А.В. Харламенко

Части:

1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10,

11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20,

21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30.

Постаравшись приблизиться к диалектически конкретному видению Венгерской революции, мы вслед за предметом исследования по необходимости проделали неблизкий путь, отправляясь, как сказал бы А. Грамши, «издалека» – от предпосылок, укоренённых в глубоком прошлом, – и двигаясь «далеко» – через этапы подъёма, расцвета, кризиса и гибели к ближайшим и отдалённым историческим последствиям. Теперь мы лучше подготовлены к тому, чтобы попытаться ответить на «трудные вопросы», целое столетие отягощавшие, осознанно или нет, отношение к судьбе, опыту и урокам Советской Венгрии.

Прежде чем говорить о том, чем ВСР была и останется в Истории, скажем о том, чем она определенно не была.

Она не была продуктом «экспорта революции», экзотическим растением, выращенным на чуждой национальной почве из импортных семян.

Она не была случайным эпизодом, мимолетной судорогой нации, доведённой катастрофической войной до грани клинической смерти.

Она не была скоропреходящим порождением насилия меньшинства над «молчаливым большинством».

Она не была трагическим заблуждением пролетариата и/или нации, впавших в иллюзию революционного противостояния заведомо превосходящим силам старого мира.

Она не была бесформенным нагромождением ошибок, просчётов, заблуждений и беспринципных компромиссов, с неизбежностью ведущих к поражению.

Не будучи всем этим иначе, как в превратном изображении хулителей из числа врагов и ренегатов, любую революцию воспринимающих на манер жертв Андерсенова тролля, она в реальности Истории была чем-то совершенно другим.

Рассматривая пройденный путь с сегодняшней дистанции, мы убеждаемся, что Венгерская советская республика знаменовала один из высших взлётов первого этапа мировой антиимпериалистической революции, составлявшей стержень истории человечества на протяжении большей части XX века. При этом историческое место красной Венгрии в некоторых отношениях уникально.

ВСР родилась в стране с развитой капиталистической индустрией и одновременно – сложным комплексом не решённых буржуазными революциями задач, прежде всего аграрных и национальных. Если в аграрном секторе Венгрии развитие капитализма на протяжении веков шло по периферийно-зависимому типу, то характер промышленного переворота конца XIX – начала XX вв., при важной экономической и политической роли страны в многонациональной Габсбургской империи, сближал её со странами Западной и Центральной Европы, занимавшими в мировой капиталистической системе положение метрополий. Именно переплетение всех противоречий эпохи придавало классовой борьбе пролетариата особый радикализм и социалистическую перспективу, чем Венгрия, как ни одна другая страна, приближалась к предреволюционной России.

Из всех советско-пролетарских государств второго десятилетия XX века только в ВСР, наряду с РСФСР и отпочковавшимися от неё республиками, пролетариат в масштабе страны удерживал власть достаточное время для реального проведения социалистических преобразований. Историческое значение опыта и примера ВСР усиливалось сравнительно мирным и компромиссным путём установления диктатуры пролетариата на базе политико-организационного слияния двух рабочих партий – КПВ и СДПВ. В аспекте политических принципов объединение совершилось на коммунистической идейной базе, включая признание диктатуры пролетариата в форме Советов, вступление в Коминтерн и союз с Советской Россией. В остальном – массовой базе, организационной слитности с профсоюзами, составе кадров и руководства, даже названии – объединённая партия продолжала традиции левого и центристского крыльев социал-демократии. Революционная государственность ВСР отличалась особо высокой, напоминавшей Парижскую Коммуну, степенью совпадения с массой организованного пролетариата. Этим она была созвучна традициям рабочего движения стран Запада – как социал-демократической (особенно в британско-лейбористском варианте), так и соперничавшей с нею анархо-синдикалистской, хотя в самой Венгрии анархо-синдикализм как идеология не имел значительного влияния.

Свойственный ВСР тип организации рабочего класса и его власти носил переходный характер. При сложившемся в стране соотношении классовых сил и тотальном кризисе буржуазного господства он облегчал рабочему движению установление диктатуры пролетариата в форме Советской власти и организованный «приступ» к социалистическому обобществлению крупного производства. В то же время подобной структуре власти объективно присуща внутренняя противоречивость, обусловленная двойственностью общественного бытия пролетариата в капиталистическом обществе. При поступательном развитии революции слабые её стороны могли изживаться на опыте и диалектически «сниматься», однако при серьёзном обострении обстановки начинали работать на разрыв единства пролетарских рядов, что несло республике смертельную опасность.

За четыре с небольшим месяца, в экстремальных условиях блокированной и воюющей страны, ВСР смогла с высокой оперативностью и организованностью провести начальный этап социалистических преобразований общественного производства с высокой оперативностью и организованностью.. Впечатляющие результаты, достигнутые вопреки неблагоприятным внешним условиям, зримо подтверждали вывод марксистской теории о зрелости крупного капиталистического производства для реального обобществления. Опыт ВСР подтвердил также необходимость большей гибкости и постепенности в отношении мелкого и отчасти среднего производства, что, несомненно, было бы реализовано, располагай революция большим временем и лучшими условиями для решения созидательных задач.

В то же время венгерская модель социалистических преобразований, близкая традициям рабочего движения и соотношению социально-классовых сил в странах Центральной и Западной Европы, объективно открывала пролетариату центров мирового капитализма максимальные шансы победы уже на начальном этапе революционного кризиса XX века. В этом плане 133 дня ВСР следует рассматривать как поворотный пункт в истории первой половины XX века.

Как первоначальная победа Венгерской революции, так и её последующее поражение глубоко изменили не только страну, где произошли, но во многом и всю Европу, а в тенденции – и весь мир. Вследствие «падения знамени» ВСР возможность кратчайшего и наименее тяжёлого для народов пути общественного прогресса в XX веке была существенно ослаблена. Развитие международной социалистической революции не прекратилось, но объективно приняло более долгосрочный и опосредованный характер.

Формы развития рабочего движения и его среднесрочные перспективы, практика отношений между партиями рабочего класса и организациями его социальных союзников, объективный характер и субъективное осознание пролетарской революции и диктатуры пролетариата, непосредственное содержание социалистических преобразований и конкретные методы их осуществления – всё это после августа 1919 г. стало во многом иным, чем до него. Даже те формы социалистического строя, которые знал последующий век как в самой Венгрии, так и в других странах, не понять и не объяснить в полной мере без учёта объективных и субъективных следствий как временной победы венгерского пролетариата, так и его последующего поражения.

Рассмотренный нами момент истории, во многом поворотный, ставит перед наукой и практикой методологически важный вопрос: какие причины привели революцию, после успешного восходящего развития, к гибели? Сыграли ли определяющую роль субъективные факторы, в том числе просчёты лидеров, проявления оппортунизма и прямое предательство? Или же поражение ВСР объективно детерминировалось общим соотношением сил в регионе и мире, будучи для тех условий практически неизбежным?

С позиций диалектико-материалистической методологии, абсолютизация одного из противоположных аспектов общественного развития – случайного либо необходимого, субъективного либо объективного – не содействует познанию реальности в её глубинных противоречиях. Особенно это относится к анализу переломных моментов истории, когда целая формация переживает глубокий кризис и в прежнем виде прекращает существование, а новая, либо новая форма старой, ещё не сложились. Возникновение нового вообще едва ли можно материалистически объяснить без учёта взаимодействия сложившейся ранее объективной закономерности и столь же объективной случайности, что обусловливает в развитии полосу альтернативности. Внутри такой полосы обнаруживаются разные стадии – от момента исторической неопределённости, когда сравнительно небольшое воздействие способно повлечь весьма значительные результаты, до «закрытия» альтернативы утверждением новой господствующей тенденции, детерминирующей поведение и возможности людей и целых социальных групп на сравнительно долгий период. Разумеется, в человеческом обществе воздействие может быть оказано, а тенденция – воплощена не иначе как историческими субъектами – от общественных классов до организаций, групп и лиц, выдвигаемых на стремнину Истории такими, какими они приходят к её широкому разливу.

Представляется, что за 133 дня, пришедшихся на один из поворотных моментов наиболее революционного века и поставивших красную Венгрию в центр планетарной бури, в развитии ВСР и окружавшего мира сменилось три этапа. На каждом из них вопрос об альтернативности исторической ситуации и соответственно о шансах революции должен, видимо, решаться по-своему.

Первый этап продолжался примерно месяц – с 21 марта по середину апреля. В этот период классовые противники, как внутренние, так и международные, были в значительной мере захвачены революцией врасплох, не имея боеспособных сил для её подавления и не успев заново «сложить» международные отношения капиталистического мира, расстроенные Первой мировой войной. История давала Советским республикам, прежде всего Российской и Венгерской, поистине «красный шанс» на овладение стратегической инициативой, что могло вызвать в других странах цепную реакцию революционных перемен с минимумом исторических потерь. По-видимому, данное «окно возможностей» принадлежит к очень небольшому числу наиболее альтернативных моментов мировой истории.

Второй этап – с конца апреля по середину июня – отмечен уже значительным осложнением стратегического положения революционного лагеря. Империалистический противник успел справиться с психологическим шоком и активно задействовал свои превосходящие в целом силы и средства, включая как военные – если не собственных армий, в то время не вполне надёжных, то войск сателлитов типа Румынии, Чехословакии и Польши, а также российского «белого движения», – так и экономическую блокаду, и социально-политические связи, в том числе в рабочем движении. Ему удалось подавить наиболее уязвимые звенья революционного процесса – Баварию, затем Латвию – и блокировать взаимодействие советских России, Украины и Венгрии. Возможности революционной инициативы не были исчерпаны, о чём свидетельствовали Северный поход ВКА и создание Словацкой Советской республики, а также институционное оформление государственности ВСР. Но изменившиеся условия требовали от коммунистов филигранной точности, принципиальности и выдержки в политике, к чему молодое коммунистическое движение не было достаточно подготовлено.

Третий, заключительный, этап продолжался с последних дней июня по 1 августа. Подписание Версальского мира Антанты с Германией и осложнение военно-политической ситуации в Советской России значительно ухудшили положение всего международного революционного лагеря. Видимо, на этой стадии ВСР уже приходилось выбирать между отступлением и полным поражением. Роковую роль сыграла неготовность внутренне неоднородной «партии революции» к столь резкой смене условий, что привело её к расколу и не оправданной объективно сдаче власти. Преждевременно исчерпав себя, альтернативная ситуация истории «захлопнулась».

Что касается причин утраты «красного шанса», то мнение о будто бы решающей роли субъективных просчётов руководства ВСР, особенно в вопросах объединения рабочих партий и аграрной политики, не представляется убедительным. Предметное рассмотрение отношений между рабочими партиями Венгрии убеждает, что в социальных и политических условиях Венгрии 1919 г. любой иной подход к ним сделал бы победу пролетариата невозможной. Точно так же и раздел земли в то время едва ли был бы принят сельским пролетариатом и даже мелкими крестьянами, да и в проблематичном случае реализации не мог серьёзно повлиять на судьбу республики, решавшуюся не в деревне; в случае же поражения, вероятно, усугубил бы белый террор, а в дальнейшем лишил «вторую попытку» революции возможности расширения массовой опоры путём проведения аграрной реформы. Видимо, в обоих вопросах руководство ВСР делало то, что в тех обстоятельствах могло делать.

Фундаментальная характеристика ВСР, определявшая её сильные стороны, – высокая степень реального обобществления производства, выходящего за узконациональные рамки, – обусловливала и тот факт, что решающий резерв революции находился не внутри небольшой блокированной страны, а в сфере международных отношений. Прежде всего, речь идёт о взаимодействии ВСР с европейским рабочим движением, с одной стороны, и с Советской Россией и Украиной – с другой. Но пролетариат Центральной и Западной Европы государственной властью не располагал; его возможности взять и удержать власть в густонаселённых урбанизированных странах с развитым международным разделением труда, в свою очередь, сильно зависели от общей ситуации в Европе и мире. Наиболее реальным фактором, способным в короткий срок изменить положение ВСР к лучшему, могло быть установление прямых связей с РСФСР и УССР, прорывающих кольцо экономической блокады и облегчающих военно-политическое взаимодействие. Кроме материального значения, сам факт соединения Красных Армий советских республик имел бы колоссальный моральный эффект как для них самих, так и для рабочего движения всей Европы, в частности для отношений между коммунистами и социал-демократами; в наэлектризованной атмосфере весны 1919 г. он мог послужить отправным пунктом «цепной реакции» международного революционного процесса. Вполне закономерно, что это решающее звено ставилось во главу угла Лениным, а спустя год и Сталиным. Подчеркнём ещё раз: речь шла не о произвольном «экспорте революции» туда, где её не происходит, а о встречном движении, координации усилий, а затем интеграции стран, волею народов уже вставших на новый путь и объективно нуждающихся во взаимодействии, взаимной помощи и поддержке.

Составляли ли фронты российской Гражданской войны непреодолимое препятствие для движения навстречу Советской Венгрии? Вероятно, так обстояло дело в последние недели ВСР. Но военно-политическое положение обеих стран было крайне динамичным: реалии середины лета не приходится проецировать на весну. Многое зависело от политической воли сторон, а та, в свою очередь, определялась не свободным выбором лидеров, но «столкновением воль» партийных течений и стоявших за ними социальных сил, представленных в руководстве обеих революций. Равнодействующая этих факторов на фоне социально-психологической усталости общества от войн и блокад, очевидно, обусловила переоценку возможностей компромиссов с Антантой, проявленную, в разной степени и в различные моменты, как Будапештом, так и Москвой. Между тем подобная переоценка чревата для революции потерей невосполнимого ресурса – исторического времени и неразрывных с ним шансов на победу. Таков один из уроков венгерской трагедии 1919 г.

В сбывшейся истории XX века тенденция к органическому взаимодействию Великого Октября и революции пролетариата Венгрии, равно как и всей группы стран карпато-балканского региона, смогла пробить себе путь лишь со «второй попытки»: в конце Второй мировой войны и после неё, а затем, через 11 лет, – при отражении «второй попытки» контрреволюции. Это же взаимодействие обусловило в последующие три десятилетия развитие половины Европы по пути социализма, а затем, в негативном варианте, – синхронность его кризиса и падения. Речь опять-таки не о разборках обывателей – кто кому что-либо «навязывал» или кто кого «объедал», – а об объективном расширении масштаба исторического процесса, заложенном в фундаменте современных производительных сил человечества.

Одно из противоречивых следствий этой глубинной закономерности основоположники марксизма выразили более полутора веков назад чеканной формулой: «Всякое расширение общения упразднило бы местный коммунизм»[1]. Находящееся с ним в диалектическом противоречии ленинско-сталинское положение о первоначальной победе социализма в одной стране, при полной оправданности для СССР середины XX века, должно рассматриваться исторически конкретно как заключающее элемент абсолютной истины внутри истины относительной. Эту глубокую мысль, и высказанную-то в единстве с идеей социалистического объединения нескольких стран, недопустимо доводить до абсурда, прилагая к каждой «отдельно взятой» стране любого размера, экономической специализации и геополитического положения, возводя по националистическим лекалам «суверенитет» в обожествлённый абсолют и отрывая от объективно закономерной, прогрессивной, а в наше время попросту безальтернативной интеграции. Таков один из главных уроков мировой революции и контрреволюции минувшего века, с особым драматизмом преподанный судьбой обеих попыток утверждения социализма в Венгрии.