Ф.Н. Самойлов[2]

Часть 1. Часть 2.

Утром 12 мая на всех фабриках и заводах работа шла обычным темпом. Около полудня рабочие фабрики Бакулина бросили работу и вышли за ворота. Я работал тогда на ткацкой фабрике «Товарищества Иваново-Вознесенской ткацкой мануфактуры». Мы, члены партийной организации, собравшись группой в несколько человек, раза два-три уходили на разведки, чтобы узнать, что делается на других фабриках. Заглянули на фабрику Бакулина: рабочие, бросив работу, большой толпой стояли у ворот и шумно разговаривали. На небольшом расстоянии от них, как раз против фабрики, в полном боевом порядке стоял отряд казаков...

Среди собравшихся рабочих вдруг разнесся слух, что какие-то личности, появившиеся неизвестно откуда, ходят среди бастующих и на спинах наиболее видных руководителей стачки незаметно делают отметки мелом. Все быстро и тревожно начали озираться и переходить с места на место, разыскивая этих загадочных лиц, чтобы расправиться с ними. Но никого не нашли. Возможно, что этот провокационный слух пустили агенты полиции с целью внести замешательство в ряды бастующих.

Когда мы вернулись на свою фабрику из последней разведки, было уже около четырех или пяти часов вечера. Рабочие еще продолжали работать. Несмотря на приподнятое, явно забастовочное настроение, поднять рабочую массу на забастовку оказалось нелегко. Все члены организации на фабрике ходили по корпусам и агитировали за забастовку, но рабочие не решались бросать работу.

Наконец мы узнали, что к задним воротам фабрики подошли забастовавшие рабочие соседних ткацких фабрик Зубкова и Полушина и требуют, чтобы мы немедленно присоединились к ним. Тогда мы более решительно приступили к делу и стали всюду громко кричать: «Бросай работу! Да здравствует стачка!» Рабочие быстро, как по команде, остановили станки в двух ткацких корпусах и в прядильном корпусе и густой толпой стали выходить на широкий двор фабрики. А там, за задними воротами, ткачи двух соседних фабрик требовали открыть ворота.

Когда мы, группа партийцев, во главе громадной толпы ткачей и прядильщиков подошли к воротам, там уже находились двое полицейских и несколько сторожей. Полицейские стояли у самых ворот в решительной позе, с явным намерением никого не пропускать. Не доходя нескольких шагов до полицейских, мы остановились в нерешительности. Несколько секунд длилось молчание. Полицейские не двигались с места. Наконец я и некоторые другие пошли на полицейских. Вслед за нами двинулась и вся толпа. Полицейские были отброшены. Ворота открылись. Бастующие соседних фабрик быстро соединились с нами, и мы двинулись через двор всей массой к другим, так называемым верхним воротам.

В это время кто-то из товарищей передал, что я должен немедленно явиться на конспиративное собрание. Я быстро направился туда. Собрание происходило в лесу, около реки Талки. Когда я пришел, там уже были товарищи Терентий, Марта и многие другие. Обсудили положение и приняли ряд решений по вопросу руководства стачкой.

Между тем забастовавшие рабочие со всех фабрик и заводов двинулись на главную городскую площадь по городской улице. Здесь после краткой речи кого-то из товарищей постановили немедленно разойтись по домам, а на другой день снова собраться тут же к 10 часам утра.

На следующий день уже с 9 часов бастующие густыми толпами потянулись из всех рабочих кварталов на главную городскую площадь. Около 10 часов вся площадь и значительная часть прилегавших к ней улиц были сплошь запружены рабочими. В центре площади, как раз против здания городской управы, собралась вся городская социал-демократическая организация, окруженная живой стеной рабочих. В городе все остановилось, перестали дымить фабричные трубы, промышленная жизнь замерла. Все лавки и магазины закрылись. Рабочие стали хозяевами положения; власти и фабриканты были бессильны...

На площади стало уже тесно, а люди продолжали прибывать. Было тихо. Собравшиеся вели себя очень спокойно и мирно. Из окон городской управы выжидающе поглядывали толстые красные физиономии.

По донесению губернатора министру внутренних дел, число забастовавших в первый день составляло 40 тысяч человек.

Около 11 часов один из товарищей принес табуретку и поставил ее в центре нашей группы партийцев. Поднялся Е. Дунаев, и мгновенно наступила тишина. Взоры всех обратились на оратора. Осмотрев громадную толпу, Дунаев после паузы, длившейся несколько секунд, произнес короткую речь. Он говорил о необходимости бороться до тех пор, пока наши требования, которые мы предъявляем фабрикантам и заводчикам, не будут удовлетворены. Он призывал держать себя как можно спокойнее: не шуметь, не кричать, никого не трогать.

– Напрасно эти люди закрыли свои лавочки и магазины, – говорил он, – мы не воры, не грабители, не жулики какие-нибудь, а честные рабочие, труженики, никогда не жившие на чужой счет или чужим трудом. Всю свою жизнь мы содержим своим собственным трудом множество всяких эксплуататоров и дармоедов, праздных бездельников. Поэтому пусть люди, закрывшие лавки и магазины, не меряют нас на свой аршин; пусть они знают, что честные труженики – рабочие – совсем не то, что они.

Когда Дунаев кончил говорить, в толпе пронесся гул одобрения. После этого по инициативе социал-демократической организации было предложено произвести сборы в пользу бастующих. Кандидатами в сборщики предложили надежных товарищей, 10 – 15 человек. Единодушным поднятием рук собрание их утвердило. В число этих сборщиков попал и я. Мы сейчас же приступили к сбору, разойдясь по разным направлениям. Прошло немало времени, пока мы обошли всю громадную толпу, собирая в фуражки трудовые медяки, мелкие серебряные монеты, а иногда и мелкие бумажки. Я обходил не только бастующих рабочих, но и всех владельцев лавок и магазинов, которые после речи Дунаева вновь открыли торговлю. Они тоже бросали мне в фуражку разную мелочь, но делали это очень неохотно. Многие из них с тревогой спрашивали:

– Когда же это все у вас кончится?

– Что это? – спрашивал я их в свою очередь.

– Да вот это самое, – продолжали они, кивая головой на собрание, – забастовка-то ваша, что ли?

– Да ведь она же только что началась, а вы хотите, чтобы она кончилась, – отвечал я.

– Но это беспорядок, – не унимались они.

– А когда хозяева с нас три шкуры дерут, это порядок? – задавал я им вопрос, уже начиная волноваться. – Вот как только хозяева удовлетворят наши требования, так и кончим забастовку.

После этого спрашивавшие угрюмо замолкали и уходили в свои лавочки.

Когда все сборщики вернулись, у каждого оказалась почти полная фуражка медяков, серебряных монет и мелких бумажек. Этим было положено начало стачечной кассе.

Кроме Дунаева на собрании выступали другие товарищи: они говорили о требованиях, выдвинутых рабочими, объясняли, почему надо бороться за эти требования.

Казаки и полицейские вели себя спокойно. Собрание закончилось поздно вечером; на другой день решили собраться снова. Тотчас же после собрания мы пошли на конспиративную квартиру и подсчитали собранные деньги. В стачечной кассе уже было несколько сот рублей...

В город прибыл губернатор. Вместе с другими царскими чиновниками он беспокойно смотрел из окон городской управы на затопившее городскую площадь море голов. С первых же дней стачки губернатор начал стягивать в Иваново-Вознесенск войска, подробно информируя центральную власть о создавшемся положении...

На другой день собрание на площади возобновилось. Одновременно в разных частях площади были организованы выступления видных членов социал-демократической организации, разъяснявших предъявляемые хозяевам требования. Потом начались выступления общего характера: говорили о тяжелом положении рабочего класса, о причинах этого и необходимости решительной борьбы за улучшение своего положения. На площади стояли казаки в полном вооружении. Во время речей агитаторов из окон городской управы смотрели представители власти и какие-то хорошо одетые барыни и господа.

На трибуну вышел рабочий грязновской фабрики т. Лакин[3] и, сделав внушительный жест по направлению к управе, начал декламировать «Размышления у парадного подъезда» Некрасова. Голос у него был громкий, и его декламация произвела сильное впечатление. Собравшиеся были в восторге, зато все выглядывавшие из окон управы физиономии моментально исчезли, окна закрылись и долгое время не открывались. Тов. Лакин был одним из руководителей забастовки и впоследствии приобрел большую известность среди рабочих как пламенный и талантливый оратор и организатор.

В первые дни стачки подъем настроения у рабочих был очень велик, число бастовавших увеличивалось с каждым днем. К бастующим рабочим текстильных фабрик и механических заводов присоединялись все новые группы рабочих из мелких мастерских. Вновь включившиеся в стачку шли прямо на площадь, вливались в общую массу и через своих руководителей в простых и бесхитростных словах говорили о своем тяжелом положении и о своих требованиях. Слушая жуткие рассказы рабочих мелких предприятий о бесчеловечной эксплуатации их хозяевами, толпа глухо волновалась, одобрительно приветствовала всех вновь вливающихся в ее ряды и обещала им свою братскую поддержку.

В дни стачки фабрикант Бурылин в письме своему родственнику писал: «То, что произошло за три дня, не поддается описанию. Невиданная картина событий... Я лишен кучера, сам кипячу чай, с фабрики последнего сторожа сняли, сам охраняю фабрику. Начальство растерялось... Чувствуется в городе двоевластие...».

Через несколько дней власти предложили бастующим прекратить собрания на площади, «чтобы не нарушать уличного движения». С этого времени собрания происходили близ станции железной дороги, у опушки леса, на реке Талке.

Старший фабричный инспектор Владимирской губернии Свирский от имени владельцев предприятий и властей предложил бастующим разбиться по фабрикам и вести переговоры с каждым владельцем отдельно; но это наглое требование мы тотчас же отвергли.

14 мая бастующие избрали 150 депутатов для ведения переговоров с представителями власти и для руководства стачкой. Это было сделано с ведома и согласия губернатора, давшего гарантию неприкосновенности личности рабочих депутатов. Выборы депутатов (уполномоченных) производились по фабрикам под руководством местных партийных ячеек. Особых инструкций от группы Северного комитета на этот счет не было, и вопрос о составе Совета уполномоченных она не обсуждала. Когда при встрече с М.В. Фрунзе я сообщил ему, что меня и С. Балашова (Странник) рабочие нашей фабрики избрали депутатом, Михаил Васильевич недоумевающе спросил:

– Как же, Архипыч[4], ведь вы оба члены группы, а кто же будет работать в группе?

В ответ на мое замечание, что нам рабочие доверяют и выбрали единогласно и что мы сумеем работать в Депутатском собрании и в группе, Фрунзе, подумав, сказал:

– Пожалуй, так лучше, – через вас группа будет теснее связана с собранием депутатов, а через него и с рабочей массой...

15 мая в мещанской управе состоялось первое заседание рабочих депутатов, на котором был избран президиум. Так образовался Совет уполномоченных, вошедший в историю как Иваново-Вознесенский Совет рабочих депутатов.

Этот первый Совет рабочих депутатов возник как орган, руководящий экономической стачкой. Его первоначальная роль ограничивалась ведением переговоров с властями и фабрикантами и общим руководством экономической борьбой ивановских рабочих. Но по естественному ходу борьбы рабочего класса начавшаяся на экономической почве всеобщая стачка ивановцев очень скоро приняла политическую окраску, как это видно хотя бы из требования созыва Учредительного собрания, единогласно принятого бастующими на многотысячном митинге уже на третий день стачки, 15 мая.

Было ли Иваново-Вознесенское депутатское собрание настоящим Советом рабочих депутатов в подлинном смысле этого слова? При решении этого вопроса долгое время приходилось руководствоваться только воспоминаниями участников стачки да небольшим количеством второстепенных архивных документов. Основные документы – протоколы, несмотря на все старания, не найдены (по словам участников событий, они были увезены одним из руководителей стачки за границу и там затерялись).

В настоящее время обнаружены важные архивные документы, освещающие этот вопрос.

На первом заседании Совета рабочих депутатов Иваново-Вознесенска присутствовали старший фабричный инспектор Владимирской губернии Свирский и два его помощника. Обсуждались экономические и политические требования, предъявленные бастующими владельцам предприятий и властям.

Много говорилось на этом заседании о введении 8-часового рабочего дня. Все ораторы горячо доказывали необходимость во что бы то ни стало добиться проведения в жизнь этого требования, и только Е. Дунаев во время обсуждения этого вопроса вдруг бросил несколько слов о том, что в крайнем случае временно мы, мол, могли бы удовлетвориться и 9-часовым днем. Но это предложение встретило решительный отпор. Решение о введении 8-часового рабочего дня было принято единогласно.

На этом заседании представители фабричной инспекции, как и в первые дни забастовки, предлагали рабочим разбиться по фабрикам и предъявлять требования отдельно каждому владельцу предприятия. Это предложение и здесь встретило решительное возражение и было единогласно провалено. Решения по всем вопросам, обсуждавшимся на этом собрании, принимались единогласно, без особых споров.

Представители фабричной инспекции делали вид, что соблюдают беспристрастность третьей, незаинтересованной стороны. Но после провала их предложения разбиться по фабрикам настроение у инспекторов изменилось, как они ни старались это скрыть. Представители фабричной инспекции стали еще более нервничать после того, как Совет рабочих депутатов отказал какому-то представителю власти в просьбе напечатать срочную бумагу в одной из бастующих типографий. Просьбу эту инспекция сильно поддерживала.

На первом же заседании Совета были рассмотрены требования рабочих, которые затем были отпечатаны на гектографе социал-демократической организацией, причем вверху листа значилось: «Российская социал-демократическая рабочая партия» и «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Помню, когда мы подали эти требования директору нашей фабрики, он решительно отказался их принять – на том основании, что они исходят от социал-демократической партии, а не от рабочих его фабрики. У нас с ним по этому поводу возник спор. Мы настаивали на принятии требований в таком виде, а он упорно отказывался их принимать, заявляя, что партия социал-демократов незаконна и выступать от имени рабочих официально не может. Но в конце концов он вынужден был уступить и принял требования рабочих в том виде, в каком мы их ему предложили.

В первые дни заседания Совета происходили в мещанской управе, полиция им не мешала. Потом полиция потребовала представлять ей протоколы для просмотра. Совет категорически отказался. После этого заседания в помещении мещанской управы были запрещены, и Совет рабочих депутатов перенес их на берег реки Талки, где ежедневно устраивались собрания всех бастующих рабочих. В заседаниях Совета всегда активно участвовал М.В. Фрунзе.

С первых же дней возникновения Совета власти вступили с ним в переговоры по разным вопросам, относящимся к стачке, и тем самым фактически признали в Совете орган законного представительства бастующих рабочих.

В первые же дни собраний на Талке рабочие каждой фабрики и завода помимо общих требований выработали дополнительные требования частного характера, касающиеся устройства прачечных, бань и пр.

По утрам, до начала митинга, собирался городской комитет партии с партийным активом и намечал порядок дня Совета уполномоченных.

Собрания на Талке происходили ежедневно с 10 часов утра. Порядок ведения их был примерно следующий. Утром, часов в 9, собирался пленум Совета уполномоченных. Заседания пленума происходило у лесной сторожки, на небольшой лужайке, отделенной от места, общего собрания рабочих рекой Талкой, которая в этом месте делает крутой изгиб, образуя небольшой полуостровок в виде полукруглой площадки, поросшей густой зеленой травой. На пленуме обсуждались все вопросы по руководству стачкой и вырабатывался порядок дня общего собрания бастующих. Присутствовали на пленуме только члены Совета и представители партийной организации. Посторонняя публика не допускалась, за исключением случаев, когда нужно было сделать важное и срочное сообщение.

Ежедневно к концу пленума Совета уполномоченных на Талку собиралось несколько тысяч бастующих. Тогда пленум закрывался. Депутаты шли к трибуне, на место общего собрания (трибуной служила бочка), и собрание открывалось речью кого-нибудь из депутатов или партийных работников: рабочих информировали о ходе забастовки, о переговорах с хозяевами, о сношениях с властями и т. п. Дальше шло краткое обсуждение практических вопросов, касающихся текущих дел стачки, и голосовались внесенные от имени Совета предложения. А затем обычно выступал кто-нибудь из партийных работников с большой агитационной политической речью на тему о положении рабочего класса, о причинах его бесправия и экономической нужды и о путях устранения их. Ораторы рассказывали также о развитии рабочего движения у нас и за границей, о политических партиях, о профессиональных союзах, говорили и на другие темы, будившие сознание рабочих; собрание превращалось в своеобразный свободный рабочий университет. Бастующие слушали эти речи с большим вниманием, часто прерывая их возгласами одобрения и аплодисментами. За первым оратором выступал второй, третий, и собрание продолжалось до тех пор, пока слушатели не утомлялись; тогда пели революционные песни, и собрание закрывалось.

В первые же дни стачки Совет уполномоченных потребовал от властей закрыть все казенные винные лавки на все время стачки. Это требование было удовлетворено. В городе в это время наблюдался порядок, какого еще не было никогда до забастовки: не видно было пьяных, не наблюдалось ни драк, ни скандалов, ни азартных игр, которые Совет также воспретил.

Но, несмотря на большой революционный подъем, вначале в выступлениях на этих собраниях не было решительных призывов к вооруженной борьбе; большинство бастующих все еще жило иллюзией, что можно добиться чего-нибудь мирным путем.

Однажды Ф. Кукушкин (по кличке Гоголь)[5] после коротенькой речи крикнул с трибуны: «Долой самодержавие!» Собрание запротестовало, и немалого труда стоило его успокоить. После этого случая нам стало особенно ясно, что бастующих нужно еще подготовлять к борьбе, воспитывать в политическом отношении и что подход к ним должен быть умелый и осторожный.

Во время митингов на Талке нередко наблюдалась случаи враждебной агитации среди бастующих; находившееся среди рабочих депутаты и члены партии, тут же вмешивать в разговоры, направленные против стачки, разоблачали врагов.

Наиболее видными и популярными депутатами являлись Е. Дунаев, Н. Грачев (секретарь Совета), М. Лакин, Д. Шорохов, Косяков, В. Морозов (Ермак), К. Макаров, Н. Жиделев, Д. Черникова, Сарамантова (Марта), П. Козлов (Толстой), Царский.

Для переговоров с фабрикантами и властями в качестве уполномоченных Совета ходили чаще всех Косяков и Грачев.