А.В. Харламенко

Части:

1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10,

11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20,

21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30.

Известно, что вопрос о сочетании, в специфических условиях Венгрии, единства рабочего класса с обеспечением руководящей роли коммунистического авангарда поднимался Исполкомом Коминтерна. Получив 22 марта от одного из руководителей ВСР Э. Пора информацию о решении руководства новой партии, что её «наименование… до решения вопроса революционным Интернационалом, будет Социалистическая партия Венгрии»[1], ИККИ на следующий день телеграфировал ответ: «Конгресс не принял прямого обязательства для всех партий немедленно переименоваться в коммунистические. Но мы уверены, что вполне выразим волю всего конгресса, если позволим себе посоветовать вам добиться того, чтобы ваша партия, партия победоносного венгерского пролетариата, называлась непременно коммунистической партией. Вам первым после российского пролетариата удалось завоевать власть в вашей стране. Вы создали Венгерскую Советскую республику и установили диктатуру пролетариата. Ваша партия действует на одном из ответственнейших постов. Стало быть, необходимо, чтобы название вашей партии во всём соответствовало вашей программе и вашей борьбе, вызывающей энтузиазм у рабочих всего мира»[2].

Венгрии почти целиком посвящён второй номер журнала «Коммунистический Интернационал» за 1919 г. В нём опубликованы присланные Б. Куном материалы – его послание В.И. Ленину от 22 апреля и текст выдвинутых КПВ условий объединения рабочих партий. В подборку вошли также ленинское письмо «Привет венгерским рабочим», ряд посвящённых ВСР статей и обращение к мировому рабочему классу с призывом подняться на защиту Советской Венгрии.

11 мая ИККИ опубликовал воззвание к трудящимся всех стран. Разоблачив преступные цели агрессоров, ИККИ подчеркивал: «Наступление империалистов против социалистической Венгрии совершается при явном сочувствии и довольно определённой поддержке со стороны социал-предателей, называющих себя «социал-демократами»». Он призвал румынских, чехословацких, югославянских солдат «отказаться от роли невольных палачей венгерских рабочих», а французский пролетариат – поднять голос протеста, чтобы «выбить из рук буржуазии нож, которым она замахнулась на наших братьев»[3]. Коминтерн выступил с инициативой провести всеевропейскую забастовку в защиту советских Венгрии и России.

Подготовить столь масштабную акцию международной солидарности удалось лишь к последней декаде июля. Первоначально поддержку выражали и руководители социал-демократического Интернационала. Однако в последний момент они решили отменить стачку. 21 июля забастовка протеста охватила Германию, Австрию, Италию, Норвегию, даже находившиеся на военном положении Румынию и Королевство сербов, хорватов и словенцев. Но в Великобритании и Франции социал-штрейкбрехерам удалось сорвать протест, который именно в центрах агрессии мог бы ещё повлиять на ход событий. 30 июля печать Советской России опубликовала обращение ИККИ к рабочим стран Антанты, предупреждавшее о последствиях штрейкбрехерства: «Первым результатом этого является то, что союзные империалисты готовят новый натиск на героическую Советскую республику Венгрии»[4].

Теснейшая связь с РКП(б) и Коминтерном давала венгерским коммунистам много идейно-теоретических и политико-организационных преимуществ. Но имелась и оборотная сторона. Взаимодействие международной коммунистической организации с более сложной по составу «партией революции», возглавлявшей государство диктатуры пролетариата в Венгрии, складывалось непросто.

Историческое своеобразие СПВ как политического стержня Советской власти в стране определялось двумя объективно противоречивыми моментами. С одной стороны, единая партия при своём создании приняла идейную платформу коммунистов; с другой же – объединение рабочего движения, достигнутое в марте 1919 г., базировалось на традиционной – сравнимой, пожалуй, лишь с британским лейборизмом – слитности СДПВ, а затем СПВ, с самой массовой организацией трудящихся – профсоюзами. Такое положение, когда каждый рабочий, входивший в профсоюз, считал себя социалистом, облегчало осуществление диктатуры пролетариата в советской форме, близкой той, которая В.И. Ленину в 1917 г. представлялась как «полная передача управления страной и контроля за хозяйством её рабочим и крестьянам, которым никто не посмел бы сопротивляться...»[5]. Столь широкий охват масс пролетарской организацией, служившей фундаментом революционной власти, обусловливал и её компромиссный старт, и возможность сдерживать противника минимумом насильственных мер, и шанс обеспечить «мирное развитие революции вперёд, мирное изживание партийной борьбы внутри Советов»[6], вообще «сделать дальнейшее развитие постепенным, мирным, спокойным, идущим вполне в уровень сознания и решения большинства народных масс, в уровень их собственного опыта»[7].

Но со столь широким характером пролетарской организации были связаны и её слабые стороны. При подобной структуре политической системы ни в Советах, ни в партии не обеспечивалось коммунистического большинства; преобладающие позиции оставались за социал-демократами и центристами, что для организованных рабочих старших поколений вошло в привычку. Коммунисты, будучи меньшинством, могли определять курс рабочей власти лишь отчасти и до тех пор, пока находили с социал-центристами общий язык.

Недавние социал-демократы, составлявшие в объединённой СПВ большинство, идейно тяготели не столько к Коминтерну, сколько к обособившемуся от II Интернационала социал-центристскому объединению – «II½ Интернационалу», как его иронически прозвали левые. Эту наклонность традиционных лидеров массовой партии, во многом слитой с рабочими профсоюзами, кадрам и массам лишь предстояло изжить политически.

Среди коммунистов, составлявших меньшинство партии, явственно проявлялась тенденция, свойственная всем молодым секциям Коминтерна, – преувеличивать применимость внешних форм большевистского опыта к условиям, отличным от российских. Это особенно было свойственно Б. Куну. Стремясь максимально приблизить структуру и идеологию партии к критериям Коминтерна, очистить её ряды от случайных, карьеристских и прямо враждебных элементов, он видел основные средства достижения цели в скорейшем принятии программы и нового устава, введении кандидатского стажа и других организационно-идеологических мерах. При этом не обходилось без переоценки возможностей этих мер самих по себе и степени их осуществимости в сложившихся условиях.

Уже через четыре дня после взятия власти Б. Кун выступил с открытым письмом о партийном единстве, где, в частности, подчёркивал: «Того, чего мы в своём стремлении к партийному единству не смогли добиться раньше, мы можем достичь теперь лишь в борьбе за строгую, дисциплинированную и единую партию»[8]. Спустя несколько недель он вновь призывал: «Надо очистить партию, надо укрепить её, сделать прочной, единой и дисциплинированной… Партийные организации должны действовать во всём рабочем движении как принципиальные и теоретические руководители; они должны быть принципиальными и теоретическими руководителями революционной диктатуры пролетариата, которая является венцом всего рабочего движения»[9].

12-13 июня 1919 г., в поворотный момент внутренней и международной ситуации, венгерская «партия революции» собралась на свой первый и, увы, единственный съезд. Партийному форуму предшествовала подготовительная работа: за вторую декаду мая Б. Кун выступил с пятью докладами, обосновывая основные положения новой программы. Он призывал полностью преодолеть социал-демократические традиции, «которые для нас означают II Интернационал», отмежеваться от «оппортунистического, антиреволюционного, реформистского социал-патриотического направления».

В одном из докладов Б. Куна подчёркивалось, что до тех пор коммунисты руководствовались «всеобщими основополагающими принципами большевизма», заложенными в Платформу Коминтерна; рабочее движение Венгрии «без всяких условий присоединилось к III Интернационалу»[10]. Общность идейно-теоретической основы Коминтерна, статус компартий как секций единой международной организации, единство основных тактических принципов и методов предлагалось отразить в партийной программе.

Главной целью партии провозглашалось «свержение капиталистического общественного строя, основанного на частной собственности на средства производства, и осуществление социализма как первой фазы коммунизма». В программе подчёркивалось, что партия «видит в диктатуре пролетариата единственный путь, который выведет пролетариат (по-ленински следовало бы сказать – всё человечество – А.Х.) из капиталистической разрухи в мир социализма»[11].

С формально-количественной точки зрения, проект получил почти единогласное одобрение, при всего трёх голосах «против». Принятие столь радикальной программы левые считали своей победой. Однако за ортодоксально-марксистские формулировки голосовали нередко те же деятели, которые на практике саботировали политику диктатуры пролетариата, а в скором будущем так же дружно проголосуют за её упразднение. Ленин не зря предупреждал: в политике нельзя верить на слово. Оппортунизм потому и зовется оппортунизмом (от слова, означающего «возможность»), что позволяет своим носителям внешне признавать что угодно, продолжая на деле гнуть свою линию или колебаться вместе с чужой.

Острая борьба вспыхивала на съезде всякий раз, когда наступал черёд переходить от общих деклараций к конкретным методам осуществления диктатуры пролетариата, к ключевым вопросам текущей политики. В выступлениях Ж. Кунфи, Я. Велтнера и других центристов делался упор на необходимость «демократизации» диктатуры пролетариата путем дальнейшего «смягчения» политики в отношении буржуазии. Б. Кун и Т. Самуэли видели в этом дискредитацию самого принципа революционной диктатуры. Один из левых, Е. Хамбургер, говорил: «Пусть каждый серьёзно спросит себя и решит, приемлет он диктатуру пролетариата или нет. Кто за неё, пусть идет с нами, а кто против, пусть сделает выводы и уйдёт из рядов нашей объединённой партии»[12]. Но адресовать подобные призывы социал-центристам, составлявшим на съезде большинство, вряд ли имело больше смысла, чем выносить на их голосование программу коммунистического содержания.

Как и следовало ожидать, самый ожесточённый спор вызвали пункты Устава о чистке партии, кандидатском стаже и размежевании партийной организации с профсоюзной. Социал-центристы выступили против любых ограничений приёма и за сохранение унаследованной от СДПВ профсоюзно-партийной слитности. Прийти к согласию по проекту Устава так и не удалось; его решили передать для доработки новому руководству партии, а затем вынести на специальный пленум ЦК, который так и не состоялся.

Весь мировой опыт показывает, что организационная неразмежёванность рабочей партии с профсоюзами не отвечает перспективным задачам революционной власти, а при определённых условиях может сыграть на руку врагу. Но одно дело – не допускать подобного положения изначально, что удалось в условиях нелегальной организации обеспечить большевикам (но не избавило и РКП(б) от напряжённой дискуссии на профсоюзную тему, и тоже в кризисный для пролетарской власти момент 1920-21 гг.). Другое дело – укоренившуюся традицию пытаться переломить волевым усилием; если она не изжита на практике большинством организованного пролетариата, эффект скорее всего окажется обратным.

Одним из самых дискуссионных на съезде стал вопрос о наименовании партии. Б. Кун, сославшись на документ об объединении двух рабочих партий и рекомендацию ИККИ, предложил принять название «Коммунистическая партия Венгрии». Старый идеолог СДПВ Ж. Кунфи, в марте подписавший документ об объединении, предлагал сохранить наименование «Социалистическая партия». Другой ветеран СДПВ, Я. Велтнер, предлагал компромиссный вариант – «Социалистическая (коммунистическая) партия». В итоге большинство делегатов, в недавнем прошлом социал-демократов, высказалось за иную формулу компромисса – «Партия социалистическо-коммунистических рабочих Венгрии». Новое название (кстати, текстуально предвосхитившее «социализм-коммунизм» некоторых наших товарищей) в реальных условиях середины 1919 г. отражало не упрочение единства партии, а обратную тенденцию. В свете печального опыта Баварии и при сохранении организационной слитности с профсоюзами особо настораживала формулировка «партия рабочих», невольно или вольно делавшая уступку противопоставлению партийным кадрам рабочих «от станка» или профсоюзных функционеров. Это демагогическое оружие вскоре будет применено и в Венгрии.

В ходе выборов руководящих органов партии центристам не удалось занять господствующее положение, но они сохранили позиции, позволявшие если не навязывать свою линию, то блокировать или тормозить любую иную. Итоги съезда зафиксировали «патовое» положение, не удовлетворявшее никого.

Вскоре Б. Кун предложил Т. Самуэли возглавить движение за воссоздание Коммунистической партии. Эту инициативу можно было интерпретировать либо как попытку придать всей СПВ коммунистический характер, на что сил у левых явно не хватало, либо как разделение наличной на тот момент партии, трансформацию её в подобие единого рабочего фронта – тогда это противоречило бы объединительной декларации и решениям съезда. В обоих случаях осуществимость проекта сомнительна. Рабочие на предприятиях и в профсоюзах трактовали его по-своему, пытаясь вытеснить оппортунистов из партийных рядов. Но ни время, ни противники не ждали.

Непосредственным продолжением партийного форума стал Всевенгерский съезд Советов, открывшийся уже на следующий день, но работавший заметно дольше – с 14 по 23 июня. Ситуация на нём складывалась аналогично партсъездовской: принятие, без сучка и без задоринки, образцово-социалистической конституции, по конкретным же политическим вопросам – тяжёлая полемика, в которой коммунисты обычно оставались в меньшинстве.

С особой силой на съезде проявились существенные различия в понимании диктатуры пролетариата. Коммунисты и левые социалисты, нёсшие основную тяжесть борьбы с контрреволюцией, стремились обеспечить безопасность пролетарской власти более энергичными мерами. Социал-демократы и центристы видели в этом угрозу абстрактно понимаемой демократии, сами же тяготели к «мягкому» осуществлению власти, при котором от революционной диктатуры мало что оставалось. Единичные случаи расстрела белых террористов расследовались с пристрастием; защитники революции, обвиняемые в малейших «злоупотреблениях», подвергались примерному наказанию; зато главари мятежей, имевшие заступников в стране и за рубежом, избегали заслуженной кары.

По-своему символично, что в зале театра, где проходил съезд, обнаружились контрреволюционные листовки. Делегаты «центра» знай себе улыбались: «Собака лает – ветер носит!» Назавтра, 24 июня, в столице вспыхнул мятеж. Власти были предупреждены, но мер не приняли. И неудивительно: в путче участвовал гарнизон, которым командовал один из социал-демократических лидеров – будущий капитулянт Й. Хаубрих. Не подоспей вовремя рабочие отряды, всё было бы кончено уже тогда.

По итогам съезда Советов, в соответствии с принятой им конституцией, был сформирован новый орган власти – Федеративный центральный исполнительный комитет из 150 членов. Состав образованного им правительства сильно обновился. Лидеры центристов Ж. Кунфи и Я. Велтнер в него не вошли. Но наркомами перестали быть и Т. Самуэли, К. Вантуш, Д. Лукач, другие коммунисты. Шесть портфелей, включая председательский, достались социал-демократам центристского и правого толка, шесть – левым социалистам и лишь три – коммунистам. При всех декларациях о единстве партии, распределение постов сохранило характер неустойчивого коалиционного баланса.

Несомненно, организационно-партийные меры, предложенные Б. Куном на съезде СПВ, способствовали бы укреплению рабочей партии и всей системы пролетарской власти, если бы могли быть проведены в жизнь. Но вряд ли реалистично было рассчитывать на их немедленное осуществление в стране, где коммунисты, даже вместе с левыми социалистами, не имели ни в партии, ни в Советах большинства, а пролетарские массы связывали все достижения революции с той партией и той властью, от которой себя не отделяли. В таких условиях, независимо от субъективно благих намерений, настаивать на форсированном приближении партии к образцу РКП(б) означало лишь усиливать колебания социал-центристских союзников и социал-демократических попутчиков, облегчать работу с ними не коммунистам, а классовому врагу.

Да и следовало ли, в решающий на фронте и в тылу момент, спешить со съездом партии, реорганизацией Советов и новой конституцией, отдавая столько времени и сил малопродуктивным дискуссиям? Не стоило ли вопросы, на данном этапе не разрешимые, отложить на будущее? Первоочередное внимание следовало сосредоточить не на перспективно-программных, а на конкретно-политических темах – отпоре интервенции Антанты, условиях мира, освобождении оккупированных земель, судьбе братской Словакии. Именно по этим животрепещущим вопросам можно было сплотить максимальный спектр антиимпериалистических сил в стране и за рубежом, выявить и политически изолировать капитулянтов и саботажников, вместе с тем способствуя обучению масс и кадров на собственном опыте. И уже потом, завоевав в рядах пролетариата и в «партии революции» большинство, переходить к его программному оформлению и организационному закреплению.