«Портал–Credo.Ru»: [1] Как Вы прокомментируете недавнюю встречу Патриарха Кирилла и министра образования и науки Андрея Фурсенко и их выступления на открытии XVII Международных образовательных чтениях, где говорилось о возможном включении теологии как научной дисциплины в список ВАК РФ? Речь шла о том, что по этому вопросу достигнута принципиальная договоренность.

Екатерина Элбакян: Я могу прокомментировать это без особой радости. Ведь наука всегда предполагает возможность пересмотра результатов в процессе своего развития. Была механика Ньютона, евклидова геометрия, а теперь есть квантовая механика, геометрия Римана и Лобачевского. Говорят, в 1930 г. Бернард Шоу на чествовании Эйнштейна сказал: «Религия всегда права. Она решает все вопросы о мире, следовательно, снимает все вопросы о мире. Наука всегда неправа, потому что за каждым решенным ею вопросом встает десять новых». Мы понимаем, что наука, развиваясь, может пересматривать какие-то свои, даже кардинальные, «догматические» положения. Теология же не является наукой хотя бы уже потому, что для нее такое невозможно, догматизм и авторитаризм – ею же признанные, неотторжимые от нее свойства. Она «изучает» некий потусторонний, сверхъестественный мир; объектом ее рассмотрения является Бог, а как можно изучить земными средствами сверхъестественную реальность? Предметом теологии будто бы являются некие самообнаружения Бога в мире. Но как постичь, что это именно самообнаружения сверъестественного существа? Любопытно, что еще в средние века были теологи, которые не отождествляли науку и теологию, философию и теологию. Фома Аквинский говорил, что философия – служанка теологии, и уже тем самым разводил философию и теологию. А до Фомы арабский философ-аристотелик Ибн-Рушд, он же Аверроэс, выдвинул теорию двойственной истины, достаточно революционную для своего времени. Он заявил, что философия, как и теология, имеет право на автономное существование, но каждая из них идет своим путем к достижению истины. Ведь это было средневековье, когда религия еще господствовала в духовной жизни и Востока, и Запада. Но сегодня – не странно ли считать теологию научной дисциплиной?

Здесь еще важен один момент, на который хотелось бы обратить внимание. Все-таки под теологией мы, как правило, понимаем именно западную мысль – католическую и протестантскую. Православное учение о Боге традиционно называется у нас богословием. Западная теологическая мысль более рациональна по своему духу, нежели православное богословие. В силу этого рационализма она, в аспекте той же, допустим, протестантской теологии занимается более общими вопросами, которые в какой-то мере могут соответствовать представлениям о науке. Православное богословие более мистично по сравнению с западным. В России в большей мере развивалось не основное богословие, которое как-то может соответствовать систематической теологии, а пастырское. И весьма проблематично, какой мере это пастырское богословие может быть названо наукой.

Я считаю, что такой подход нивелирует, во-первых, многие аспекты науки. Если теология становится наукой, то возникает еще круг проблем: а что же мы называем наукой? С другой стороны, он нивелирует и теологию как очень специфическую сферу знаний или, точнее, даже представлений, а не знаний, о Боге и потустороннем мире, которые для верующего человека суть альфа и омега, а с точки зрения логики о них вообще невозможно иметь конечных суждений.

– Возвращаясь к западной теологии, – как раз существование там теологических факультетов является одним из аргументов сторонников введения научных степеней по теологии в России. Но на Западе совершенно другая система присуждения степеней. Там они присуждаются непосредственно самими университетами без всякого утверждения вышестоящей инстанции вроде ВАК. Там нет никаких экспертных советов. А каков может быть механизм присуждения степеней по теологии при нынешнем порядке их присуждения?

– Это серьезная проблема. На Западе, как Вы совершенно правильно заметили, нет никакого высшего – ни государственного, ни даже общественного органа, который бы подтверждал решение конкретно университетского или институтского совета по присуждению ученой степени. Я не один раз бывала на защитах диссертаций в Тюбингенском университете. Там просто делается доклад, перед этим издается книга на тему доклада и присуждается ученая степень, – для этого достаточно мнения сотрудников данного коллектива. Кстати, целый ряд университетов, где ныне действуют теологические факультеты, вышли из средневековых монастырей; неудивительно, что давняя традиция здесь сохранилась. У нас все по-другому – ведь даже до Октябрьской революции здесь в университетах не было богословских факультетов. Мы помним, как М.В. Ломоносов отверг проект создания богословского факультета в Санкт-Петербургском университете. И это было признано нормальным явлением, – именно для того, чтобы исключить ангажированность и добиться объективности. Как избежать ангажированности и добиться объективности, если речь пойдет о включении теологии в круг научных дисциплин? – этого даже в страшном сне нельзя представить! Ведь теология всегда конфессиональна, – есть теология мусульманская, иудейская, католическая и т.д. Внеконфессиональной теологии не существует. Так же, как нет дерева вообще, а есть конкретно осина, береза, дуб… И каждый теолог считает истинным свое вероучение, к другим же относится с предубеждением.

В науке есть специальная номенклатура специальностей. В той же философии есть история философии, отдельно этика, отдельно эстетика, антропология и др. Значит, и теология должна будет разбита на ряд поддисциплин. Придется разбивать по двум критериям: первый – конфессиональная принадлежность, второй – проблема, которая в ней решается: учение о Боге, какой-то аспект проявления этого Бога. Я не представляю, какой аспект теологии можно назвать научным -православное пастырское богословие, православную гомилетику?

– Но может быть православный новообрядец или старообрядец?

– Вот именно! Какой же консенсус тут возможен? Тут уже не будет согласия не по тому, о чем написана диссертация, а по сугубо мировоззренческим вопросам. Если подняться над конфессиональными различиями, тогда это уже не будет теологией.

Что касается Запада, то, если мы посмотрим на диссертации, защищаемые, например, в Оксфорде, где теология весьма сильна, то увидим, что это фактически это диссертации религиоведческие. Там идет речь об изучении не Бога, а религии как социального и культурного феномена. А у нас, если введут теологию в качестве научной дисциплины, то следующим шагом, я подозреваю, будет вытеснение религиоведения, так как всем комплексом проблем религии станет заниматься теология, причем с узко конфессиональных позиций.

– Что Вы можете сказать по поводу введения в образовательный стандарт Основ православной или иной конфессиональной культуры?

– В поликонфессиональной и многонациональной стране это станет тлеющим источником конфликта. Как мы знаем, социальные конфликты религиозного характера, как правило, наиболее трудно устранимы и сохраняются наиболее долго. Они передаются от поколения к поколению. Если вводить конфессиональный компонент по территориальному принципу, то возникает вопрос: а есть ли у нас моноконфессиональные регионы? Или дети должны будут ходить в школы по конфессиональному признаку?

– Пытаются в этом случае говорить о добровольности изучения таких предметов. Может ли образовательный стандарт быть добровольным? Можно ли добровольно отказаться изучать таблицу умножения?

– Стандарт обязывает к исполнению. Но даже если формально курс идет по выбору, мы прекрасно знаем, как у нас это делается. Директор или завуч школы скажет, что шестым уроком будет ОПК. А чтобы дети не бегали по улице, – все должны на нем быть. Ладно, если это будет последний урок – можно идти домой. А если в середине дня? Чем тогда занимать детей, родители которых не хотят, чтобы их дети изучали ОПК? Их же посадят в тот же класс. Ведь нужно исходить из реального положения вещей, а не из абстрактных схем, которые существуют в головах у чиновников от образования.

В школе нужно либо преподавать историю религии, либо в курсе всеобщей истории акцентировать проблемы, связанные с различными религиями, либо ввести как отдельный предмет историю религий в широком смысле и показывать ее связь с культурой, политикой и общественным устройством.

А для тех родителей, которые настаивают на конфессиональном образовании своих детей, существуют специальные духовные учебные заведения, воскресные школы.

– Для того, чтобы включить в школах такой курс в образовательный стандарт, нужны квалифицированные преподаватели. Сколько таких педагогов нужно будет? В какой обозримый период времени школа может быть обеспечена минимально соответствующими кадрами?

– Это может произойти довольно не скоро. Придется переучивать учителей истории и литературы. Если учесть, что религия – очень специфический предмет, то можно представить, каково будет преподавание этого предмета непрофессионалами. Для того, чтобы обеспечить школу хотя бы одним или двумя педагогами-профессионалами по этому предмету, учитывая, что в России свыше 30000 школ, понадобится, как минимум, 30-40 тысяч педагогов. Должны будут открыть специальные отделения при исторических факультетах пединститутов, курсы повышения квалификации в вузах, в которых есть религиоведческие кафедры, а таковых не очень много – от 30 до 40 в стране; нужны немалые средства, чтобы хотя бы в течение полугода учителя освоили этот предмет. А открытие отдельной специальности в педвузах займет много времени, да еще не менее пяти лет обучения… Сначала надо будет создавать ударным способом такие отделения для обеспечения всех школ преподавателями, а по насыщении школ последними – сокращать эти отделения. Проблем возникнет много. Я удивляюсь тому, что эту ситуацию не могут просчитать в министерстве.