изобретательстве, в экономии материалов и рабочего времени и др.

«Рыночные» экономисты (Либерман, Немчинов, Трапезников и др.) ошибочно объясняли существующие проблемы экономики не как субъективные недостатки планирования[9], а как следствие объективной неспособности централизованного планирования отвечать развитию объема производства, множественности отраслей и многообразию продуктов, производимых для удовлетворения новых общественных потребностей.

Они утверждали, что теоретической причиной было волюнтаристское отрицание товарного характера производства при социализме, недооценка развития сельского хозяйства, переоценка возможности субъективного вмешательства в управление экономикой.

Они утверждали невозможность регулирования центральными органами качества, технологии, цен на все виды товаров, зарплаты и необходимость использовать механизмы рынка для обслуживания целей плановой экономики.

Таким образом, на теоретическом уровне постепенно стали господствовать теории «социалистического товарного производства», или «рыночного социализма», теоретическое принятие закона стоимости как закона социалистического (незрелого коммунистического) способа производства, действующего и в фазе социалистического развития. Эти теории стали основой формирования экономической политики[10].

19. Курс на ослабление централизованного планирования и общественной собственности ускорился после XX съезда. В 1957 году были ликвидированы отраслевые министерства, которые руководили промышленным производством по всему СССР и по республикам, и созданы органы территориального управления – Совнархозы. Таким образом, ослабло централизованное управление планированием[11]. Вместо того чтобы превратить колхозы в совхозы, и в особенности начать плановый переход всего колхозного производства под государственный контроль, в 1958 году трактора и другие технические средства[12] были переданы в собственность колхозов[13], хотя это предложение и было отвергнуто ранее. Эти изменения не только не содействовали решению проблем, а, напротив, подняли на поверхность или создали новые проблемы, такие, как дефицит кормов, отставание в технологическом оснащении колхозов.