Настоящая боевая машина (2)

В.Д. Пихорович

Часть 1, часть2

Первый такой «подход» Эрнесто совершил в пятнадцать или шестнадцать лет. Конечно же, мало что понял из прочитанного. Второй раз он возвращается к Марксу через четыре года в университете[1]. И тоже без особого успеха. И только к 26 годам Эрнесто Гевара начинает осознавать себя как марксиста. А осенью 1956 года он пишет письмо матери, в котором говорится следующее: "В действительности о своей собственной жизни я могу рассказать мало, провожу её за физической подготовкой и чтением. Думаю, что после прочитанного я превращусь – в вопросах экономики – в настоящую боевую машину, хотя я и забываю прощупывать пульс и выслушивать сердце (это никогда у меня толком не получалось). Мой путь медленно, но верно расходится с призванием к клинической медицине... Святой Карлос приобрёл усердного ученика ... Я – в процессе смены характера моих занятий: раньше я с переменным успехом посвящал себя медицине, а в свободное время без определённого порядка (en forma informal) изучал святого Карлоса. Новый этап моей жизни требует и изменения этого соотношения: сегодня на первом месте – святой Карлос, он – ось всего и таким останется на все годы, пока шарик будет удерживать меня на своей поверхности..."[2].

Потом Че Гевара не только будет возвращаться к Марксу постоянно до последних дней своей жизни, но и будет после победы революции на Кубе требовать изучения Маркса от товарищей, работающих в революционном правительстве. Заняв пост руководителя министерства промышленности, он организовал для сотрудников министерства регулярные семинары по «Капиталу». Параллельно проводились также семинары по высшей математике. Позже семинары по «Капиталу» были организованы также и для членов правительства Кубы.

Но есть еще одна проблема – как удалось Че Геваре понять «Капитал» Маркса? Ведь он был далеко не единственным, кто читал его не один раз. Можно не сомневаться, что среди советских экономистов было немало людей, которые знали эту книжку чуть ли не наизусть.

Думается, что Че Гевара – это тот случай, о котором Маяковский писал: «Мы диалектику учили не по Гегелю». Обычно эту фразу понимают в том смысле, что не нужно изучать диалектику по Гегелю. Маяковский же имел в виду нечто другое: что диалектика есть логика революционной борьбы пролетариата, его теоретическое оружие, «огнестрельный метод» и что непосредственные участники этой борьбы имеют шанс подойти к этой логике не тем путем, которым идут «чистые» теоретики типа Гегеля.

От смутного представления, возмущения несправедливостью, через революционную практику, каковой обычно оказывается поначалу практика разрушения старого строя, к теоретическому осмыслению логики этой борьбы, для которого очень даже пригодится знание Гегеля[3], и от него – назад к практике: в той мере, в которой в этой самой практике акцент смещается на созидательные задачи, которые не решить успешно без более или менее полной ясности в голове, то есть без понимания того, против чего и за что на самом деле ведется эта борьба. Без самого глубокого проникновения в основы теории марксизма понять в этой борьбе практически ничего невозможно, даже будучи самым самоотверженным и преданным делу этой борьбы человеком.

Так вот, перед кубинской революцией встали практические задачи, которые в принципе невозможно было решить без глубочайшего понимания марксистской теории. И Че Гевара оказался одним из немногих ее вождей, который систематически изучал эту теорию.

И с высоты этой теории ему хватило беглого знакомства с советским учебником политической экономии, чтобы не только поставить неутешительный «диагноз» революции советской, но и понять причины такого развития событий: «Всё проистекает из ошибочной концепции – желания построить социализм из элементов капитализма, не меняя последние по существу. Это ведёт к созданию гибридной системы, которая заводит в тупик; причём тупик, с трудом замечаемый, который заставляет идти на всё новые уступки господству экономических методов, т.е. вынуждает к отступлению»[4].

Только не нужно понимать данную мысль так, что в Советском Союзе руководители были сплошные дураки и ретрограды – эдакие «партейные галушки», которые не понимали, что рыночные методы управления ведут обратно к капитализму, а вот крутой, начитавшийся Маркса Че Гевара понял, что нужно двигаться «только вперед».

На самом деле все было намного сложнее. Например, проект Единой государственной сети вычислительных центров, которая должна была составить основу автоматизированной системы управления народным хозяйством СССР, мыслившейся как альтернатива рынку, В.М. Глушков разрабатывал отнюдь не по своей собственной инициативе, а по постановлению Совета Министров СССР. И уже другой вопрос, что его оппонентам из числа экономистов-рыночников удалось убедить руководство страны, что рыночная система управления будет "дешевле и эффективней". Социализм – это борьба нового со старым, и было бы странно, если бы новое могло рождаться откуда-то еще, а не из этой борьбы. И неудивительно, что новое выигрывает в этой борьбе далеко не с первого раза. И вопрос состоит в том, насколько настойчивы будут в проведении своей линии сторонники нового, насколько готовы к тому, чтобы не опускать руки после очередного поражения, а извлекать уроки из этих самых поражений и даже уметь превращать поражения в «строительный материал» грядущей победы.

В связи с этим было бы неверно представлять дело так, будто Че Гевара призывал просто отбросить рыночные методы управления экономикой и ориентироваться исключительно на «математические методы». Отбросить их, увы, нельзя, их можно только преодолеть. Для этого они должны полностью развиться и исчерпать себя. Именно по этому поводу Маркс писал: «Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах самого старого общества»[5].

Разные ученые социалистические дурачки истолковывают это положение в том духе, что нужно ждать, когда капитализм себя сам исчерпает. Но таким макаром капитализм если и умрет, то разве что вместе со всем человечеством – притом очень быстро. Ему обязательно нужно помочь умереть «естественной смертью». На то и социализм, чтобы выполнить эту задачу. Фактически речь может идти только о том, чтобы при социализме – под тщательным контролем со стороны пролетарского государства – создать условия, необходимые для того, чтобы максимально ускорить «естественную смерть» рыночных методов управления; как можно быстрее и как можно менее болезненно для дела социализма «пробежать» все необходимые этапы развития этих методов вплоть до их полного самоисчерпания. Внешне это может выглядеть как развитие рыночных методов управления, и различие между «рыночниками» и «антирыночниками» будет состоять исключительно в тончайшем акценте: будет ли это развитие рыночных методов управления с самого начала нацелено на их преодоление или вопрос их преодоления будет отнесен на неопределенное будущее. У Че Гевары эта мысль выражена предельно ясно: «Необходимо чётко и ясно разъяснить следующее: мы не отрицаем объективной необходимости материального стимулирования, но мы против его использования в качестве основного побудительного рычага. Мы считаем, что в экономике подобный тип рычага быстро приобретает качество самоцели и затем его собственная сила довлеет над отношениями между людьми. Не надо забывать, что он пришёл из капитализма и должен умереть при социализме. Что мы должны сделать, чтобы он умер?»[6].

В советском же учебнике политэкономии Че Гевара находит нечто ровно противоположное: «Далее в учебнике отмечается: "Товарное производство, закон стоимости и деньги прекратят свое существование только при достижении высшей фазы коммунизма. Но для создания условий, обеспечивающих прекращение товарного производства и товарооборота на высшей стадии коммунизма, необходимо развивать и использовать закон стоимости и товарно-денежные отношения в период строительства коммунистического общества".

Почему развивать? Мы понимаем, что в течение некоторого времени будут сохраняться категории капитализма и этот отрезок времени не может быть определён заранее, но характеристики переходного периода – это характеристики общества, ликвидирующего старые путы, чтобы быстрее вступить в новый этап. По нашему мнению, тенденция должна состоять в возможно более быстром устранении прежних категорий, включая рынки, деньги, а тем самым и рычаг материальной заинтересованности, или, лучше сказать, условий, которые вызывают их существование»[7].

Че Гевара прекрасно понимал, что в борьбе нужно уметь не только наступать, но и отступать тоже. Хорош не тот полководец, который никогда не отступает, а тот, который умеет каждый шаг отступления превратить в основу для будущего наступления.

Видимо, понимали это и советские вожди. Че Гевара, если и отличался от них в чем-то радикально, то, пожалуй, только в одном – выработанной в ранней юности привычкой сверять свои собственные взгляды на коренные вопросы революции с написанным у «святого Карлоса». Кому-то это может показаться догматизмом, но обычно люди, которым так кажется, просто не открывали книги этого самого «святого Карлоса», ограничиваясь только поклонением ему как иконе. К чему меньше всего располагает чтение Маркса – это к некритическому восприятию каких-либо идей или к некритическому восприятию социалистической действительности, то есть к эмпиризму, в чем совершенно справедливо обвиняет Че Гевара советских ученых-экономистов: «...утвержде-ние Маркса, высказанное им на первых страницах «Капитала», относительно неспособности буржуазной науки критиковать самое себя, о замене ею критики апологетикой, к несчастью, применимо сейчас к марксистской экономической науке»[8].

И причиной этой неспособности к самокритике Че Гевара считает отсутствие дисциплины мышления, каковое, в свою очередь, по его мнению, имеет отсутствие привычки систематически обращаться к «Капиталу» Маркса. Вместо этого советские «ученые марксисты» очень часто изощрялись в том, чтобы в сотый раз доказывать, что социализм лучше капитализма, и все, что делалось и писалось от имени социализма – это хорошо, даже если под маркой социализма делались откровенные глупости и писалась откровенная мелкобуржуазная чушь. В связи с этим с определенного времени и были «канонизированы» советские учебники, и подозревали в уклонении от марксизма всех, чьи мысли противоречили учебнику. Такое отношение к марксизму быстро начало распространяться и на Кубе: «У нас избыток дисциплины в том, чтобы «следовать линии», и недостаток дисциплины сознания, дисциплины поиска ответов... Ведь библией для «борцов за чистоту» у нас был не «Капитал», а учебник»[9].

Нельзя, конечно, сказать, что учебник всегда и при всяких обстоятельствах есть нечто плохое, точно так же, как нельзя сказать, что не нужно показывать, что социализм лучше капитализма. Но очень важно, как во втором случае, так и в первом знать меру. Мерой же полезности или вредности учебника служит то, насколько он развивает мышление или, наоборот, сковывает[10]. Например, для какого-то самого первого знакомства с основами науки (скажем, в средней школе) учебник – штука необходимая. Но и в этом случае нужно быть крайне осторожным, чтобы школьнику вдруг не показалось, что в учебнике можно найти готовые ответы на любые вопросы. Поэтому даже в учебнике для младших и средних классов школы нужно по возможности представить не одну, а несколько точек зрения на излагаемые вопросы, чтобы чтение учебника приучало ребенка к самостоятельному мышлению, к умению «выдерживать напряжение противоречия». Обязательным дополнением к учебникам в школе должна стать научно-популярная литература или, скажем, научно-популярные фильмы, которые бы знакомили школьников с самыми последними проблемами изучаемых наук. Но все это будет бесполезно, если изучение основ наук не будет дополнено знакомством с их практическим применением в общественном производстве.

Другими словами, уже в школе нужно приучать человека к тому, что жизнь обычно ставит перед людьми такие вопросы, готовых решений для которых в принципе быть не может.

Но что же тогда искал и находил Че Гевара в «Капитале» Маркса, особенно если учесть, что в этой книге не то, что о специфических проблемах, вставших перед кубинским или советским социализмом, не было написано ни слова, но и социализме о и коммунизме вообще упоминается разве что вскользь в нескольких абзацах?

Думается, что у «святого Карлоса» (примечательно, что в тех же самых письмах к матери Че называет Маркса и совсем фамильярно – Карлеситосом) Че Гевара выискивал совсем не готовые решения, а способы проникновения в сущность общественных проблем, притом проникновения под углом зрения революционного решения этих проблем. С самого начала Че Гевара был уверен, что чтение Маркса должно помочь ему «превратиться в настоящую боевую машину» в вопросах экономики. И надо сказать, что он и в самом деле оказался достойным учеником Маркса в области экономической науки. Такую смелость и такую глубину в понимании экономических проблем социализма сумели продемонстрировать только единицы из последователей Маркса во второй половине ХХ века. Нет, повторять соответствующие фразы Маркса могли многие, но уметь предложить конкретные решения коренных проблем социализма «здесь и сейчас» не умели, даже когда эти проблемы видели и критиковали рыночные методы управления в социалистической экономике. Именно поэтому решение этих проблем и откладывали на неопределенное будущее.

Че Гевара же умел действовать грамотно «здесь и сейчас». Он целился в самую сущность товарного производства, которая состоит в общественном разделении труда и обособленности производителей. Например, он предлагал заменить материальное стимулирование созданием условий для смены рода деятельности: «Ошибка СССР состоит в том, что материальный стимул понимается лишь в одном своём смысле капиталистическом, хотя и централизованном. Важно же показать трудящемуся его долг перед обществом и наказывать его экономически, если он его не выполняет. Когда же он даёт сверх должного, надо награждать его, поощрение может носить и материальный, и моральный характер, но в первую очередь должно выражаться в представлении возможности повысить квалификацию, перейти к работе на более высоком технологическом уровне»[11].

Уже в этом одном абзаце – целая программа перехода к новому миру, где человек перестает быть функцией производства и превращается в его цель. А идей такого масштаба в экономическом теоретическом наследии Че Гевары много, и практически ни одна из них не подверглась пока серьезному изучению, не стала предметом научных и политических дискуссий, не получила даже самого элементарного распространения, не говоря уж о развитии.

И это при том, что экономические воззрения Че Гевары имеют для нас далеко не только историческое значение. Точнее, они имеют для нас именно историческое значение, но не в смысле науки истории, а в смысле исторического действия, которое, правда, вряд ли может быть успешным, если не будут извлечены уроки той истории, на материале которой делал свои неутешительные выводы Че Гевара.

Особое значение имеют эти замечания Че Гевары для современной Кубы, которая сегодня совершает свое «отступление». Сам факт того, что это отступление осуществляется организованно, а не представляет собой паническое бегство, как это было в СССР, разумеется, заслуживает всяческого уважения (было бы глупо в сложившихся условиях требовать от Кубы революционного наступления), но тем более важно, чтобы отступление не было принято кубинскими товарищами за принцип, то есть чтобы они не повторили предсказанную Че Геварой и исполнившуюся с устрашающей точностью судьбу Советского Союза.

И это не проблема Кубы. Кубинская революция с самого начала была и до сих пор остается этапом, моментом мировой пролетарской коммунистической революциии. И, соответственно, ее успехи или неудачи нужно уметь рассматривать как успехи и неудачи мировой революции. Одним из очень серьезных достижений кубинской революции, имеющим мировое значение, являются выработанные в ходе этой революции политэкономические идеи Эрнесто Че Гевары, которые еще пока только ждут вдумчивого исследования со стороны тех, кому небезразлично будущее этого мира.