День[1] 9 ноября 2008 года стал двойной годовщиной, Победы и Позора. 9 ноября 1918 года немецкое рабочее движение одержало самую большую в своей истории победу, 9 ноября 1938 года банды нацистских убийц устроили погром, явившийся началом одного из самых больших преступлений в истории человечества.

В 2008 году революции исполнилось 90 лет, погрому – 70. Оба события внутренне связаны между собой, но, несмотря на это, мы видим, как официальный Берлин, как СМИ федеративной республики сосредоточиваются на истории погрома. О революции упоминают в лучшем случае косвенным образом, сочувственно или презрительно, саркастически или снисходительно.

Германская революция – значит вовсе не революция, скажут одни. Позорно проигранная революция – скажут другие. Те, которые ничего не скажут вслух, припомнят поражение в войне, с трудом преодолённый хаос послевоенных лет. То, что случилось в 1918 году, для одних – мелочь, для других – трагедия. И до сих пор реакционеры всех мастей видят в ноябре 1918 года не что иное, как «удар в спину германской армии».

Закончить мировую войну

Многие из тех, кто ежегодно 9 ноября напоминают об убитых и униженных евреях, мало что знают о революции, год которой обозначен в каждой церкви, на каждом памятнике павшим – вместе с другой датой – 1945 годом, которая также означает конец мировой войны. Но эта другая, Вторая мировая, война была доведена до логического конца, до опустошения целой страны, потому что не нашлось той силы сопротивления, которая могла бы остановить безумие.

Вот самый главный факт и самый большой успех революции 9 ноября: она закончила мировую войну. После победы революции в Берлине прошло ещё только два дня, и наступило перемирие. 9 ноября 1918 года в первую очередь победила революция против милитаризма и войны, против гибели на фронтах и против террора военных судов в тылу. Возможно, это и есть одна из причин, почему этому дню отказывают в статусе праздника и даже в памяти. Тем, кто через десятилетия гордится отправкой немецких солдат в «миротворческие» экспедиции, кто именует это «нормализацией внешней политики» и «подготовкой к боевым операциям внутри страны», мало толку от опыта солдат и матросов 1918 года.

Десять лет назад, 11 ноября 1998 года, английская королева и французский президент встретились под Триумфальной аркой Наполеона в Париже, чтобы с большой помпой отметить перемирие. Лучше было бы им встретиться на рейде им. Шиллинга перед Вильгельмсхафеном, где кочегары погасили огонь в корабельных топках[2]. Так начался мир! Без упорного сопротивления, без мужества революционеров эта война длилась бы ещё годы, и число жертв последних лет превысило бы всё, что народы претерпели до этого.

Чтобы понять это, представьте себе, что Вторая мировая война закончилась бы как Первая, осенью пятого года войны, т.е. в 1943 году. И мы, и мир избежали бы бедствий 1944 и 1945 годов. Если бы даже революция 9 ноября привела только к миру, она заслужила бы право год за годом отмечаться как победа человечности и гуманности над милитаристским варварством.

Достижения

Но это не всё. Революция – час рождения немецкой республики. Она свергла императора – кумира целой политической системы, и вместе с ним ту касту князей, которая веками втравливала немецкий народ в беды и войны.

Мужчины и женщины 1918 года сломили прусское трёхклассовое избирательное право, эту привилегию богатых, привилегию не покупать себе политическую власть, а уже в силу собственности владеть ею и наследовать её.

Они дали избирательное право женщинам. Они освободили прислугу и сельских работников от приниженного положения и исключительной власти над ними господ.

И они заложили фундамент политики заработной платы, действующей по сей день. В считанные дни они добились большего, чем все кампании и манифестации предыдущих десятилетий. Постановление о коллективных договорах, устанавливающее приоритет коллективного договора перед частным трудовым соглашением, подписано 23 ноября 1918 года. С 1890 года постоянно год за годом в день 1 Мая рабочие выступали за 8-часовой рабочий день. Понадобилась революция 9 ноября, чтобы зафиксировать на официальном уровне простое предложение: «Регулярное ежедневное рабочее время, не считая перерыва, не должно превышать по длительности 8 часов». Его можно до сих пор прочитать в Бюллетене Рейха от 26 ноября 1918 года. И до сих пор это положение весьма актуально.

Профсоюзы прямо-таки заново родились в огне революции. Число членов социалистически ориентированных Свободных профсоюзов возросло с одного миллиона до почти восьми миллионов человек. И, несмотря на все политические разочарования, эти миллионы новых членов останутся в их рядах вплоть до месяцев инфляции 1923 года. Те пять лет после революции – годы никогда не виданной полноты власти профсоюзов. Никогда до того и никогда после слово рабочих не имело на предприятии такого веса. В октябре 1919 года всеобщее собрание Немецкого союза металлистов, самого большого профсоюза частного сектора Германии, порывает с приспособленческой политикой своего руководства времен войны и избирает новое руководство. И это было осознанием собственной силы! 4 февраля 1920 года рейхстаг принимает Закон о производственных советах, который, несмотря на слабые места, предоставляет советам права, о которых прежним рабочим комитетам приходилось только мечтать. Если и сегодня члены производственных советов защищают права рабочих также в наблюдательных советах, то это заслуга 1922 года.

Всеобщая забастовка

Необходимо иметь в виду это новое соотношение сил на предприятиях, чтобы понять, как удалось профсоюзам в марте 1920 года путём всеобщей забастовки в течение нескольких дней сорвать путч милитаристов, сплотившихся вокруг Каппа и Лютвица.

Это соотношение сил определялось не только в пределах Германии. С октября 1917 года в Европе вздымалась революционная волна, подобной которой не было с 1848 года. Подняли её русские рабочие. Почти точно в день первой годовщины русской революции, в 1918 году, вспыхнула немецкая. 12 ноября немецкая часть Австро-венгерской монархии под руководством социалистов провозгласила себя частью Немецкой республики.

В 1919 году была установлена Венгерская советская республика. Усилилась борьба в Италии и Испании. На этом фоне 13 марта 1920 года наступил «звёздный час» немецких профсоюзов. Без лишних проволочек прозвучал призыв: «Реакционеры … стараются уничтожить достижения Ноябрьской революции. … Призываем поэтому всех рабочих, служащих и чиновников немедленно объявить всеобщую забастовку».

Профсоюзы не только возросли численно, но и усвоили исторический урок. Ещё в 1906 году они выступили на Маннгеймском съезде Социал-демократической партии Германии решительными противниками массовой политической забастовки. И в 1914 году они внесли свой вклад в реализацию политики руководства СДПГ, которое не желало и слышать о всеобщей забастовке против войны, а содействовало политике Гинденбурга и Людендорфа с первого до последнего ее дня. В марте 1920 года, под влиянием революции, профсоюзы приняли правильное решение, не дожидаясь санкции сбежавшего правительства.

Контрреволюция

Здесь следует вспомнить еще кое о чем. В эти дни члены и руководители немецких профсоюзов получили первый сигнал о том, что им грозило. Вместе с революцией ее тенью в историю вступила контрреволюция. Между тем, убийство Розы Люксембург и Карла Либкнехта вызвало у руководителей Всеобщего Немецкого профсоюза лишь слабое сожаление. Сокрушение локальных советских республик наёмниками «свободных корпусов» под верховным командованием социал-демократии было деянием уже более чем постыдным, тем более что офицеры и солдаты с черепом на стальном шлеме отнюдь не скрывали своей политической позиции. Но новое качество публично явило себя 1 марта 1920 года: в Венгрии установился первый фашистский режим. 5 марта Международный союз профсоюзов выступил с призывом к бойкоту, начинавшимся так: «Мы узнали об ужасных, неслыханных преследованиях, которым подвергаются рабочие в Венгрии ныне, при господстве белого террора. Тысячи мужчин и женщин, виновных только в том, что они входят в отраслевые объединения, страдают в тюрьмах и концлагерях»[3].

Вот тогда оно и появляется, это слово, которое объединяет в себе все грядущие ужасы. Потом были споры, подтвержденные целыми библиотеками томов, по вопросу, что же такое, собственно говоря, фашизм. В марте 1920 года, чтобы понять это, не понадобилось многословной теории. Фашизм – это был «белый террор» против «красных», против всех, кто принадлежал к рабочему движению, стоял близко к нему или считался, верно или неверно, причастным ему. Фашизм был политической системой контрреволюции.

Немецкие профсоюзные лидеры, следовательно, весьма хорошо знали, за что и против кого они призывали к всеобщей забастовке. Имели они и достаточно воображения, чтобы представить себе, что означало бы поражение Российской советской республики. Это привело в августе 1920 года к совместному призыву Всеобщего Немецкого профсоюза, СДПГ, Независимой СДПГ и КПГ не допустить прохода через немецкую территорию военных транспортов для войны против Советской России. Что стояло за этим? Реакционное польское правительство вело наступление на ослабленную Гражданской войной Россию и вторглось глубоко в Белоруссию и на Украину. Франция и Великобритания обеспечивали польскую армию припасами. Нельзя недооценивать солидарность немецких рабочих, которая способствовала срыву сроков польского наступления.

Если фашистские режимы в Венгрии и Польше еще можно было считать восточноевропейской политической периферией и проявить к их появлению некое «особое отношение», то для Италии это было уже невозможно. Когда Муссолини установил свой режим в 1922 году, он сделал это в одной из центральных стран Европы, у истока почти всего, чем гордилась Европа.

Итальянский пример стал уроком: «Ни одно общество, где господствует крупный капитал и крупное землевладение, не имеет иммунитета против фашизма. Он является последним прибежищем буржуазной политики, ответом на попытку построить общество без эксплуатации и войны».

Роза Люксембург накануне 1919 года записала в программу КПГ слова, которые звучали пророчески: «Она (эта каста власть имущих собственников) будет защищать своё священное достояние, свои прибыли и свои привилегии эксплуатации зубами и когтями, с той холодной жестокостью, которую проявляла она в течение всей истории колониальной политики и мировой войны».

Она написала это незадолго до того, как сама стала жертвой белого террора 15 января 1919 года.

Антисемитизм и контрреволюция

Два раза попыталась немецкая контрреволюция взять власть: 13 марта 1920 года и 9 ноября 1923 года. В третий раз, 30 января 1933 года, она преподнесла власть путчистам 1923 года на серебряном блюде.

Суть дела состояла в следующем.

Революция была главным врагом. Именно её достижения старались уничтожить, её руководителей убить, её идеи оклеветать и предать забвению. Поэтому нацисты были настолько неравнодушны к дате революции 9 ноября, что намеренно выбрали её пятую годовщину днём своего путча, поэтому они с тех пор ежегодно в этот день встречались в кругу «старых борцов» и приурочили наречение известной организации именем «SS» к этому же дню, а в 1938 году они решили избрать именно эту дату, чтобы свести счеты с евреями.

Здесь мы подошли к очень важному пункту. Фашисты не должны быть обязательно одновременно и «юдофобами», и евреи могут быть фашистами, примеры этого даёт итальянское движение до его союза с немецкими нацистами[4]. Но сегодня, после массовых преступлений немецких фашистов против евреев, это болезненная тема.

В мае 1919 года, когда носители идей революции и её враги ещё были живы и деятельны или живо стояли перед глазами, было относительно легко осознать связь антисемитизма с контрреволюцией. Одна из руководящих социал-демократических газет, «Бренкише Тагеспост» из Нюрнберга, тогда писала: «Волна враждебности к евреям катится по всей стране. На плакатах, в призывах, в листовках во всех видах разжигают страсти и натравливают обывателя на евреев». Особенно на приморских равнинах Северной Германии «отождествляют еврейство с революцией. Они убивают евреев, но имеют в виду революцию. В этом тайна их приверженности антисемитской травле, которая продолжает угрожающе нарастать»[5].

Старые товарищи могли вспомнить, читая эту статью, как с 1890 года, с окончанием преследований социалистов по бисмарковским законам, буржуазные и церковные круги подняли волну антисоциалистического, в том числе антисемитского «просвещения», чтобы продолжить пропагандой то, что полицейской сабле временно не удалось.

Альтернатива

Сейчас не принято ставить вопрос об альтернативах исторического развития: «Что было бы, если бы…?». Рискнувшего поставить вопрос таким образом упрекают в «ненаучности». Историки, в общем, довольны возможностью убедительно показать, как всё обстояло на самом деле. Даже в этом случае возникают споры. Но нам, желающим всё-таки извлечь уроки из истории, следует поставить вопрос об альтернативах, о других, не осуществлённых, возможностях. Причем ни в какой другой день этот вопрос не стоит так остро, как 9 ноября.

Я хочу здесь привести два текста, которые были написаны в этом, можно сказать, историческом контексте, и лишь потом раскрыть, кто их авторы и когда они были сформулированы.

Текст первый: «Если бы удалось привести исторический процесс единым революционным действием к тому, чтобы немецкий пролетариат стал на сторону русского и венгерского, мы сделали бы огромный шаг вперёд. Мы дали бы очагам социалистического режима совершенно другую моральную и материальную опору и могли бы раскрутить маховое колесо мировой истории совершенно в другую сторону. Тогда пролетариат западноевропейских стран не откатился бы назад из-за того, что мы спасовали перед этой задачей».

И второй текст: «Если бы немецкие рабочие в ноябре 1918 года последовали за Карлом Либкнехтом и его идеей, то Вторая мировая война никогда не разразилась бы. Мóря крови и слёз избегли бы тогда немецкий народ и человечество. Тогда не было бы ни Адольфа Гитлера, ни концлагерей, ни холокоста. Европа не превратилась бы в руины».

Первый текст – из речи металлиста (т.е. члена профсоюза работников металлопромышленности) Роберта Дисмана, произнесённой им в качестве спикера левой оппозиции на 14 очередном всеобщем собрании профсоюза металлистов в Штутгарте 16 октября 1919 года. Он бросает горькое обвинение, но он также убеждён в том, что ещё не поздно круто повернуть руль и исправить ошибки. Начало было положено в Штутгарте, когда металлисты избрали новым председателем профсоюза как раз Роберта Дисмана, члена Независимой СДПГ, созданной незадолго до этого, в 1917 году, из-за протеста против политики прежнего партийного руководства по отношению к войне.

Второй текст – из речи коммуниста Фрица Мартина, члена производственного совета у «Heraeus», которую он произнёс на первомайском митинге 1946 года перед фасадом случайно уцелевшего замка, перед слушателями, за спинами которых лежал сожжённый город Ханау[6].

Честно говоря, мы не знаем, что вышло бы из победившей в 1919 году на стороне Советской Венгрии и Советской России «Германской Федеративной Социалистической Республики» на протяжении десятилетий. Возможно, что и она нашла бы со временем печальный конец. Относительно достоверным из сказанного коллегой из Ханау можно признать то, чего не случилось бы. Осмыслить это, представить себе лишь на миг эту возможность жизни вместо разрушения – это самое большее, чего мы можем добиться.

Мы и они

Разумеется, картина истории, которая из событий 9 ноября признает лишь погромную ночь 1938 года, мало способствует извлечению исторических уроков, даже если говорить о ней много и часто. Да и причин самого погрома таким образом не понять. История немецкого рабочего движения является частью огромных всемирных усилий по созиданию справедливого общества. Эти усилия совершались на протяжении большой полосы потрясений, начавшейся в 1830-х годах и достигшей апогея во втором и третьем десятилетиях XX века. Из прошедших 178 лет, на фашистскую диктатуру в Германии приходится лишь 12, т.е. чуть больше десятилетия.

Факт, что период существования контрреволюционной диктатуры как особой формы буржуазного господства редко бывает более долгим, чем время жизни того революционного движения, которое обусловило появление данной диктатуры, заложен в самой сути последней. Чем успешнее она действует в процессе уничтожения политических противников, тем быстрее изживает сама себя. Наконец наступает момент, когда ее заказчики больше не готовы нести бремя издержек, налагаемых на них действиями их собственных воинствующих ставленников. Даже немецкие нацисты питали подозрения, что время работает против них, когда, предаваясь фантазиям о «тысячелетнем Рейхе», не представляли себе, как пережить ближайшие пять лет.

Сосредоточение всего внимания на германской диктатуре как виновнице тех чрезвычайно драматических событий, которые пережил мир в 1933-1945 гг., затрудняет отчетливое понимание того, сколь жалки по сути своей будни контрреволюции. Возможно, осознать это помог бы такой, к примеру, мысленный эксперимент. Представим себе, что германский диктатор оставил бы в покое евреев, завершил бы войну «своевременно» или не начал бы ее вовсе. Затем в 1950-е гг. он стал бы союзником США и мирно дожил бы до седин, чтобы скончаться в 1975 г. вместе со своим режимом. Через два года после этого НСДАП самораспустилась бы, и глава дома Гогенцоллернов к радости бульварной прессы стал бы королём Германии.

Неуместная мысль? Однако в Испании произошло именно это, и тем не менее никто не хочет сказать, что диктатура Франко, пришедшая к власти с помощью бомб Гитлера и Муссолини, не была фашистской.

Главный противник

Фашистские режимы на Иберийском полуострове прекратили существование более трёх десятилетий назад. Следы европейской гражданской войны стёрлись. Никто уже не может сказать: «Уходи к ним!», как говорили на Западе во времена ГДР. Советский Союз распался сам. Панков, любимый элитный район в Берлине, не стал больше. Туристы, вернувшиеся из Израиля, думают, что Берлинская стена – прямо-таки симпатичное сооружение по сравнению со стеной, увиденной там[7].

В Бранденбурге, в Лужице (и не только там) неонацисты представляют собой часть «деревенской субкультуры». И кто хочет услышать истинно левые лозунги, пусть приглашает к себе Норберта Блюма или Хайнера Гайслера[8]. В этом заключается новизна ситуации, в которой бесспорно одно: весь политический спектр смещается в правую сторону, и соотношение сил изменяется не в пользу рабочих. Отмар Шрайнер говорит о «десоциалдемократизации» своей партии в эпоху Шрёдера. И действительно, неоднозначные воспоминания вызывают события лета 1998 года, когда молодёжь профсоюза металлистов во время Франкфуртского фестиваля утопила в Майне куклу с лицом Гельмута Коля. Она же не знала, что будет потом!

Профлидеры очень старались заполнить вакуум на левом фланге политического спектра, но пока это ещё не более как рыхлое «распределение постов». И так же как носители парламентских мандатов социал-демократов заботятся о том, что будет с этими их мандатами в дальнейшем, так и левой партии также трудно ввиду возрастающего признания найти подходящих кандидатов для своих избирательных списков.

Думаю, что и в этих процессах самокритики и самоопределения помогает знание сложного исторического пути левых, разнообразия источников, периодов объединения и раскола, времен подъёма и времен преследований, фазы выяснения истины и длительных заблуждений, которые вели к отходу стольких людей от политического рабочего движения.

Несомненно, необходимо год за годом снова и снова вспоминать, на что были способны фашисты вообще и немецкие нацисты в частности тогда и сегодня. Но не менее важно напоминать, какую огромную силу представляло собой рабочее движение перед катастрофой XX века, и какой оно могло бы стать вновь, если бы только смогло захотеть. Одно не исключает другого. Мы нуждаемся и в том, и в другом. Мы должны защитить улицы от неонацистов, и вместе с тем мы должны осознать: не они являются главным противником, а система, которая впервые в истории отбросила все ограничения и вот уже на два десятилетия установила почти абсолютное господство над миром. В этом новизна происходящего, но, тем не менее, историческая эпоха, начавшаяся в 1991 году, имеет некоторое сходство с миром до 1917 года, с тем миром, который в буржуазных учебниках значится под заголовком: «Эпоха империализма». Понятие «империализм» практически исчезло из нашего политического языка, но глобализация по сути своей означает то же самое. Кое-кто разочаруется, увидев в этом возвращение призрака прошлого, с присущими ему голодом и колониальными войнами, бедностью и расточительностью. Однако им следует знать: в ноябре 1918 года рабочие и работницы, солдаты и матросы сумели остановить махину Первой мировой войны. У них мы можем и должны учиться.