А.В. Харламенко

Часть 6.

 Вечером 21 марта «красный граф» подписал воззвание «К народу Венгрии», где говорилось: «Я, как временный президент Венгерской народной республики, обращаюсь за правдой и помощью к мировому пролетариату, подаю в отставку и передаю власть пролетариату народов Венгрии»[1]. Даже если передавать и было уже фактически нечего, М. Каройи не откажешь в личной порядочности и гуманности, редких для людей его класса. «Красному графу» предстояло прожить ещё многие годы, стать участником антифашистского Сопротивления и закончить политический путь дипломатом новой Венгерской Народной республики, наполнившей название возглавлявшегося им когда-то государства качественно новым содержанием. Конечно, тот факт, что такой деятель смог при буржуазном строе занять высший пост и не был, как в Мексике 1913 или Болгарии 1923 г., насильственно устранён реакцией, также свидетельствует о расстановке социально-классовых сил, обеспечившей пролетарской революции решительный перевес.

Столь многообразным факторам оказалось суждено историей сформировать равнодействующую, в силу которой в марте 1919 г. «переход к советскому строю, к диктатуре пролетариата был в Венгрии несравненно более лёгким и мирным». Предварительный итог имевшемуся на тот момент опыту Ленин подвел философски насыщенным обобщением: «Форма перехода к диктатуре пролетариата в Венгрии совсем не та, что в России: добровольная отставка буржуазного правительства, моментальное восстановление единства рабочего класса, единства социализма на коммунистической программе. Сущность Советской власти выступает теперь тем яснее: никакая иная власть, поддерживаемая трудящимися и пролетариатом во главе их, теперь невозможна нигде в мире, кроме как Советская власть, кроме как диктатура пролетариата»[2].

7. Венгерская Коммуна

Проводившаяся многими, в то время и позже, аналогия Парижской Коммуны и Венгерской Советской республики относительна, но не случайна. Два героических «штурма неба» в самом деле сближает многое. Во-первых, оба порождены условиями тяжёлого поражения в войне, вооружившей активную часть нации и в то же время обрёкшей страну на несправедливый мир. Во-вторых, и там и здесь неразрывно переплетаются задачи как бы разных эпох – демократические и социалистические, национальные и интернациональные. В-третьих, оба случая сближает объединение пролетарских партий, в ходе революции слившихся, хоть и далеко не вполне, в единую, по терминологии XIX в., «партию революции». В-четвёртых, обе «Коммуны» роднит почти полное совпадение субъекта диктатуры с массой организованного пролетариата. В-пятых, обе они не смогли разжать тиски вражеского окружения и, главным образом по этой причине, просуществовали недолго.

При всех моментах общности не менее важны и различия. Почти полвека мировой истории, наполненные бурным развитием капиталистического производства, трагедией мировой войны и богатым опытом классовой борьбы, прошли недаром. Будапешт 1919 г. был более развитым индустриальным мегаполисом, чем полуремесленный Париж 1871 г. Масштаб национального государства, хоть и небольшого, – это не масштаб одного города, пусть для своей эпохи огромного. 133 дня красной Венгрии, при всей краткости этого срока, почти вдвое превзошли эпопею парижских коммунаров. Поистине «нельзя дважды войти в одни и те же воды». На те же вызовы, что стояли полвека назад перед парижанами, революционеры второго десятилетия XX века отвечали на качественно ином уровне. Теперь уже никому из сознательных пролетариев не требовалось доказывать ни того, что власть надо брать минимум в национальном масштабе, ни того, что для освобождения труда необходима экспроприация экспроприаторов.

В тот же красный день календаря – 21 марта 1919 г. – было образовано правительство рабочего класса – Революционный Правительственный Совет во главе с умеренным социал-демократом Шандором Гарбаи. 13 глав ведомств назывались, как в Советской России, народными комиссарами. Ключевые посты наркомов по военным делам, торговли, финансов заняли левые социалисты; социализации (т.е. экономической политики), общественного образования – социал-демократы центристского толка. Коммунисты вначале получили только один пост наркома – иностранными делами стал ведать Б. Кун. Однако каждому наркому назначалось по два заместителя, одним из которых был коммунист. Так, Т. Самуэли был зам. наркома по военным делам, Р. Фидлер – зам. наркома труда. В дальнейшем, чтобы уравнять в правах социалистов и коммунистов, заместители были введены в РПС и повышены в ранге до наркомов, которых по каждому направлению стало трое. Хотя все знали, кто является в наркомате первым лицом, необходимость согласований делу не помогала. Даже с учётом этой особенности коммунисты составляли не более трети РПС.

Специфика в Венгрии состояла ещё и в очень высокой, даже по сравнению с другими революциями XX века, степени совпадения Советской власти с властью партийной. Характерно, что в первые месяцы РПС выступал «единым в двух лицах» – в качестве высшего органа государственной власти и временного руководящего центра объединённой партии.

22 марта РПС и СПВ обнародовали первый программный документ – «Ко всем!» В нём сообщалось о взятии пролетариатом всей полноты государственной власти, поскольку «только утверждение социализма и коммунизма может спасти страну от анархического развала». Подчёркивалось, что противостоять империалистической угрозе может только диктатура пролетариата, для чего необходимо единство его рядов. Провозглашая начало социалистических преобразований в экономике и создание пролетарской армии, красная Венгрия подтверждала полную идейную близость с Советской Россией и предлагала ей вооружённый союз.

В небольшой стране, сжатой кольцом блокады, смена власти в столице вызвала быстрый и дружный отклик провинции. Рабочие, батраки, солдаты, крестьянская беднота повсеместно создавали Советы, а те избирали исполнительные органы – директориумы. Массовые митинги по всей стране приветствовали установление диктатуры пролетариата, разъясняя трудящимся её сущность.

В Венгрии, как и в России, пролетарской власти пришлось решать задачи, оставленные буржуазной революцией нерешёнными. 2 апреля РПС опубликовал временную конституцию республики – первый такого рода документ в истории страны. Верховным органом власти становился Всевенгерский съезд (собрание) Советов. Только теперь, с отменой имущественного и других цензов, избирательное право обрели рабочие, ремесленники, крестьяне-бедняки. Возможность голосовать впервые получили женщины и молодежь с 18 лет. Электорат разом увеличился в шесть (!) раз.

В то же время, по примеру Советской России, избирательных прав были лишены представители эксплуататорских классов. Ленин ещё в 1918 г., вполне оправдывая данную меру для условий России и допуская, что в других странах «после войны и после опыта русской революции это, вероятно, будет так», счел нужным предостеречь зарубежных товарищей от чрезмерного подражания большевикам: «Было бы ошибкой заранее ручаться, что грядущие пролетарские революции в Европе непременно дадут, все или большинство, ограничение избирательного права для буржуазии… Это необязательно для осуществления диктатуры, это не составляет необходимого признака логического понятия диктатуры, это не входит необходимым условием в историческое и классовое понятие диктатуры»[3]. При столь широкой базе пролетарской власти, какая имелась весной 1919 г. в Венгрии, целесообразность этой меры не представляется бесспорной. Объединённая ВСП и без неё получила бы в Советах твёрдое большинство, а формальное ограничение политических прав «бывших» лишь создавало впечатление «ценза наоборот», ограничивало возможности сплочения нации против угрозы империалистического вторжения.

Выборы в Советы депутатов трудящихся состоялись уже 7 апреля. Из примерно 8 миллионов граждан, живших на территории ВСР, в тайном голосовании приняли участие 4,5 млн., абсолютное большинство поддержало новую власть.

14-23 июня в Будапеште состоялся Всевенгерский съезд Советов, принявший новую конституцию. В её содержании ощущается сильное влияние принятой год назад Конституции РСФСР. Статья 1 гласила: «В Советской республике вся власть, все права и свободы принадлежат пролетариату, взявшему всё это в свои руки с целью ликвидации капиталистического строя и господства буржуазии, создания вместо них социалистического производственного и общественного строя»[4]. Высшим органом власти объявлялся Всевенгерский съезд Советов, избираемый трудящимися и созываемый не реже двух раз в год. Он избирал Центральный Исполнительный Комитет, утверждавший состав правительства. Местную власть составляли Советы депутатов трудящихся, избиравшие свои исполкомы.

Конституция закрепляла национализацию основных средств производства. Провозглашался принцип: «Только тому место в Советской республике, кто работает!» Трудящиеся, наряду с политическими правами и свободами, получали право на труд, на отдых, на образование. Обеспечивалось полное равноправие женщин. Узаконивалась свобода вероисповедания при отделении церкви от государства и школы. Отменялись национальные привилегии, гарантировалось равноправие наций и рас. Проживавшие в ВСР граждане других национальностей получали право учиться на родном языке, издавать на нём прессу, избирать и быть избранными в Советы всех уровней, работать во всех государственных органах. Целью внешней политики ставился всеобщий мир без аннексий и контрибуций.

Советское правительство Венгрии, следуя примеру Октября, дополнило права и свободы реальными гарантиями, которых не бывает у трудящихся при власти капитала. Здания, типографии, запасы бумаги, необходимые для осуществления гражданских прав, перешли из собственности эксплуататоров в распоряжение большинства народа.

Старые полиция и жандармерия, дискредитировавшие себя коррупцией, произволом и насилием над трудящимися, были распущены. Защиту общественного порядка взяла на себя Красная охрана – аналог милиции РСФСР; в неё вошли вместе с передовыми рабочими и те из полицейских, кто не запятнал себя. На тех же принципах упразднялись старые и создавались новые суды.

Вооружённой рукой пролетарской диктатуры стали отряды особого назначения по борьбе с контрреволюцией, подчинённые политико-разведывательному отделу при Наркомате внутренних дел. На разных этапах ими командовали Отто Корвин, Имре Шаллаи, Тибор Самуэли. Буржуазная пресса взахлёб расписывала «ужасы венгерской ЧК», но уже тот факт, что сама она имела возможность заниматься диффамацией революционеров почти беспрепятственно, свидетельствует: ВСР можно упрекнуть не в жестокости, а скорее в обратной крайности, за которую трудящимся пришлось платить кровью. Главная ответственность здесь лежит на социалистах «центра»: не решаясь прямо отрицать диктатуру пролетариата, они всячески добивались «мягкого» её проведения.

В сфере экономики обращает на себя внимание черта, пожалуй, пока уникальная. Если в России смена форм собственности приняла социалистический характер через несколько месяцев, а в других революциях XX века – через несколько лет, то в Венгрии 1919 г. – практически сразу, с первых дней. Уже 26 марта был издан декрет о переходе банков и всех финансовых учреждений в ведение государства (при этом мелкие сбережения оставили в распоряжении граждан). В тот же день РПС декретировал обобществление, без компенсации владельцам, всех предприятий промышленности, транспорта и шахт с более чем 20 работниками. В течение 2-3 недель на все национализированные предприятия были назначены директора – «производственные комиссары», а работники избрали контрольные рабочие советы, задачами которых ставились «обеспечение пролетарской трудовой дисциплины, охрана собственности трудового народа и контроль за производством продукции»[5]. Страна была разделена на промышленные округа во главе с промышленно-производственными советами, подчинявшимися наркому общественного производства, а с июня – Совету народного хозяйства. Председателем СНХ стал учёный-экономист, левый социал-демократ Енё Варга.

Несомненно, одной из причин быстроты «приступа» к социалистическому переустройству послужило то, что ВСР уже располагала опытом Советской России. Нарком общественного производства Дьюла Хевеши в интервью 19 апреля подчёркивал: «Проведение национализации в России дало нам много готовых ценных рецептов, особенно в отношении методов осуществления рабочего контроля и централизованного управления». Вместе с тем он отмечал немаловажное различие: «По сравнению с обстановкой в России наше положение существенно облегчало то, что полностью единое, организованное выступление пролетариата сделало невозможным любое противодействие в интересах капиталистов и позволяет завершить дело национализации»[6].

Усматривая в такой возможности серьёзное преимущество, руководители Советской Венгрии видели его объективную основу в тесной взаимосвязи крупного и среднего производства, подготовившей промышленность к социалистическому обобществлению. Были ли они в этом правы? В экономическом плане, очевидно, да. Тот факт, что хозяйственные органы республики, при огромных трудностях снабжения и финансирования в блокированной стране, сумели в короткий срок наладить производство на угольных шахтах, металлургических и оборонных заводах, пищевых, текстильных и обувных фабриках, подтверждает, что быстрые темпы национализации крупной и средней промышленности не были импровизацией. Они адекватно отражали достигнутый уже при капитализме уровень реального обобществления производства, довольно высокий по сравнению с тем, с которого пришлось начинать большинству революций XX века.

Это же, от обратного, подтверждает ситуация, сложившаяся в мелком производстве и сфере обслуживания. Здесь под нажимом наёмных работников и ремесленников, желавших поскорее сравняться в правах с рабочими крупной промышленности, пришлось обобществить почти все кустарные мастерские, парикмахерские и другие предприятия сферы обслуживания. Многие из них вынуждены были скоро закрыться, умножив армию безработных и ухудшив обслуживание и снабжение населения. Подобного рода обобществление, как показал и последующий опыт, при уровне производительных сил и общественного разделения труда XX века оставалось во многом формальным. Но и тут ВСР предвосхитила коллизию между экономической и политической целесообразностью, с чем столкнулись многие из последующих революций. Лучше ли было бы отказать рабочим мелких предприятий в требуемой ими национализации и получить волну забастовок и захватов, которые реакция не преминула бы повернуть против власти?

Противоречивыми оказались и последствия обобществления всей торговли, как оптовой, так и розничной. Но в этой сфере, кроме предыдущей коллизии, действовала и другая – между «логикой» товарно-денежных отношений и объективной потребностью жизнеобеспечения большинства народа в тяжелейших условиях войны и блокады. «В стране, которая разорена, первая задача – спасти трудящегося… Если мы спасём трудящегося, спасём главную производительную силу человечества – рабочего, – мы всё вернем, но мы погибнем, если не сумеем спасти его»[7], – говорил о подобной ситуации В.И. Ленин.

Необходимо иметь в виду, что «потребительский коммунизм», присущий ещё радикальным течениям буржуазных революций, определялся не одним утопическим сознанием и уж подавно не произволом. Им двигала, прежде всего, насущная социально-политическая, да и элементарно жизненная необходимость – не дать спекулянтам задушить «костлявой рукой голода» пролетариат, всех неимущих и вместе с ними революцию. В чрезвычайных условиях Первой мировой войны к мерам типа карточной системы и продразвёрстки вынуждено было прибегать даже царское, а затем временное правительство буржуазной России, как и власти других воевавших стран. Большевики лишь развернули подобные меры, по мере развития революции, в интересах пролетариата и беднейшего крестьянства. Так называемый «военный коммунизм» объективно не содержал в себе ничего социалистического и тем более собственно коммунистического, будучи экстренной мерой спасения народа и революции в условиях интервенции и гражданской войны. Последующая смена экономической политики в целях упрочения союза с большинством крестьянства была также закономерна. При этом большевики с самого начала воспринимали НЭП как временное отступление в развитии революции по социалистическому пути[8].

Подобная эволюция хозяйственной политики уже намечалась и в Венгрии. В июне 1919 г. Б. Кун, ссылаясь на программу III Интернационала, подчёркивал, что пролетариату «в период диктатуры, особенно на начальной её стадии, нельзя предпринимать штурм против мелких хозяйств и мелкой промышленности»[9]. Но для того, чтобы средне- и долгосрочные тенденции выдвинулись на первый план, надо было как минимум разжать тиски войны и блокады. Советской Венгрии история не предоставила такой возможности.

Как и в других революциях, начиная с Парижской Коммуны, классовый характер диктатуры пролетариата особенно ярко проявлялся в её социальной политике. Только Советская власть осуществила на практике декретированный ранее 8-часовой рабочий день. «Ремесленным ученикам», на положении которых находилось много рабочих-подростков, рабочий день сократили до 6 часов, хозяевам запретили использовать их для домашней работы и подвергать телесным наказаниям.

Условия блокады и войны потребовали установить для всех категорий работников максимум месячной зарплаты в 3 000 крон. При этом, по сравнению с месяцами «народной республики», реальная заработная плата рабочих повысилась на 25%, мелких служащих – на 15%. Социальное страхование, ранее доступное далеко не всем рабочим даже крупной промышленности, пролетарская власть распространила на всех трудящихся, значительно увеличив размер пособий.

ВСР незамедлительно взялась за решение жилищной проблемы. Все жилые здания, кроме построенных на личные средства сельских домов, были национализированы. По российскому примеру начали уплотнение богачей. Только в Будапеште за три месяца более 32 тысяч рабочих семей переселились из подвалов и халуп в благоустроенные квартиры и дома.

Советская власть поставила целью создать единую систему здравоохранения. Частные больницы, санатории, аптеки были национализированы, руководителями назначили молодых медиков, считавших долгом в первую очередь заботиться о трудящихся.

Следуя примеру красной России, Советская Венгрия установила равную оплату за равный труд для мужчин и женщин, оплачиваемый 6-недельный отпуск по беременности и родам. Из законодательства убрали унизительное деление детей на законно- и незаконнорождённых. В первые же месяцы пролетарская власть наладила снабжение нуждающихся детей самым необходимым: в одном Будапеште только детской обуви было распределено 25 тысяч пар. Детям трудящихся стали выдавать бесплатные путевки в дома отдыха и санатории. В особняках и замках аристократов открылись сады и ясли для детей рабочих, детдома для беспризорных. Весна и лето 1919 г. многим запомнились как счастливая пора. Организацией летнего отдыха детей занимался Т. Самуэли.

Советское правительство поставило задачу бесплатного обязательного обучения всех детей и подростков от 6 до 14 лет. Школа была национализирована и отделена от церкви, начато издание новых учебников. Как и во всех социалистических революциях, развернулось широкое движение за ликвидацию безграмотности. Для рабочих открылись сотни особых школ и курсов, где наряду с обучением грамоте они повышали профессиональную квалификацию. Планировалось создать единую систему профессионально-технического образования. Для рабочей и крестьянской молодежи открылись двери вузов. В мае 1919 г. принял первых слушателей рабочий университет, названный в честь Маркса и Энгельса. Только за первые два месяца ВСР наркомат просвещения провёл по всей стране 300 общеобразовательных лекций, слушали их 250 тысяч человек.

Символичный факт: о рождении пролетарской республики было официально объявлено в здании парламента всем собравшимся на публичную лекцию «Старая и новая культура», с которой выступал молодой философ, коммунист Дьёрдь (Георг) Лукач. Как всякая подлинная революция, время Советской Венгрии запомнилось небывалым расцветом культуры. В руки государства перешли библиотеки, издательства, типографии, книжные магазины. «Красная газета» призвала рабочих: «Ни одного завода без своей библиотеки!» Для трудящихся впервые открылись национализированные музеи, театры, кино, клубы. Рабочим выдавали бесплатные билеты, для них устраивали лекции и концерты. Корифеи искусства – писатель Жигмонд Мориц, композитор Бела Барток и многие другие – горячо приветствовали рождение нового мира. Время красной Венгрии Ж. Мориц назвал «цветением».