Вклад Коммунистического Интернационала в процесс становления и развития Коммунистической партии Франции (ФКП)

Ж.Л. Салле^[1]

І. Экономическое и социальное положение французского пролетариата в период 1914 - 1920 гг.

«Священный союз»

Союз революционеров коммунистов Франции (URCF) считает, что соглашательство руководства Французской Социалистической партии (ФСП) и Всеобщей конфедерации профсоюзов (ВКТ) со стратегией класса капиталистов, объективно послуживший развязыванию империалистической войны и противодействовавший назревавшей в то время революции – этот позорный факт в их истории – действительно имел место.

По своим реакционным последствия для рабочего движения Франции он заслуживает название позорного «священного союза» по аналогии со «Свяшенным Союзом»^[2] – известным реакционным соглашением европейских монархов в начале ХІХ. Стремление некоторых историков до сих пор отрицать фактическое существование противоестественного «священного союза» организаций классов-антагонистов, и предпочитающих говорить о «конфликтуальном консенсусе», означает игнорирование глубины и последствий предательства интересов рабочего класса руководством ФСП и ВКТ, его переход на сторону буржуазии.

Ж. Жорес, возглавлявший социалистическую партию, боролся за мир главным образом из пацифистских побуждений и рассчитывал на парламентаризм, как основной способ борьбы: он ратовал, прежде всего, за переговоры с правительством, а не за развертывание антивоенных демонстраций и забастовок. Рабочий класс в основном одобрительно относился к идее поддержания мира, но руководство как ФСП, так и ВКТ, не имело реальной стратегии и подчиняло борьбу против войны... соглашению с германской социал-демократией и идентичному с ней подходу к этому вопросу.

Механизмы, влияющие на руководителей и на рядовых членов партии и профсоюзных организаций, различны. Что касается руководящего состава, то Ленин указал, что на стадии империализма сверхприбыли от эксплуатации колоний и угнетенных стран, позволяют осуществлять подкуп рабочей аристократии и не только во всех империалистических странах в форме материальных благ, различных выгод, государственного финансирования и интеграции в буржуазный государственный аппарат; механизмы же такого подкупа тщательно отработаны.

Этот процесс был облегчен не только отсутствием у рабочей партии революционной стратегии, но и, напротив, принятой вместо неё оппортунистической стратегией «накопления реформ» для перехода от капитализма к социализму. Напомним также, что во Франции, министериализм (мильеранизм)^[3], осужденный Социалистической партией в 1903 году, имел глубокие корни в руководстве. А что касается рядовых ее членов, следует помнить, что в любом капиталистическом государстве, господствующей идеологией является идеология правящего класса, т.е. буржуазии; особенно если оппортунизм руководства партии разрушает иммунную устойчивость сопротивления буржуазной идеологии.

Французская буржуазно-демократическая революция действительно является одной из самых славных страниц в истории нашей страны; но она и ее прогрессивное значение абсолютизируются, в то время как контрреволюция продолжает бушевать в течение всего ХІХ века. Приверженность Республике была обоснованной, но все более и более отрицался тот неоспоримый факт, что многие социалисты за идеей Республики не увидели господства классовой диктатуры капитала.

Не только буржуазные органы, но и также соцпартия стремились столкнуть Французскую Республику с немецкой монархией. Кроме того, дети в школах Третьей республики подвергались интенсивной «патриотической» обработке, с сильным шовинистическим уклоном, направленным на «отвоевание Эльзас-Лотарингии». Шовинизм, под видом защиты республиканских ценностей без классового содержания затронул также и обширные массы пролетариата.

И наконец, следует упомянуть следующее затрудняющее борьбу объективное обстоятельство: бороться за мир в условиях всеобщей мобилизации с 1 августа 1914 г. всех мужчин от 20 до 40 лет стало делом весьма сложным, особенно без четких инструкций со стороны соцпартии и ВКТ, вот почему отказы участия в войне были очень незначительными.

Убийство Жореса националистической реакцией устранило важное препятствие во Франции для развязывания межимпериалистического конфликта.

URCF считает, что первым показателем наличия т.н. «священного союза» явился тот факт, что 98 парламентариев-социалистов проголосовали за военный бюджет. Это было первое соглашательство со стратегией класса капиталистов, направленной на развязывание империалистической войны. Немецкие социал-демократы, за исключением Карла Либкнехта, поступили абсолютно также. Вторым решающим актом соглашательского «священного союза» было вхождение в правительство ряда лидеров социалистов: Жюля Геда (на пост государственного министра), Марселя Самба – в качестве министра общественных работ и немного позже лидера профсоюзного движения Альберта Томас на пост министра обороны.

Закрепление министериализма – политики, в прошлом осуждаемой, впервые означало участие соцпартии в буржуазном правительстве, единственной целью которого была захватническая война. Увенчалась успехом первая операция капиталистов: удалось «вписать» в буржуазное правительство руководство ФСП и ВКТ и, таким образом, с помощью социалистических лидеров, взять под контроль и направить в нужное (безопасное) русло движение рабочего класса.

Предательство Жюля Геда было тяжелым ударом по рабочему движению. Гед, вместе с Лафаргом, был одним из первых провозвестников марксизма во Франции и считался приверженцем ортодоксального марксизма, выступавшим против реформистского крыла. Его заслуги не могут быть забыты, но мы должны определить политические и идеологические корни, которые привели его к присоединению к правительству империалистической войны во имя т.н. «защиты отечества». Как и у Каутского, знание марксизма у Геда приобрело окостеневший, механический характер. Гед никогда не занимался разработкой революционной стратегии. Узник оппортунистической теории «производительных сил», Гед выступал за ожидание того, чтобы пролетариат явился арифметическим большинством в стране.

Гед и Каутский символизируют крах II Интернационала, крах оппортунизма. «Защита классового сотрудничества, отказ от идеи социалистической революции и революционных методов борьбы, приспособление к буржуазному национализму, забывая исторически преходящий характер границ национальности и отечества, символическое значение, придаваемое буржуазной законности, отказ от классовой точки зрения и классовой борьбы из-за опасения оттолкнуть «большие массы населения» (читай мелкой буржуазии) – это, несомненно, идеологические основы оппортунизма»^[4].

Если можно было ожидать измены со стороны правых реформистов, то измена со стороны «левого» крыла (Геда) позволила капиталу проводить политику сверхжесткой экономии, с тем, чтобы заставить народные массы оплатить расходы, связанные с империалистической войной, путем расширения массовой безработицы и обнищания пролетариата. Вот истинное значение «Священного Союза», политики подчинения рабочего класса капиталистическим интересам путем классового сотрудничества, последствия которой будут трагическими.

Мобилизация мужчин 20–40 лет способствовала созданию благоприятных условий становлению этого «священного союза». Рабочие, мобилизованные на фронт, оставленные без четких директив профсоюзов и партии, были предоставлены влиянию милитаристской пропаганды и исключительному подчинению распоряжениям политической власти и буржуазной армии. Пролетариату, таким образом, было суждено стать пушечным мясом, а численный состав ВКТ упал с 350 000 в 1914 году до 50 000 членов в 1915 году, региональные же федерации полностью исчезли в связи с отсутствием рядовых членов.

Буржуазия, укрепившая свои позиции благодаря классовому сотрудничеству с рабочими организациями (конечно, ответственность за это рядовых членов организаций и их руководителей не может быть одинаковой), развивает военную экономику, вводит политику государственно-монополистического капитализма в жизненно важных для войны секторах: металлургии, химической промышленности, транспорте. 1 800 000 человек, работают в этих отраслях, при этом широко используется труд 130 000 подростков в возрасте до 18 лет и 430 000 женщин, а также 170 000 иностранных рабочих (из европейских и колониальных стран). Налицо явление реструктуризации пролетариата.

Социальная ситуация была очень сложной, безработица стала массовой, особенно в гражданских отраслях, т. к. исключительный приоритет отдавался военной экономике. Буржуазное правительство с участвующими в нем социалистами будет вести очень жесткую политику по отношению к социальным интересам рабочего класса и по вопросам классового сотрудничества и интеграции в государственные учреждения «представителей» рабочего движения. На заводах, производящих оружие, «военные гражданские» теряют право на забастовку, но зато их заработная плата в 2 раза выше, что позволяет формировать определенную рабочую аристократию и раскалывать рабочий класс. На национальном и региональном уровне, а также внутри предприятий идет создание комитетов классового сотрудничества. Профсоюзный реформизм гармонично слился с волей капитала в двух сферах: в сфере производства – в пособничестве как безудержному наращиванию интенсивности производства и сверх эксплуатации пролетариата, так и в насаждении этатизма, выражающегося в поддержке политики государственно-монополистического капитализма. Один из министров цинично заявил: «Нет больше рабочих законов».

Таков результат предательства Социалистической партии, ее политики полной поддержки империалисти-ческой войны.

Трудящиеся, лишенные прав, ежедневно сталкиваются с непомерными расходами, с огромными трудностями в обеспечении продуктами питания, отопления, жилья. Социал-шовинизм социалистической партии способствует разжиганию национальной вражды против немецких рабочих, иностранцев и колониальных народов.

В 1915 году происходит возрождение забастовочного движения. Женщины, работающие в легкой промышленности (в то время в текстильной промышленности работали молодые девушки) вступают в борьбу и добиваются 8 часового рабочего дня – исторического требования международного рабочего движения.

В 1917 году – 250 000 бастующих, в 1918 – 210 000 (это официальные цифры, вероятно, заниженные). Все эти забастовки происходят вопреки решению руководства ВКТ, погрязшему в «Национальном союзе». Основной их недостаток – местное значение и фактически полное отсутствие координации.

Существует тесная взаимосвязь между военной ситуацией и забастовочным движением. Периоды наступления французской армии совпадают со снижением числа забастовок.

Октябрьская социалистическая революция в России и провозглашенный "Декрет о мире" вызывают волнения в армии. В 1917 году в мятежах (с риском смертной казни) участвует 2% солдат, что равно 40 000 чел. Солдатские мятежи подвергаются жестокому подавлению, в частности, со стороны генерала Петена, возглавившего в будущем фашистское правительство Виши.

После войны, несмотря на обстановку торжествующего национализма, рабочее движение разгорается с новой силой. В мае–июне 1919 года оправдательный приговор Вилену – убийце Жореса, еще более накаляет обстановку. В Париже, 1 мая 1919 года, проходит огромная демонстрация: заводы, многие предприятия, кафе закрываются, городской транспорт остановлен. Во второй половине дня происходит вооруженное столкновение между демонстрантами и полицией, в результате которого два участника демонстрации были убиты. В провинциях также наблюдаются массовые волнения. Премьер-министр Клемансо спешит на помощь реформистским профсоюзным аппаратчикам и вводит 8-часовой рабочий день, хотя на практике он не везде будет соблюдаться.

Май 1920 года: вспыхнула забастовка железнодорожников с требованием национализации железных дорог, вопреки решению лидеров реформистов. Последние утверждают, что они якобы за требование национализации, но на деле яростно отвергает идею забастовки. Солидарность с бастующими рабочих других отраслей, хоть и существует, но очень слабая (20 000 забастовщиков сталеваров, но ни одного в метро, 25% занятых на транспорте). Газовщики проявляют активность, но их движение подавляется армией. 20 000 железнодорожников уволено. Предательство ВКТ отражается в следующих цифрах: 1 600 000 членов в 1919 г., 700 000 – в 1921 г. Участники забастовок, исключенные из ВКТ, создают новый блок: Унитарную Всеобщую Конфедерацию Труда (УВКТ).

II. Различные течения
в социалистической партии

Правые

Война вскрыла природу агентов буржуазии, свойственную лидерам правых социалистов. Их вырождение продолжилось: от рабочей аристократии, которая пользуется «объедками» со стола колониального грабежа, до прямого участия в буржуазном государственном аппарате. Деятели типа Жуо, Томасa и другие социал–предатели достигли высших должностей в госаппарате, стали полноправными членами правящего класса, полностью отрекшись от своего классового первородства.

Став контрреволюционной силой, правая социал-демократия была готова утопить в крови любую революционную ситуацию.

Альберт Томас писал: «Либо Вильсон, либо Ленин, либо демократия, рожденная Французской революцией, усиленная вековой борьбой, либо примитивные, несообразные и грубые формы российского фанатизма. Вы должны выбрать»^[5].

Здесь мы находим обычные приемы оппортунизма во Франции: фетишизируется буржуазно-демократи-ческая революция, дается определение демократии без классового содержания, игнорируется тот факт, что буржуазная демократия является формой диктатуры капитала, наконец, отрицается необходимость социалистической революции в пользу простого продолжения буржуазной революции 1789 года.

Наконец, подчеркнем использование с расистским оттенком определения «азиатский деспотизм» по отношению к России, как это делали в течение многих десятилетий все антикоммунисты: от ультраправых до троцкистов.

Альберт Томас стал президентом Международной Организации Труда. Он так описал свои истинные цели Гомперсу, руководителю Американской Федерации Труда: «Задачами МОТ являются отнюдь не развитие и продвижение международного социализма или откровенно говоря большевизма. МОТ, создавая прогрессивное и здоровое трудовое законодательство, способствует развитию отношений между работодателями и работниками, призывая правительства к созданию улучшений условий труда, чем преграждает дорогу всяким беспорядкам и любой большевистской пропаганде»[6].

Таким образом, политика классового сотрудничества, есть, по сути, незначительные уступки, чтобы сохранить главное: капиталистический способ производства и чтобы предотвратить «большевистскую заразу» и пролетарскую революцию.

Центр

Во время своего пребывания во Франции Ленин обнаружил у социалистов склонность к манипулированию «левыми» фразами в сочетании с реальным оппортунизмом на практике. У центристского течения в социалистической партии были глубокие корни. В 1918 году центристы во главе с Шарлем Лонге, Полем Фор, Марселем Кашен, встали у руководства Социалистической партии.

Несмотря на требования масс центристы уклонялись от присоединения к Коминтерну и оттягивали решение по этому вопросу. Уже Ш. Лонге, который пользовался реальным авторитетом благодаря своим родственным отношениям с Карлом Марксом, говорил о «французской специфике», с тем, чтобы отложить вступление в Коминтерн. На Турском съезде (1920 г.), Ш. Лонге заявил о якобы российском вмешательстве во внутренние дела Французской социалистической партии и осудил «ограничительный» характер 21 условия вступления в Коминтерн, а также его «слабый количественный уровень», что не позволяет создать группировку «жизненных сил революционного социализма в мире».

Это была откровенная ложь, потому что, где как не в Коминтерне были эти самые революционные силы? Склонность к преувеличению значения численности, к количественным характеристикам, является лишь средством, чтобы прикрыть собственный оппортунизм. Попытки противопоставить «Французский социализм» большевизму служили прикрытием отрицания общих закономерностей перехода к социализму.

Партия Геда и Жореса уважала буржуазную законность, к колониальным народам относилась, в лучшем случае «по-отечески» покровительственно, а зачастую проявляла расизм, являлась сторонником постепенной эволюции к социализму, а не революции и, под видом «защиты Республики и демократии», присоединилась к буржуазии во время империалистической войны!

Центристы отвергали необходимость создания «партии нового типа», они продолжали ратовать за многочисленные течения и фракции внутри партии, идейные противоречия которых должны решаться путем общего голосования. Следовательно, они ратовали за партию с правыми, центром и левыми, такую, в которой революционеры сосуществовали бы с защитниками капитализма!

Сторонники вступления в Коминтерн

До Великой Октябрьской социалистической революции 1917 года антивоенное движение было слабым и полным политической неразберихи. Ее лидеры, такие как Мергейм, были не согласны с ленинским анализом происхождения империалистических войн и выступали против центрального тезиса о превращении империалистской войны в гражданскую войну против буржуазии.

Тем не менее, социалистическая революция в России вызвала огромный энтузиазм среди рабочего класса и привела к радикализации его самой передовой части. Ленин и большевики были восприняты как символ и воплощение победы над капитализмом, и как лидеры в борьбе против империалистической войны, выразившейся принятием на 2-м съезде Советов (8 ноября 1917 г.) "Декрета о мире".

Энтузиазм по поводу Октябрьской революции породил три течения среди сторонников вступления в Коминтерн.

1. Социалисты, разочарованные присоединением их партии к «священному союзу», которое они поддержали в условиях разгулявшегося оголтелого шовинизм, объявляли себя наследниками Жюля Геда (до 1914 г.) и Поля Лафарга, которые «ввели» марксизм во Франции. Марсель Кашен явится олицетворением этого течения, со всей его двусмысленностью и всеми колебаниями центристов. С одной стороны, ими выражалась искренняя симпатия к молодой Советской России, а с другой, высказывалось мнение о необходимости просто вернуться к Социалистической партии до ее открытой измены.

2. Представители профсоюзов и бастующих рабочих, противники классового сотрудничества и компромиссов Жуо и Томаса. Эти активисты вернулись к идее классовой борьбы и возглавили забастовки вопреки мнению профсоюзной бюрократии. Выступая за интересы рабочего движения, в который на тот момент активно включились женщины, в большом количестве вовлеченные в производство во время империалистической войны, они проявляли недоверие к Социалистической партии, были вдохновлены ролью Советов рабочих в России. Но, оставаясь под влиянием анархо-синдикализма, недооценивали или игнорировали необходимость руководящей роли коммунистической партии большевиков, Ленин в полной мере оценил необходимость завоевать этих борцов, для того, чтобы родился подлинно коммунистический авангард. Эти активисты, среди которых Пьер Семар, Гастон Монмуссо, Бенуа Фрашон вступят в образованную позднее коммунистическую партию и будут играть большую роль в ФКП и Всеобщей конфедерации профсоюзов (Унитарной всеобщей конфедерации труда (УВКТ), а затем вновь объединенной, в 1936 году, Всеобщей конфедерации труда),

3. Солдаты и матросы, прошедшие суровую школу войны, настоящие «осужденные на смерть условно» – по сильному выражению Анри Барбюса. Для них война была неразрывно связана с капитализмом, который использует пролетариат в качестве пушечного мяса исключительно в интересах монополий. Солдаты и матросы с подозрением относились к старой социалистической партии, отвергали «священный союз», они также выразили недоверие социал–шовинистам, вдруг превратившимся в «защитников» Советской революции.

В числе этих солдат и матросов находились писатель Анри Барбюс, Раймонд Лефевр, Поль Вайан Кутюрье и менее известный в то время Жак Дюкло, Они хотели последовать примеру своих братьев большевиков и объявить войну империалистической войне.

Идеи этого течения реализовались в практических действиях во время восстания французских матросов и солдат экспедиционного корпуса на Черном море. В декабре 1918 года (после перемирия) 156-я французская дивизия высадилась в Одессе, захватила город и прилегающую область, с целью восстановить там власть капиталистов и помещиков. Французские монополии: Банк Парижского союза, банк Парижа и Нидерландов, Сосьете Женераль и др. имели цель восстановить и приумножить процентные займы царской России (пресловутые «русские кредиты»). Условием этого должен был стать захват богатств Украины. Крупная сталелитейная компания Шнейдера хотела восстановить свое господство и усмирить пролетариат, который сумел освободиться от наемного рабства.

В 1919 году на своем II Конгрессе, Коммунистический Интернационал так охарактеризовал политику французского империализма: «Опьяненная шовинизмом и победами, французская буржуазия уже видит себя хозяином Европы. На самом же деле, Франция никогда не была со всех точек зрения в более рабской зависимости от своих самых мощных соперников, Англии и Америки. (...) Могущество Франции (...) является лишь кажущимся и искусственным»[7].

Французский капиталистический класс и поддерживающие его социал–шовинисты и обуржуазившиеся профсоюзные боссы, сторонники классового сотрудничества, в скором времени к величайшему своему неудовольствию, вынуждены были убедиться в точности анализа Коминтерна: отправленные в Россию и на Украину французские войска, состояли из недемобилизованных солдат.

Между тем, революционные ситуации возникают в нескольких странах: Германии, Венгрии, северной Италии.

Во Франции, несколько факторов объясняют отсутствие революционной ситуации: в стране, вышедшей «победителем» из империалистического конфликта, поднялась националистическая волна, к тому же реформистское течение сохранило свою гегемонию в рабочем движении, даже если оно все более и более ставилось под сомнение.

Тем не менее, нарастающие симпатии к Октябрьской революции вызвали все больший отказ рабочих от поддержки цели, поставленной главой правительства Жоржем Клемансо, заключающейся в «достижении окружения большевизма и в его падении».

В ответ на французскую оккупацию была организована подпольная борьба советских партизан. Ежедневные листовки призывали французских солдат и матросов к братанию с украинскими и русскими рабочими. Секретарь французской коммунистической группы в Москве Жанна Лабурб была направлена в Одессу с момента высадки французских империалистических войск. Под ее руководством издавался информационный бюллетень «Коммунист». Жанна Лабурб заявила: «Мне невыносима мысль о том, что французские солдаты могут утопить в крови социалистическую революцию»[8]. Андре Марти, один из лидеров восстания французских моряков и будущий лидер ФКП, свидетельствует о следующем: «руководимые глубоким классовым чувством, солдаты и матросы понимали все лучше и лучше, что их интересы, как представителей рабочего класса, были в прямом противоречии с интересами капиталистов»[9].

Развернутая пропаганда среди восставших, подхваченная и усиленная большевистскими активистами, дала немедленные результаты. Полки (58-й пехотный, 19-й артиллерийский) взбунтовались и отказались воевать, французская оккупационная армия была вынуждена эвакуироваться из Одессы. Целые армейские подразделения пели Интернационал при виде красных флагов, поднятых над городом. Борьба советских партизан в единстве с активной и героической солидарностью французских солдат и моряков помогли нанести крупное поражение интервентам.

Конечно, репрессии буржуазии были жестокими. Андре Марти, офицер и механик[10], – был закован в кандалы и брошен в тюрьму. Многие из восставших солдат были расстреляны. Жанна Лабурб была арестована белогвардейскими офицерами. Она была жестоко замучена и убита 2 марта 1919 г. В статье «Правды», органа большевистской партии, отдавая дань памяти героине, руководившей первой французской коммунистической группой, говорилось: «Жанна Лабурб посвятила себя всю, до последней минуты своей жизни, нашему делу. Французский пролетариат увековечит на века имя первой женщины, французского коммуниста, которая сражалась и погибла за Революцию»9.

Коммунистический Интернационал высоко оценил значение этих исторических событий: «Международное революционное движение оказалось достаточно сильным, чтобы не допустить победы империализма над первой Советской республикой, но оказалась слишком слабо, чтобы обеспечить немедленную победу диктатуры пролетариата за границами Российской советской Республики».

Восстание французских войск на Черном море в Одессе помогло анархо-синдикалистам, социалистам, занять подлинно коммунистические позиции. Без героизма солдат и матросов, рождение ФКП было бы затруднено. В кампании за освобождение заключенных повстанцев, развернутой по всей территории Франции, был слышен голос солидарности с Красным Октябрем.

ІІІ. На пути к созданию Французской
коммунистической партии

Мы видели как росло число сторонников Коминтерна. Однако эта тенденция не была достаточно сильна, чтобы преодолеть раскол рабочего движения и его предательство социал-шовинистами. Именно поэтому Социалистической партии удалось сорвать крупные забастовки железнодорожников в 1920 г., что привело к увольнению 20 000 бастующих и расколу реформистской ВКТ.

Революционными профсоюзами была образована в 1922 году Унитарная всеобщая конфедерация труда (УВКТ). Были изданы брошюры Ленина, посвященные русской революции, а также резолюции Конгрессов Коминтерна, что способствовало идеологическому вооружению во Франции сторонников Третьего Интернационала, вышедших из левого крыла Социалистической партии, но кроме того и анархо-синдикалистов. Последние отвергали политику классового сотрудничества Жуо, но, как уже отмечалось выше, игнорировали роль партии, и видели в Советах воплощение анархистской идеи. В мае 1919 года появилась первая «Коммунистическая партия» с анархистской тенденцией, которая вскоре перестала существовать.

Задача настоящих сторонников Коминтерна состояла в том, чтобы привлечь на свою сторону рабочие массы, сконцентрированные в Социалистической партии, и вырвать их из-под влияния оппортунистов.

В апреле 1919 года съезд Социалистической партии – Французской секции Рабочего интернационала (ФСП / СФИО) – так называлась тогда социалистическая партия – выдвинул предложение, требующее разрыва с II Интернационалом, которое собрало 230 мандатов. Центристы (Лонге, П. Фор) получили 894 мандата и призвали «временно» остаться во II Интернационале, но без социал-демократической партии Германии (СДПГ), ответственной за разгром восстания спартаковцев. Правое крыло получило 757 мандатов с призывом безусловного пребывания в социал–империалистическом II Интернационале.

В феврале 1920 г. СФИО («Французская секция Рабочего интернационала») вышла из Второго Интернационала, но вместе с тем отказалась присоединиться к Коминтерну. Центристы, окрещенные «реконструкторами», получили большинство (3 031 мандат), правые (732 мандата); в то время как число левых, сторонников немедленного вступления в Коминтерн, выросло до 1 621 депутата. Центристы хотели создать единый Интернационал нового типа. Они послали делегацию в Москву, чтобы выставить свои условия. Фрoссар и М. Кашен – представители этого движения – приняли участие в качестве наблюдателей во II Конгрессе Коминтерна (21.07- 6.08 1920 г.).

Кашен с энтузиазмом вспоминал: «Мы были свидетелями событий, глубоко взволновавших нас, убежденных социалистов. Речь идет о великой стране, крупнейшей в Европе, коренным образом избавившейся от буржуазии, от всяческого капитализма, во главе которой находятся единственно представители рабочего класса и крестьянства»[11].

Впоследствии во Франции Кашен выступил с отчетом и призвал вступить в Коминтерн, чем содействовал росту его сторонников.

При подготовке Турского съезда партии, ИК Коминтерна направил в ее адрес следующее обращение: «Мы глубоко убеждены, дорогие товарищи, что большинство сознательных рабочих Франции не позволит губительных компромиссов с реформистами, и что наконец это большинство сумеет создать в Туре настоящую коммунистическую партию, единую и мощную, освобожденную от реформистских и полуреформистских элементов».

Все вышеописанные события было необходимо пояснить, так как сторонники вступления в Коминтерн были далеки от создания единого и политически устойчивого блока. Некоторые из них, проявляя солидарность с русской революцией, выступали вместе с тем за то, чтобы остаться по-прежнему в составе Социалистической партии. Они не понимали глубины разрыва и не могли оценить ни идеологический вклад ленинизма, ни его международный характер, действенный для всех стран.

Другие хотели построить партию нового типа с центристских позиций.

Сторонники самого передового крыла – Комитет III Интернационала во главе с Полем Вайаном Кутюрье, для того, чтобы получить большинство, вынуждены были сотрудничать с центристскими «диссидентами» Фрoссаром и Кашеном, только что примкнувшим к сторонникам вступления в Коминтерн.

Турский съезд Французской
социалистической партии

Противостояние между различными течениями достигло апогея на Турском съезде (декабрь 1920 г.). Леон Блюм возглавил «Комитет Социалистического Сопротивления» – течение правых социал–шовинистов. Правые выступали за полную оппозицию Коммунистическому Интернационалу. Блюм осудил большевизм за «идеи, ошибочные сами по себе, противоречащие основным и неизменным принципам марксистского социализма». Он изображал коммунистические партии как «партии казармы», «без свободы мысли». Эту ложь в последствие возьмут на вооружение все антикоммунисты: как буржуазные идеологи, так и ревизионисты и троцкисты.

Блюм очернил и дискредитировал русский рабочий класс, представив его как жертву вождей- коммунистов, сторонников Ленина с их якобы тактикой «бессознательных масс, ведомых авангардом против их воли». Правые утверждали, что «французские традиции» стоят выше и преобладают над условиями вступления в Коминтерн. Другой представитель правого крыла, Марсель Самба, ссылался на Жореса, мифологизированного после его трагической смерти. "Правда" по Жоресу, та правда, которой он нас учил, – заявлял Самба – является противоположностью правды, провозглашаемой Москвой»[12].

Целью правых социалистов было предотвратить рождение коммунистической партии Франции во имя «социалистического единства», – идеи, традиционно имевшей сильное влияние, несмотря на предательство 1914 года, или, по крайней мере, произвести раскол в рядах сторонников вступления в Коминтерн для вступления в него меньшинства.

Для достижения этой цели, дабы обмануть колеблющихся делегатов, правые использовали левую фразеологию, чтобы замаскировать свой явный оппортунизм. В резолюциях социал–предателей говорилось и о «революции», и «диктатуре пролетариата». Это еще раз доказывает, что когда оппортунисты загнаны в угол, они готовы на любую демагогию, лишь бы сохранить свою роль в деле «социальной поддержки буржуазии».

Правые, погрязшие в парламентском кретинизме, провозглашали себя приверженцам «французских традиций», несмотря на их печальный итог – господство в Социалистической партии оппортунизма, абсолютизации легальности, отношения в колониальном духе к порабощенным французским империализмом народам; отказа от любой революционной стратегии, поддержки французской буржуазии и «Священного Союза».

Центр был еще более грозным противником. Каутскианство – это международное течение, целью которого является, основываясь на догматическом книжном знании марксизма, оправдать оппортунизм на практике. Тон центристов из «Комитета по восстановлению Интернационала» во главе с Шарлем Лонге был «революционным», но настоящей их целью являлось противодействие растущему желанию партийных масс присоединится к Коммунистическому Интернационалу.

Ш. Лонге на словах признавал солидарность с Советской Россией, но отвергал «большевистскую русскую модель» и считал условия вступления в Коминтерн «слишком ограничительными», при этом он также ссылался на предательство «традиций французского социалистического движения».

Что касается принципов организационного построения партии, центристы отвергали принцип очищения партии и исключение из ее рядов оппортунистов, всех нелегальных партийных структур, а также принцип демократического централизма.

Активисты – сторонники вступления в Коминтерн

Коминтерн внес огромный вклад в становление подлинно коммунистической партии Франции. На его II Конгрессе были приняты 21 обязательное условие, определяющие партию рабочих нового типа. Необходимо было всячески избежать ситуации, которая позволила бы французским или итальянским оппортунистическим элементам вступить в Коминтерн, для того, чтобы дестабилизировать его изнутри. В 21 условии отражается степень размежевания с оппортунизмом, необходимого для создания коммунистической партии нового типа.

Мы подчеркиваем важность этих принципов размежевания с оппортунизмом, потому что ленинизм поднялся на решительную борьбу против старых способов мышления, которыми было заражено все французское и международное рабочее и социалистическое движение.

На заключительном этапе строительства коммунистической партии, когда будут разоблачены открытые предательские правые тенденции, главной опасностью становится центризм, оппортунистическое течение, маскирующее свои реальные позиции «революционными» фразами.

Ленин так разоблачил центристов типа Каутского и Лонге: «Часть старых вождей и старых партий II Интернационала, частью полубессознательно уступая желаниям и напору масс, частью сознательно обманывая их для сохранения за собой прежней роли агентов и помощников буржуазии внутри рабочего движения, заявляют о своем условном или даже безусловном присоединении к III Интернационалу, оставаясь на деле, во всей практике своей партийной и политической работы, на уровне II Интернационала. Такое положение вещей совершенно недопустимо, ибо оно вносит прямое развращение масс, роняет уважение к III Интернационалу, грозя повторением таких же измен, как измена венгерских социал-демократов, наскоро перекрестившихся в коммунисты»[13].

21 условие приёма в Коммунистический Интернационал и доклад Ленина сыграли значительную роль в победе революционного крыла, сторонников Коминтерна. Это движение, сопротивляясь бюрократическому аппарату Социалистической партии, выражало зачастую спонтанный протест против парламентского кретинизма, предательства 1914 года и запоздалую, но искреннюю враждебность по отношению к участию в империалистической войне. Так делегат от Дордони сказал: «Мы буквально истощены от военного социализма, социализма всепожирающего, социализма с руками в крови». Еще резче выступил Поль Вайан Кутюрье: «Я с сожалением должен сказать, однако, что сотрудничество социалистов упрочнилось во время войны заседаниями в различных министерствах (...), между этой реформистской концепцией и концепцией выхода из войны, была все более растущая пропасть, заполняемая без конца товарищами, падающими при соучастии не только «министериалистов», но и тех, кто до конца голосовали за военные кредиты!»[14].

Коммунистическое движение, не только осудило «священный Союз», но и призвало к борьбе против правых социалистов. Так делегат от департамента Воклюз сказал: «Мы за Третий Интернационал, потому что он осуждает реформизм, потому что он осуждает то прошлое, которого мы стыдимся (...). Мы убеждены, что русская революция поведет за собой пролетарские массы и что правые социалисты могут вступить в коалицию с буржуазией. Но они не остановят триумфальное шествие русской революции. Социалистическая партия должна идти по пути, начертанному ей Москвой»[15].

Клара Цеткин, представитель Коминтерна на Турском съезде, призвала делегатов к решительному разрыву с реформизмом. «Мы должны порвать с прошлым, с реформистской, оппортунистической политикой «большинства» (правых) и центристов с их оппортунистической и контрреволюционной фразеологией и идеологией, фразеологией социал–империалистов, с одной стороны, и социал–пацифистов с другой (...). Контрреволюционеры всех стран, во главе с французскими империалистами готовят новую серию войн против революционной России. Пролетарии всех стран, всеми имеющимися в их распоряжении средствами, легальными или если понадобится нелегальными методами, должны защищать русскую революцию, тем самым они защищают свою собственную революцию»[16].

Реформа или Революция

Оппортунисты выступали за «настоящие» реформы, отделив их от конечной цели. Мы имеем здесь постоянный оппортунизм во Франции, отделяющим, вопреки диалектике, промежуточные задачи (вспомогательные способы борьбы согласно справедливой формулировке Ленина) от социалистической революции... кроме того, социалистические активисты не были готовы ни стратегически, ни психологически, ни практически к пролетарской революции. В следствие этого программа и основы революционной партии постепенно разрыхлялись.

Лидер правых Л. Блюм утверждал: «Мои друзья и я не признаем тактику завоевания политической власти неожиданным переворотом и одновременно насильственным путем»[17].

Л. Блюм (также как и центристы) намеренно приравнивал большевизм к оппортунистической левацкой тактики бланкизма, которая выступала за захват власти конспиративным активным меньшинством.

Ленин и большевики никогда не разделяли подобный подход, который игнорирует объективные и субъективные условия осуществления пролетарской революции.

Оппортунисты, как старые, так и современные, чтобы заставить признать их эволюционную и реформистскую теорию «накопления реформ», всегда использовали бланкизм в качестве контрастного эффекта. Ассимиляцией ленинизма с бланкизмом реформисты старались дискредитировать революционную политику, выставляя ее карикатурой «путча» или «теории великого вечера», чтобы лучше служить защитником капиталистической системы.

К вопросу о колониализме

С давних пор в этом вопросе преобладал оппортунизм. Конечно, Ж. Гед и Ж. Жорес осудили «произвольный ход» колониализма, но были далеки от оценки важности колониального вопроса, не говоря уже о признании необходимости союза между угнетенными народами колоний и пролетариатом Франции.

Социалистическая партия по-прежнему оставалась под влиянием теории «производительных сил», вульгарного чисто экономического и механистического понимания революции, которая происходит якобы лишь тогда, когда производительные силы достигнут полной зрелости. По этой схеме, метрополия сначала развивает, а затем освобождает колонии. Что фактически означало – не добиваться союза трудящихся колоний и метрополий в общей борьбе с империализмом, а подчинить национально-освободительное движение стоящим – разумеется выше – интересам развития империалистической метрополии, обеспечивающей якобы прогресс отсталой периферии.

Эта ложная реакционная идея подпитывалась настойчивой идеализацией французской буржуазно-демократической революции и концепцией об «исторической миссии Франции», «просвещающей мир», – тезис, бывший лейтмотивом в трактовке колониального вопроса у Жореса и позже неизжитый в ФКП.

Для появления истинного коммунистического мировоззрения было необходимо радикально порвать с такими явно шовинистическими тезисами.

Молодой делегат от Индокитая Нгуен Ай Куок, более известный под именем Хо Ши Мина, заявил на съезде: «Мы видим в присоединении к III Интернационалу формальное обещание Социалистической партии, придать, наконец, колониальному вопросу всю важность, которую она заслуживает»[18].

Интернационал против духа примирения.

У левых, – сторонников вступления в Коминтерн, сохранялось сильное желание примирения и страх перед расколом движения. Так, Марсель Кашен подчеркнул в ответ на антибольшевистскую клевету Блюма, что ленинизм не является «абсолютным противоречием традициям международного социализма»[19]. На Турском съезде Социалистической партии в 1920 г. Кашен выдвинул ошибочную идею о преемственности между якобинцами, Ж. Гедем и Лениным. Это привело к недооценке необходимости разрыва коммунистического движения с оппортунизмом, его идейного и организационного обновления на основе ленинизма, его размежевания с теориями и практикой центристов и социал-демократов. С другой стороны, миф о «единстве ради единства» поддерживали многие; правые и центристы, разумеется, сыграли на этой чувствительной струне. Коминтерн направил в адрес съезда телеграмму, предупреждающую об опасности примиренческого отношения к проявлениям оппортунизма в партии.

Следовательно, на съезде левые должны были взять на себя ответственность и, проявив политическое мужество, порвать с центристами во главе с Ш. Лонге и П. Фором, которых Коминтерн охарактеризовал как «решительных агентов буржуазного влияния». В телеграмме в частности говорилось: «Самой худшей услугой, какую можно оказать в нынешних условиях французскому пролетариату является представить неизвестно какой запутанный компромисс, который будет впоследствии реальным препятствием для вашей партии»[20]. Предупреждение было предельно ясным: при компромиссе с центристами никакой подлинно коммунистической партии не будет!

И действительно, опасность была велика, так как ряды левых были разношерстны; Фроссар, подписавший совместно с Кашеном резолюцию левого блока, счел нужным воскликнуть: «Как же я могу быть спокоен, когда замечаю в рядах моих сегодняшних противников моих старых друзей?»[21]. Представитель Коминтерна на съезде Клара Цеткин сыграла решающую роль в разрыве с оппортунистами: «Нужно начать все с начала (...). Коммунизм обязывает французских пролетариев не просто перевести на бумагу революцию, нам нужны революционные действия»[22]- говорила она, обращаясь к делегатам с трибуны съезда.

Ее речь вызвала энтузиазм большого числа делегатов, съезд стоя грянул Интернационал... и Клара Цеткин смогла выйти из зала под носом у полиции, пришедшей ее арестовать. Поль Вайан Кутюрье добавил веский довод: «Все удары, нанесенные одному конкретному империализму – являются ударами, нанесенными капитализму во всех странах (...), то, что абсурдно, – это то, что мы не обращаемся ко всему мировому движению в целом в эпоху, когда все стремится ко всеобщему».

Тем не менее, до финального голосования, были еще некоторые попытки примирения. Несмотря на 21 условие, требующее исключения центристов типа Ш. Лонге, левый блок заявил, что не будут исключены из партии те, кто подчинится решениям съезда... Ш. Лонге и его сторонники остались членами партии при этом условии, т.е. произошло то, об опасности чего предупреждал Коминтерн.

Фроссар счел нужным добавить: «Я не согласен с Зиновьевым (подписавшим телеграмму Коминтерна). Для меня, вы (центристы) не являетесь слугами буржуазного влияния»[23].

29 декабря, текст, предложенный для голосования Кашеном-Фроссаром, призывающий к вступлению в Коминтерн, набрал 3 208 мандатов, текст, предложенный центристским движением 1 022 мандата, правые, оказавшиеся в значительном меньшинстве, воздержались (397 мандатов). Произошел раскол, правый блок решил продолжить «Конгресс Социалистической партии СФИО» в другом зале съезда в Туре.

Турский съезд считается официальным рождением Коммунистической партии Франции.

В действительности все оказалось сложнее. Партия в Туре сохранила название «Социалистической партии»; лишь только с января 1922 года она будет официально называться Коммунистической партией, французской секцией Коммунистического Интернационала.

Коммунистический Интернационал, сыгравший ведущую роль в создании партии, сыграет также ключевую роль в борьбе с тенденциями и пережитками оппортунизма.

(см.продолжение)