«Фидель» – значит «Верный»

А.В. Легейда

1. Не стало Фиделя Кастро…

Сначала трудно было в это поверить. Ведь столько раз буржуазные СМИ уже спешили сообщить о его кончине «городу и миру». В данном случае город – это, конечно, Майами, больше чем полувековая «столица» кубинской, да и всей латиноамериканской контры. Те, кого на Острове Свободы метко прозвали «гусанос» – «черви» или «гусеницы», – уже столько раз выползали на улицы Майами некрофильски праздновать смерть своего главного врага. И всякий раз оказывалось, что слухи о ней сильно преувеличены. «Гусанос» приходилось понуро уползать обратно – дожидаться, по старой испанской поговорке, «пока мимо пронесут труп врага». Очень многие так и не дождались.

А ведь сколько раз смерть проходила совсем рядом, уже замахивалась косой! Давно известна поговорка: «Смелого пуля боится». И все же сомневаюсь, что в долгой и жестокой истории человечества найдется другой Человек, посрамлявший костлявую столько раз…

Первый, насколько известно мне, – еще в двадцать лет, когда он студентом записался в экспедицию против доминиканского тирана Трухильо. Если верить слухам, он тогда приписал себе год – классному спортсмену с виду нетрудно было дать и больше требуемых 21. Перед самым отплытием власти, следуя «традиции» – так было еще с экспедицией, подготовленной Хосе Марти из США, будет и перед отплытием «Гранмы» из Мексики, – по указке Вашингтона конфисковали оружие и арестовали волонтеров. Всех, кроме Фиделя, решившегося переплыть бухту, где водились акулы. Второй раз – через год, в апреле 1948-го, когда он отправился в колумбийскую столицу Боготу на конференцию студентов Латинской Америки. Это был открытый вызов проходившему там же учредительному конгрессу Организации американских государств – «министерства колоний США». Вдохновитель протеста, кандидат в президенты Хорхе Эльесер Гайтан, в день открытия обоих форумов пал от пуль фашиста. Почти безоружный народ, страстно любивший своего лидера, буквально бросился на врагов. В Колумбии началась гражданская война, продлившаяся фактически до нынешних переговоров о мире, решающий этап которых проходил в Гаване. А тогда, почти 70 лет назад, в ряды восставших боготинцев одним из первых встал юный Фидель. И не взяли его ни пули фашистов, ни пламя подожженной столицы, ни бомбы североамериканских стервятников…

Третий раз смерть прошла стороной при штурме «Монкады», не удавшемся из-за непредсказуемого стечения обстоятельств. Четвертый – всего через несколько дней, когда на поиски Фиделя, скрывшегося в горах Сьерра-Маэстры, Батиста направил воинскую команду с поручением: задержанного немедленно уничтожить «при попытке к бегству». Задержать удалось, убить – нет: офицер, получивший тайный приказ, не стал его выполнять. Не поднялась рука или просто понял, что иначе товарищи героя отомстят убийце или «свои» сделают исполнителя козлом отпущения? Так или иначе, коса смерти опять просвистела мимо, а тому офицеру через несколько лет предстояло служить уже в новой кубинской армии…

Пятый раз смерть осталась с носом при высадке с «Гранмы» – столь же, если не более неудачной, чем штурм «Монкады», – и скором нападении карателей, застигших экспедиционеров врасплох. От отряда осталась горстка бойцов, и те были рассеяны. Много раз в истории Латинской Америки, как до, так и после «Гранмы», подобный разгром означал конец герильи. Батистовские газеты уже спешили сообщить о гибели смутьяна № 1, и это было не просто вранье, а карт-бланш карателям на «бесследное исчезновение» намеченной жертвы («он ведь давно мертв, какие могут быть претензии?»). Но когда две группы уцелевших бойцов во главе с Фиделем и Раулем наконец встретились, старший брат, едва узнав, что у младшего целых пять винтовок, воскликнул: «Ну, теперь-то мы точно выиграем войну!»

Шестой раз – через несколько месяцев, когда командира повстанцев должен был убить провокатор из крестьян, польстившийся на иудины сребреники. Предатель был раскрыт, судим партизанским судом и по заслугам расстрелян. После победы братья Кастро не забыли его семью – оба сына окончили военные училища и достойно служили родине.

Седьмой раз – в начале 1960 года, когда враги взорвали в гаванском порту бельгийское судно «Ля-Кубр» с грузом оружия. Второй взрыв специально рассчитали на то время, когда люди соберутся разбирать руины и, как принято в революционной стране, устроят импровизированный митинг, где главным оратором будет ясно кто. Его задержала поломка машины…

Дальше перечислять нет смысла. Покушений на жизнь Фиделя, уже как вождя победоносной Революции, насчитывают более шестисот. Чего только ни измышляли «рыцари плаща и кинжала» – во что ни закладывали адских машин (даже в раковины на пляже), какими бациллами и вирусами ни заражали предназначенные ему «подарки»! Когда много лет спустя дела ЦРУ стали предметом сенатского расследования, в Лэнгли изволили рассекретить среди прочего план отравления Фиделя препаратом таллия – дескать, только затем, чтобы выпала борода и вместе с ней исчезла «харизма». Так мы и поверили, что отравители ограничились бы нелетальной дозой: незадолго до того именно таллием был умерщвлен один из африканских лидеров, неугодных Вашингтону и его союзникам.

Но что касается Фиделя – все зря! С позором уходили в отставку боссы спецслужб; гибли физически, от пуль террористов, или политически, от подготовленного провокаторами компромата, президенты, нанявшие тех и других против Фиделя. А он, назло им всем, оставался жив, жив и еще раз жив! Не только для истории, как безвременно ушедшие герои, – жив и в самом прямом смысле. До самого 90-летия и еще три с половиной месяца…

2. Это может показаться чудом – не только в переносном, но и в буквальном, религиозно-мистическом, смысле. Нынче время такое, когда снова принято «объяснять» едва ли не все в истории чудесами господними. Но нам, вслед за стариком Лапласом, не требуется этой «гипотезы». Фиделя и без вмешательства свыше хранил не только случай. Два-три раза на самой заре жизни и борьбы – да, элементарно повезло. Иначе мы бы о нем ничего и не узнали – мало ли потенциально великих жизней оборвано слепой стихией «предыстории человечества»? Но потом уже прав становится фельдмаршал Суворов: «Раз удача, два везенье, помилуй бог, надобно же и уменье!»

В чем оно, это умение Фиделя? В военно-спортивной сноровке, в хорошем обеспечении безопасности отряда, повстанческой армии, революционной власти и их руководителей? Да, и в этом. Но сводить к этому все – разновидность той же веры в чудеса.

Главное качество политика, несущее победу и хранящее от врагов, – умение на каждом этапе верно уловить решающее звено, взявшись за которое можно вытянуть всю цепь. Тогда сторонников и сочувствующих будет гораздо больше, чем противников. Настолько, что уничтожить лидера окажется не так-то просто и слишком опасно для самих врагов. А потом уже и практически невозможно – когда за него встанет большинство народа, которому будет что защищать, и народ этот будет организован для защиты своей свободы.

Но чтобы достичь этого, нужно многое. Нужно по-настоящему знать свою страну, в которой и ради которой действуешь. Фидель очень хорошо знал ее уже в год «Монкады» – об этом ярко свидетельствует его речь-программа перед батистовским судом. Редкое название столь точно отражает не только содержание документа, но и перспективу будущего: «История меня оправдает».

Еще нужно глубоко проникнуться революционной традицией своей родины, дышать ею, сродниться с ней. Фиделю и это было дано как немногим. С молодых лет он осознал себя как продолжателя великого дела борцов за свободную Кубу: Сеспедеса, Масео и больше всего Хосе Марти – Апостола независимости. А осознав, выступил флагманом «поколения столетия Апостола», бросившего вызов узурпатору Батисте.

Но и этого мало. Поскольку страна находится не на острове Утопия, а в реальном большом мире, обязательно нужно вовремя уловить главный нерв эпохи. Этим нервом в XX веке была борьба двух систем, двух лагерей – империализма и социализма. Фидель Кастро, несмотря на все свершенное им до начала 60-х, никогда не стал бы тем Фиделем, которого узнал мир, – а остался бы выдающимся, но лишь очередным из многих, героем и мучеником неравной борьбы с «дядей Сэмом», – если бы не встал в мировой борьбе на верную сторону. Да еще и в идеально верный момент – как скажет он сам, «минута в минуту, секунда в секунду». Ни раньше, ни позже. Иначе – неминуемая гибель.

Да, ему и его товарищам и здесь по-своему повезло. Больше никому в XX веке не выпала такая удача – мировой социализм, и прежде всего СССР, был уже достаточно силен и еще достаточно революционен, чтобы надежно прикрыть Остров Свободы под самым носом у врага. Но ведь этот уникальный момент надо было не пропустить, его надо было не испугаться, не разменять на мелочи. Не просто получить помощь, как многие другие, но, во-первых, переплавить ее в достижения исторического масштаба, во-вторых, уметь самим «платить долг человечеству» (слова Марти, часто цитируемые Фиделем). Не скупясь и не страшась риска.

А рисковали он и его товарищи не только своей жизнью. Вместе со всем Островом Свободы бестрепетно смотрели в лицо самой грозной, ракетно-ядерной, Смерти в дни карибского кризиса в октябре 1962-го. И потом как минимум еще раз, в 1988-м, когда громили расистов в Анголе, уже зная, что тем передано Вашингтоном ядерное оружие, и перебросив в братскую страну ракеты, охранявшие кубинское небо.

Как верно понял Маркс, человеческая сущность – это ансамбль общественных отношений. Без нее жить Человеку не дано. Для Фиделя и его товарищей стержнем такой сущности стало дело мирового социализма. Ради воплощенного в нем Будущего они выдержали непосильное другим испытание угрозой всеобщей гибели.

3. Кубинцы не зря сравнивали Фиделя с мощным, твердым как железо и неподвластным никакой гнили деревом кагуайран. Его не смогли сломать и ураганные ветры самой истории. Многие, в том числе самые выдающиеся, люди умирали – не насильственной, так «своей» смертью, – когда современникам и им самим представлялось, что их эпоха ушла, дело, которому отдана жизнь, побеждено или исчерпано. Но Фиделя и его сподвижников не отравило ядом безнадежности даже падение – увы, бесславное – европейского социализма и самого СССР. В себе и своих товарищах, в малой Родине – Кубе – и Великой Родине – Латинской Америке – нашли они продолжение той человеческой сущности, что дала им силы жить и бороться дальше. Перебороть даже годы двойной блокады, дипломатично названные «особым периодом в мирное время» (первые два слова, без продолжения, означали войну, вероятно ядерную). В том, что им это удалось, – непреходящая заслуга Фиделя, без которой мир был бы сегодня намного хуже. Или, как знать, уже не был бы вовсе…

Последний раз смерть замахнулась косой десять лет назад, накануне его 80-летия. Нескоро мы с достоверностью узнаем, чем была та тяжкая болезнь, тот край физического небытия, – данью возрасту и сверхчеловеческому напряжению, надломившему даже столь могучий организм, или подлым ударом, нанесенным-таки рукой врага во время поездки в одну из дружественных стран (не один народный лидер Латинской Америки за эти годы ушел из жизни при обстоятельствах, мягко говоря, подозрительных). Так или иначе, смерти еще раз пришлось обломать косу о Фиделя. Конечно, на ее пути встала медицина Острова Свободы, заслуженно признанная всем миром, вскормленная высшей человечностью социализма в единстве с суровой необходимостью защитить родину от биологического оружия государственного терроризма. Но и виртуозность медиков ненадолго одолела бы смерть, будь у них иной пациент. Или не с такой железной волей и внутренней дисциплиной – тут всем все ясно. Или – что менее очевидно – не с такой душевной чистотой, достоинством и человеческой скромностью в высшем ее смысле (в испанском языке для разных форм этого качества есть несколько слов). Чтобы не цепляться за власть ради власти, физически уже неподъемную, не превращаться на склоне лет в больную тень самого себя, не дискредитировать немощью дело, которому служишь (горьких примеров в недавней истории нашей и других стран, увы, предостаточно). Вовремя передать высшие полномочия тому, кто достоин и в силах (конечно, Фиделю и всей Кубе очень повезло, что исторический лидер ее Революции не один – рядом весь путь прошел Рауль, брат по крови и по духу). Самому же держать, пока хватит сил, тот участок фронта «битвы идей», который посилен и на котором он по-прежнему незаменим.

4. Молодость и старость, как все на свете, едины в своей противоположности. Не только в банальном смысле преемства и смены поколений, но и в более глубоком. В самой истории есть времена «молодые» и есть «старые». Владимир Маяковский, певец зари «молодой» эпохи, отчетливо это сознавал, называя свою Родину «страна-подросток» и во весь богатырский голос призывая:

Как-то мы вдвоем с самым близким человеком, которого уже нет в живых, слушали слова советской песни 30-х годов: «Молодые капитаны поведут наш караван». По проницательному суждению моего Товарища, в песне 70-х или начала 80-х скорее пелось бы: «Пожилые ветераны…». Поистине, каждому времени свои песни. Это сказано не в похвалу одному и не в осуждение другому – они таковы, какие есть. У каждого из них свои достоинства и недостатки, свои достижения и опасности.

Когда революционная эпоха на подъеме, то понятно, что молодые, ею вскормленные, слышат и чувствуют ее «музыку» (А. Блок) вернее, чем старшие, выросшие в иное время. В такие звездные мгновения истории молодежь, при всей ее неопытности, наивной бескомпромиссности и подчас жестокости, по большому счету права. Дело не только и не столько в возрастном нонконформизме – хотя и в нем тоже, – сколько в том, что «дети похожи не на своих родителей, а на свое время».

Но эта же закономерность оборачивается иной стороной, когда революция идет на спад или временно сходит с исторической арены. Тогда уже старшие – конечно, лучшие из них – выглядят, по Марксу, «титанами, которых только всемирный потоп может оставить на поверхности общества или которые могут только предшествовать общественному потопу». Поколению, выросшему в тени безвременья – в своей стране и/или в мире, – до титанов далеко. Это не вина молодых, но политически и нравственно возмужать они могут только вопреки безвременью, а значит – восприняв традицию лучших времен от лучших из старших. Кто в исторически сумеречное время льстит молодежи и торопит омоложение кадров ради омоложения, тот либо страдает «простотой хуже воровства», либо занимается демагогией именно воровства ради. Поддаться этому соблазну – все равно, что доверчиво ступить на изумрудно-зеленую травку, под которой лишь опытный лесовик распознает гибельную трясину.

Времена действительно не выбирают. Велик тот, кто в полной мере реализует их сильные стороны и максимально купирует слабые. Одна из граней исторической уникальности Фиделя и Рауля – в том, что они, как никто, соединили в своей судьбе обе ипостаси. И каждую – с большой буквы.

В юные годы моего поколения именно их Революция и они сами олицетворяли для всего мира Молодость. В конце 50-х и в 60-е, даже еще в начале 70-х именно молодость, со всеми ее плюсами и минусами, была синонимом Революции, а кубинские командантес – поистине молодыми капитанами, что вели ее караван вперед. Не в обиду Раулю и не только юбилея ради, признаем: этот образ олицетворял прежде всего Фидель. В тогдашнем восприятии вровень с ним стоял разве только бессмертный Че. Еще и поэтому нам, росшим и мужавшим в те годы, столь трудно было представить, что Фиделю – уже 90.

Но в истории и культуре человечества видное место принадлежит и седобородым героям. Библейский Моисей; последний великий царь скифов Атей; непобедимые стражи Ирландии – Бриан Боруа и Шотландии – Роберт Брюс; благородные защитники индейской Америки Бартоломе де лас Касас, Бернардино де Саагун, Васко де Кирога и Антониу Виейра; бразильский предшественник Фиделя – Луис Карлос Престес; лидеры испанских, португальских и чилийских коммунистов – Долорес Ибаррури, Алваро Куньял и Луис Корвалан; последний из основателей никарагуанского Сандинистского фронта – Томас Борхе; борец с южноафриканским апартеидом Нельсон Мандела и его собрат по борьбе Роберт Мугабе… Все они продолжали борьбу и на девятом десятке. Груз лет лишь подтверждал неодолимость правого дела, вселяя веру и доблесть в своих, подавляя и устрашая врагов. А главное, они несли в себе, говоря современным нам языком, преемственность истории, что особенно важно в годины поражений и потерь, когда день сегодняшний и даже вчерашний не служит надежной опорой.

«Пожилые ветераны» Кубы и сегодня героически держат оборону против «оранжевой чумы». Поскольку не теряют самообладания, трезво сознавая, что контрреволюция есть неотъемлемая теневая сторона революции, которая «лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться» (Ленин). Вопреки всем воплям о «тоталитаризме» и прочим инспирированным истерикам не прошедшей революционной закалки «прогрессивной общественности».

Чтобы с полным правом войти в фалангу, в хорошем смысле, патриархов истории, обязательно кроме всех заслуг еще одно качество. Лаконично его можно выразить одним словом – верность. И этим качеством Фидель обладал как никто из политиков старшего поколения, стоявших у руля до начала XXI века. Глубоко символично, что само его имя, памятное сотням миллионов людей, означает именно «Верный».

5. В годы его юности иные «ортодоксы» не верили в серьезность революционных убеждений сына землевладельца – чуть ли не «помещика-латифундиста», да еще уроженца Испании, причем самого консервативного ее края – Галисии, земляка каудильо Франко. Так наверняка думало и приближенное к батистовскому «двору» семейство нуворишей Диас-Балартов, поспешившее всеми неправдами выдать дочку за подающего надежды будущего адвоката, лучшего выпускника престижного иезуитского колехио. Его левые связи не пугали прожженных дельцов – мало ли радикальных студенческих лидеров становилось, повзрослев, вполне респектабельными буржуазными политиками. Даже сам Батиста двадцать лет назад начинал «непримиримым революционером», а уж он-то был мулат из низов, лишь антидиктаторским восстанием вознесенный из сержантов в генералы. И таких «выходцев из народа», жаждущих никогда в него не возвращаться, среди «своих сукиных детей» дяди Сэма всегда хватало – взять хоть Сомосу, хоть Трухильо, хоть Дювалье. Чего же бояться юноши из «приличной» семьи? Даже когда он уже во главе Повстанческой армии триумфально вступал в Гавану, многие буржуа, презиравшие выскочку Батисту и его клику мафиози, украшали шикарные авто надписями: «Спасибо, Фидель!»

Как же могло произойти, казалось, невозможное? Почему бытие в данном случае не определило сознание? В общем виде можно ответить: потому же, почему социальное происхождение не стало определяющим для идейно-политической позиции сына преуспевающего юриста Карла Маркса, наследника крупного фабриканта Фридриха Энгельса или Владимира Ульянова, сына заслужившего наследственное дворянство инспектора народных училищ. Классическая марксистская формула в ее неусеченном виде гласит: «Общественное бытие людей определяет их общественное сознание». Объективная обусловленность личности в целом имеет не индивидуальный или семейный, а общественный масштаб. Только рассматривая человеческую судьбу именно в этом масштабе, можно правильно понять и личные обстоятельства биографии.

Возможно, где-нибудь в перуанской Сьерре имение Кастро-старшего и считалось бы латифундией (как на старом Кавказе шутили, что владелец одного барана – дворянин, а десяти баранов – князь). Но на Кубе понятие «латифундия» к середине XX века обозначало гигантскую земельную собственность североамериканских монополий и, во вторую очередь, ассоциированных с ними местных «владельцев заводов, газет, пароходов». Отец многочисленного семейства в глухом Биране был по кубинским меркам не более чем землевладельцем средней руки. К тому же семья жила в провинции Орьенте, где природные условия не благоприятствовали крупным аграриям, а средние землевладельцы в повседневной жизни не очень отличались от зажиточных крестьян-гуахиро. Между теми и другими практически не ощущалось классового конфликта. Жители небогатого гористого края – «Сьерры», большей частью занявшие пустующие земли на свой риск, привыкли сообща защищаться от загребущих рук олигархов равнины – «Льяно». (Потому, кстати, зажиточные семьи так стремились непременно выучить одного из сыновей на адвоката – иначе не отстоять права свои и односельчан). Старики еще помнили, как целыми селениями уходили в партизанские леса – «манигуа» – сражаться с испанскими колонизаторами. Испанец, пусть и бывший солдат побежденной армии, но приехавший уже в независимую страну на свой риск, – совсем не то: за ним не стоит колониальная машина грабежа и подавления, о нем и его детях судят по их делам…

Теперь появился враг более страшный. Монополии США положили глаз на красные земли Орьенте, богатые стратегическим сырьем – никелем. Скупленные ими огромные территории окружили имение семьи Кастро и участки их соседей-гуахиро со всех сторон. Как вспоминал Рауль Кастро, первым проблеском его политического сознания был детский вопрос: «Что же здесь принадлежит нам, кубинцам?»

Представим себе реальную перспективу ближайшего будущего вроде бы благополучной семьи Кастро и ее менее удачливых соседей, не свершись на Кубе революция. В один прекрасный день к старшему брату Рамону, унаследовавшему имение отца, явились бы посланцы никелевой корпорации с «дружеским» советом: продать землю по сходной цене и повлиять на соседей, чтобы тоже не артачились. Откажешься – только тебя и видели. Вместе со всей семьей, со всеми соседями «бесследно исчезнешь». У корпорации всегда найдутся хорошо оплачиваемые «эскадроны смерти» или как они там тогда назывались. И даже брату-адвокату не найти в глуши никаких концов.

Можно, конечно, посоветовать брату бросить все, а самому постараться сделать с помощью тестя и шурьев карьеру в Гаване. Но не каждый готов обречь на прозябание в трущобах односельчан, друзей детства. Да и не их одних. Биран – маленькая модель всей Кубы, даже всей Латинской Америки. Именно на землях Орьенте, в бухте Гуантанамо, по-хозяйски расположилась пентагоновская база. От Орьенте недалеко до захваченной США Пуэрто-Рико, рядом Гаити и Доминиканская Республика, придавленные сапогом «своих сукиных детей» Вашингтона, – не это ли ожидает родину, если спустить «сукину сыну» наглый переворот?

Батиста, между прочим, уже готовился рассечь Кубу каналом, по которому было бы удобно крейсировать военному флоту янки, чтобы отделить относительно зажиточную западную часть острова от бедной восточной, где среди изобильной природы часто можно было встретить людей на кривых от рахита ногах. Удайся диктатору этот план – западная половина Кубы в лучшем случае уподобилась бы Доминиканской Республике, а восточная, скорее всего, разделила бы участь Гаити. Да и то в худшем виде, ибо нынешняя реальность даже этих стран в немалой мере смягчается близким примером и реальной поддержкой Острова Свободы…

Каждый сделал свой выбор. Семья Кастро первой передала земельные излишки в фонд аграрной реформы. Рамон до конца жизни продолжал хозяйствовать на земле уже как директор государственной опытной фермы. Незадачливая супруга Фиделя вместе со всем кланом Диас-Канелей подалась в США, где теперь уже их младшее поколение «блистает» в антикубинском лобби. Сын, юный Фиделито, остался с отцом, а в дальнейшем получил в СССР специальность физика-ядерщика.

Так что в том факте, что сыновья биранского землевладельца стали революционерами-антиимпериалис-тами, нет никакого опровержения исторического материализма – есть лишь его подтверждение.

6. Верность Фиделя не заключает в себе ни грана догматического окостенения. В своей долгой жизни он бывал очень разным. Говоря словами древней пословицы, времена менялись – и он менялся вместе с ними. Но не плывя по течению, а вырастая сам и помогая расти своей стране – в обстоятельствах, заданных мировой историей, однако допускающих возможность конкретного вклада в прогрессивное изменение этих обстоятельств.

Не следует воображать, будто Фидель уже на университетской скамье замыслил «хитрый план»: как провести проклятых янки и лишь в подходящий момент «раскрыть карты». В реальной политике, которую делают не единицы, а массы, так не бывает. Выдавать себя не за того, кто ты есть, политик не может – он и сам не заметит, как маска, стараниями «делающей короля» свиты, намертво прирастет к лицу. В политике возможно лишь меняться самому вместе с возглавляемой тобою организацией, с ее социальной базой. Именно так менялся Фидель. Иначе революции вряд ли удалось бы победить, не вызвав на себя раньше времени губительный огонь главного врага.

В 50-е годы, когда Рауль и Че уже стали коммунистами, Фидель еще осознавал себя «гуманистом», продолжателем Хосе Марти (между прочим показательно, что не националистом – немаловажная предпосылка восприятия марксизма, да и вообще открытости миру во всей его широте). Когда Вашингтон ответил на аграрную реформу убийственными «санкциями» – он с товарищами, со всем народом, ответил экспроприацией североамериканских монополий и бросил в лицо врагу две Гаванские декларации – манифест боевого антиимпериализма. В ответ на предательский авианалет, накануне высадки врага на кубинский берег, перед тысячами готовых к бою милисианос провозгласил вслух то, что уже совершалось в реальности: «демократическую и социалистическую революцию». В начале 60-х возглавил объединение трех революционных организаций в новую партию, которая назвала себя Коммунистической лишь тогда, когда стала такой на деле.

Та же способность меняться, не изменяя себе и своему делу, всегда отличала Фиделя и в международных делах. В 60-е он страстно отстаивал право народов на вооруженную борьбу с империализмом. В начале 70-х стремился помочь Чили до конца исчерпать шансы мирного пути революции. Несколько лет спустя привел кубинских воинов-интернационалистов и их братьев по оружию к новым победам в Африке и Центральной Америке. В конце XX и начале XXI века всеми силами поддержал Уго Чавеса, Эво Моралеса, Даниэля Ортегу и Рафаэля Корреа, открывших Великой Родине снова мирный путь вперед.

На распутьях последней трети XX века Фидель, как былинный богатырь, счастливо избегал выбора между дорогами, равно ведшими в губительные тупики. Когда коммунистическое движение расколол советско-китайский конфликт – он, не беря слепо под козырек ни одной из сторон, до последнего старался помочь им найти общую основу защиты социализма и свободы народов от общего врага. Когда в Чехословакию вступили войска Варшавского договора – он не пошел ни с теми, кто клял «советскую агрессию», ни с теми, кто прославлял исполнение интернационального долга и ставил на этом точку; решительно поддержав защиту социализма, он один попытался открыто и своевременно привлечь внимание к его реальным проблемам, чреватым контрреволюцией. Когда началась «перестройка» – опять же единственным из лидеров компартий не побежал за нею «задрав штаны», но и не стал отчаянно упираться в статус-кво вчерашнего дня, а развернул на Кубе свою «ректификацию» – «очищение» – ради упрочения социализма, а не его подрыва и разрушения.

Для иных на словах «принципиальных» товарищей он был и остается чуть ли не оппортунистом. Настоящие оппортунисты не прочь сослаться на его политическую гибкость – мол, и они на сколько-то лет раньше или позже предлагали «почти то же самое». На подобное рассуждение Ленин как-то ответил, конечно в переносном смысле: «Год назад вас расстрелять следовало за это». Права древняя мудрость: «когда двое говорят одно и то же, это не одно и то же». В политике важно не только (а иногда и не столько) что сказано или даже сделано, но и когда, почему, при каких условиях и не в последнюю очередь – кем. Право на гибкость методов дается только принципиальностью и верностью главному.

В чем Фидель поистине был непоколебим как скала? Чему он оставался верен всегда, при всех необходимых компромиссах? Великой идее нового общества – без эксплуатации, угнетения и истребления людей людьми. Делу борьбы угнетенных империализмом народов – Кубы, Латинской Америки, всего мира. Боевой солидарности борцов за социальное и национальное освобождение. Нерасторжимой слитности подлинного патриотизма и подлинного интернационализма. Высокой революционной морали. Неприятию любой лжи, малейшего обмана и самообмана.

7. Его сердце остановилось в 60-ю годовщину отплытия «Гранмы» к берегам Кубы из мексиканского порта Туспан. Будто сбылось сказание древних центральноамериканцев о бородатом герое-полубоге Кецалькоатле, отплывшем, когда его покинули силы, на плоту из змей в то же море, в сторону рассвета. Хосе Марти интуицией поэта предрек, как оказалось, не только себе: «Жил я честно, в награду за это я умру лицом на восход».

Теперь прах Фиделя покоится в красной земле родной Орьенте (пусть нет уже на Кубе провинции с таким названием – она дала начало нескольким провинциям, что тоже знак пройденного страной немалого пути), на мемориальном кладбище Сантьяго-де-Куба. Этот город недаром стал побратимом Ленинграда – он тоже по праву зовется колыбелью Революции. Сюда мечтали, но не смогли, войти доблестные мамбисес – их победу над колонизаторами в 1898-м украли североамериканские «союзники». Здесь 26 июля 1953-го свершился штурм Монкады, пробудивший народ к решающей борьбе. Здесь грянуло восстание в конце ноября 1956-го, когда «Гранму», спешившую к его началу, задержал шторм. Здесь от пуль батистовских карателей пал 23-летний Франк Паис, лидер того восстания и организатор подполья, без которого герилья в Сьерра-Маэстре была бы обречена. Сюда вступила 1 января 1959-го Повстанческая армия под его, Фиделя, командованием, чтобы не отдать победы уже никому и никогда. Здесь он сам об этом сказал, выступая с балкона мэрии перед ликующей площадью. Отсюда во главе колонны победителей отправился через весь Остров в Гавану.

В конце ноября – начале декабря прошлого года этот путь повторил в обратном направлении траурный кортеж, покрытый национальным флагом, под которым еще мамбисес сражались за свободу родины. Лишь иногда от январского маршрута 1959-го приходилось отклоняться – немыслимо было миновать, например, Плайя-Хирон, где под его командованием был за трое суток наголову разбит десант «гусанос» в апреле 1961-го. И в каждом городе, в каждом селении на тысячекилометровом пути, как и по всей Кубе в те дни, тысячи и тысячи людей ставили подписи под текстом его первомайской речи 2000 года, подтверждая незыблемость социалистического строя, неотделимого от суверенитета родины.

Он похоронен рядом с предшественниками и товарищами по оружию. Рядом с Хосе Марти, Сеспедесом и братьями Масео. С героями штурма Монкады и Франком Паисом. Но, в отличие от всех, над его могилой нет памятника. Высится только камень, на котором начертано имя – Фидель. Еще лаконичнее, чем надпись на могиле великого русского полководца: «Здесь лежит Суворов».

Форма надгробного камня напоминает зерно маиса – хлеба насущного коренных жителей Нового Света и простых латиноамериканцев вплоть до наших дней. Кубинцу надгробие напоминает и слова Хосе Марти, которые Фидель часто повторял, особенно настойчиво в последние годы: «Вся слава мира умещается в маисовом зерне».

Согласно последней воле покойного, возведенной высшим органом народной власти в закон, на Кубе не должно быть ни монументов, ни памятных наименований в его честь. Фиделю всегда было свойственно обостренное неприятие всего, что даже отдаленно напоминало бы превознесение личности лидера. Кто-то усмотрит здесь влияние нашей приснопамятной борьбы с «культом личности», пришедшейся как раз на годы подъема и победы Кубинской революции. Наверное, это мнение не вовсе лишено оснований – принцип всеобщей взаимосвязи мира никто не отменял. Нельзя жить в обществе и быть свободным от общества – эта непреходящая мысль верна и в международном масштабе. Но каким содержанием наполняется та или иная мировая тенденция в конкретной стране и регионе, в огромной мере зависит от общества, ее воспринимающего. У латиноамериканцев середины XX века было больше чем достаточно своих – причем революционно-демократических, а не каких-либо иных, – оснований для особой непримиримости к обожествлению властвующих персон. На юге Западного полушария еще со времен Конкисты велась традиция культа «каудильо» – «крутого», как теперь бы сказали, главаря повстанцев, похожих на бандитов, или бандитов, считавших себя повстанцами, или, наконец, военных путчистов. Удачливый «каудильо» становился очередным «отцом нации». Об эту цепкую установку массового сознания здесь нередко разбивались даже народные восстания и буржуазные революции, сводясь в итоге к замене одного «каудильо» другим. Кубинцы поколения Фиделя слишком хорошо знали, что братскую Доминиканскую Республику третье десятилетие насилует деспот, переименовавший основанную Колумбом столицу Санто-Доминго – «Святое воскресение» – в Сьюдад-Трухильо (со вторым пришествием, что ли, отождествлял свое правление?); что убийца легендарного Сандино назвал один из портов порабощенной им родины «Пуэрто-Сомоса»; что в самой близкой к Кубе, за узким проливом, Гаити дебютировал еще один опереточный шут, готовый потратить остатки казны на возведение новой столицы – Дювальевиля. И что подобный позор может ждать Кубу, если не остановить зарвавшегося экс-сержанта, произведшего себя в «фельдмаршалы». Заменил же он, сразу после переворота, на флаг своего «движения» омытое кровью знамя мамбисес – его вернула родине только Революция. Символы на то и символы, что их осквернение дорвавшимися до власти пигмеями знаменует и закрепляет унизительную зависимость страны, полнейшее бесправие народа и холуйское бесчестье «приличного общества» – все то, против чего в первую очередь поднялись молодые кубинские революционеры. И в этом Фидель и его товарищи не изменили себе, пронеся идеалы юности через шесть десятилетий.

В самом деле: нужны ли внешние знаки поклонения тому, с кем навеки связано превращение Кубы из шестеренки ооновской «машины голосования» Вашингтона в знаменосца независимости и социализма в Западном полушарии, верного друга всех свободолюбивых народов; из сахарницы дяди Сэма и злачного места всяческих мафиози – в образовательную, медицинскую и научную державу; из карибского захолустья – в достойную и уважаемую всем миром страну. Пока в кубинцах и в других народах Земли будет жить историческая память, людской поток к месту его упокоения не поредеет.

Поклонимся и мы ему до земли. Его подвигу, его верности, его достоинству.

Попросим у него прощения за все, до чего не смогли подняться, к чему не смогли вовремя прислушаться, что не смогли уберечь.

Напьемся живой воды из его родника. Впереди дальняя дорога…