К вопросу об открытии второго фронта (1) - № 1-2 2008 (43-44) - Номера журналов. - Каталог статей - Официальный сайт журнала "Марксизм и современность"

Приношу благодарность за обещание, кроме обещанных раньше 200 самолетов-истребителей, продать Советскому Союзу еще 200 истребителей. Не сомневаюсь, что советским летчикам удастся освоить их и пустить в дело.

Должен, однако, сказать, что эти самолеты, которые, как видно, могут быть пущены в дело не скоро и не сразу, а в разное время и отдельными группами, не смогут внести серьезных изменений на восточном фронте. Они не смогут внести серьезных изменений не только вследствие больших масштабов войны, требующих непрерывной подачи большого количества самолетов, но главным образом потому, что за последние три недели положение советских войск значительно ухудшилось в таких важных районах, как Украина и Ленинград.

Дело в том, что относительная стабилизация на фронте, которой удалось добиться недели три назад, в последние недели потерпела крушение вследствие переброски на восточный фронт свежих 30–34 немецких пехотных дивизий и громадного количества танков и самолетов, а также вследствие большой активизации 20 финских дивизий и 26 румынских дивизий. Немцы считают опасность на Западе блефом и безнаказанно перебрасывают с Запада все свои силы на Восток, будучи убеждены, что никакого второго фронта на Западе нет и не будет. Немцы считают вполне возможным бить своих противников поодиночке: сначала русских, потом англичан.

В итоге мы потеряли больше половины Украины и, кроме того, враг оказался у ворот Ленинграда.

Эти обстоятельства привели к тому, что мы потеряли Криворожский железорудный бассейн и ряд металлургических заводов на Украине, эвакуировали один алюминиевый завод на Днепре и другой алюминиевый завод в Тихвине, один моторный и два самолетных завода на Украине, два моторных и два самолетных завода в Ленинграде, причем эти заводы могут быть приведены в действие на новых местах не ранее как через семь-восемь месяцев.

Все это привело к ослаблению нашей обороноспособности и поставило Советский Союз перед смертельной угрозой.

Здесь уместен вопрос: каким образом выйти из этого более чем неблагоприятного положения?

Я думаю, что существует лишь один путь выхода из такого положения: создать уже в этом году второй фронт где-либо на Балканах или во Франции, могущий оттянуть с восточного фронта 30–40 немецких дивизий, и одновременно обеспечить Советскому Союзу 30 тысяч тонн алюминия к началу октября с. г. и ежемесячную минимальную помощь в количестве 400 самолетов и 500 танков (малых или средних).

Без этих двух видов помощи Советский Союз либо потерпит поражение, либо будет ослаблен до того, что потеряет надолго способность оказывать помощь своим союзникам своими активными действиями на фронте борьбы с гитлеризмом.

Я понимаю, что настоящее послание доставит Вашему Превосходительству огорчение. Но что делать? Опыт научил меня смотреть в глаза действительности, как бы она ни была неприятной, и не бояться высказать правду, как бы она ни была нежелательной.

Дело с Ираном, действительно, вышло неплохо. Совместные действия британских и советских войск предрешили дело. Так будет и впредь, поскольку наши войска будут выступать совместно. Но Иран только эпизод. Судьба войны будет решаться, конечно, не в Иране.

Советский Союз, так же как и Англия, не хочет войны с Японией. Советский Союз не считает возможным нарушать договоры, в том числе и договор с Японией о нейтралитете. Но, если Япония нарушит этот договор и нападет на Советский Союз, она встретит должный отпор со стороны советских войск.

Наконец, разрешите принести благодарность за выраженное Вами чувство восхищения действиями советских войск, ведущих кровопролитную войну с разбойничьими ордами гитлеровцев за наше общее освободительное дело.

Переписка председателя Совета Министров СССР… С. 17–18.

Примечание. В августе 1941 года советские и британские войска вошли в Иран. В послании, полученном от Черчилля 30 августа, отмечалось: «Известие о том, что персы решили прекратить сопротивление, весьма приятно. При всей важности защиты нефтяных источников целью нашего вступления в Персию было в еще большей степени стремление установить еще один сквозной путь к Вам, который не может быть перерезан» (Там же. С.16).

Очевидно, смысловая нагрузка сталинского ответа содержится в финальных абзацах, посвященных необходимости открытия уже в этом году второго фронта и жесткого прогноза в отношении единоличной борьбы СССР с фашистской Германией. О том, что эта позиция не была надуманной и основывалась на адекватной оценке обстановки, свидетельствует сообщение лондонской резидентуры НКВД, доложенное Сталину еще 22 августа 1941 года. В нем говорилось: «Ллойд Джордж в беседе с «Кей» (кодовое имя источника резидентуры – Ред.) заявил: «… Оттягивая на себя почти всю германскую армию, СССР сейчас, как и Россия в прошлую войну, опять спасает Англию… По существу Англия ничего не делает для помощи СССР… Англичане ничего не делают для создания сухопутного западного фронта на континенте. Даже если попытки по созданию второго фронта оказались бы безуспешными, они все равно способствовали бы ослаблению давления на Красную Армию…

Исход всей войны сейчас зависит от СССР…

Парламент в целом является крайне консервативным, и уже сейчас, в частности среди лейбористов, высказываются опасения по поводу нежелательных последствий для Англии в случае советской победы…»« (ЦА ФСБ России; см.: Органы государственной безопасности СССР в Великой Отечественной войне. Сборник документов. Том второй. Книга I. Начало. 22 июня – 31 августа 1941 года. С. 506).

Английский посол в Москве С. Криппс, направляя 4 сентября 1941 года в МИД Великобритании шифртелеграмму, содержащую сталинское послание, сопроводил ее следующими выводами: «Характеризуя положение, создавшееся в результате нашей неспособности сделать что-либо для отвлечения германских войск с восточного фронта, документ показывает, что если мы сейчас, в этот момент, не сделаем сверхчеловеческого усилия, всякая ценность русского фронта будет для нас потеряна если не навсегда, то по меньшей мере на длительный период.

К сожалению, мы, очевидно, расцениваем русско-германскую войну как фактор, за который мы не несем ответственности. Мы относимся к ней как к войне, в которой мы хотели бы как-нибудь помочь русским без особого риска для наших позиций. Я уже пытался обратить Ваше внимание, насколько существенно было бы сделать все от нас зависящее для помощи России, если мы хотим сохранить эффективность этого фронта. Опасаюсь, что уже сейчас почти поздно помочь, если мы не приложим максимум усилий для последней попытки спасти положение… Если мы вообще намерены предпринять что-либо эффективное, то вопрос об очень большой и немедленной помощи необходимо рассмотреть сейчас же, ибо иначе у меня возникнут сомнения, стоит ли вообще что-либо делать в этом направлении».

На следующий день Черчилль отвечал: «Все, что мы делаем или могли бы сделать, не может иметь какого-либо эффекта на колоссальнейшее сражение, происходящее на русском фронте. Однако мы пока еще можем предпринять соответствующие меры к подготовке кампании 1942 года» (Очерки истории российской внешней разведки. М., 2007. С. 264-265).

Содержание переписки британского посла в СССР с премьер-министром было вскоре доложено разведкой Сталину и Молотову.

Как известно, в своих прогнозах оказались неправы и Криппс, и Черчилль. Криппс недооценил волю и упорство Красной Армии и советского народа, сдержавших фашистское наступление и спустя всего три месяца разгромивших врага под Москвой. Черчилль же, говоря о «кампании 1942 года», «ошибся» всего на два года.

Мое послание к Черчиллю имеет исключительно деловой характер и не задевает лично кого-либо из членов английского правительства, тем более не может задевать премьера Черчилля. Я слишком обременен делами фронта, чтобы уделить хоть одну минуту на личные дела. Мне кажется странным, что поставленные в моем послании важные деловые вопросы о военном соглашении и об организации дела мира после войны подменены вопросами личного порядка. Если кто и обижен создавшимся положением, так это – моя Родина, так как поставленный нашим правительством в секретном дипломатическом порядке вопрос о Финляндии был вынесен в печать и было опубликовано, что Англия отклонила предложение СССР об объявлении состояния войны с Финляндией. Разве трудно понять, что это обстоятельство поставило мою Родину в положение страны обескураженной и униженной. И все же, несмотря на это, у меня нет претензий на этот счет, и добиваюсь лишь одного – соглашения насчет взаимной помощи в Европе против Гитлера и договора об устройстве дела мира после войны. Таков мой ответ на пожелание Идена и Бивербрука.

Сталин.

Соколов В.В. И.М. Майский между И.В. Сталиным и У. Черчиллем в первые месяцы войны // Новая и новейшая история. 2001. №6. С. 30.

Архив внешней политики Российской Федерации. Ф. 059. Оп.1. П. 354. Д. 2412. Л. 15–17.

Примечание. В послании Черчиллю 8 ноября 1941 года (см. Наст. том) Сталин подчеркивал необходимость «внести ясность во взаимоотношения между СССР и Великобританией» в связи с неопределенной позицией последней по вопросу второго фронта и возможных совместных военных операций на восточном фронте. Причиной недоумения советской стороны послужил также беспрецедентный для доверительных союзнических отношений факт обнародования британской стороной вопроса о перспективах войны с Финляндией, Румынией и Венгрией, поставленного «перед правительством Великобритании в секретном дипломатическом порядке». 12 ноября Майский вручил это послание Черчиллю. «Эффект послания был очень силен, – писал посол в Москву, – Черчилль побледнел, тяжело задышал и, вскочив со стула, несколько раз в волнении быстро прошелся по кабинету. Видно было, что он находился в состоянии крайнего раздражения. Несколько овладев собой, Черчилль резко бросил: «Сейчас я ничего не буду отвечать на послание господина Сталина. Я доложу о нем правительству». Сказано это было в таком тоне, что я поднялся, чтобы уйти, – заключил Майский» (АВП РФ. Ф. 059. Оп. 1. П. 365. Д. 2486. Л. 271). Вмешался присутствовавший на беседе Иден. Он постарался успокоить премьер-министра.

«Наибольший взрыв у Черчилля вызвало то место послания, – писал Майский, – где говорится, что если генералы не будут иметь полномочий по вопросам о двух соглашениях (речь шла о договоренности о целях войны и плане организации мира после войны и договоре между СССР и Великобританией о военной взаимопомощи в Европе против Гитлера – Ред.), то товарищ Сталин не сможет выделить для них необходимого времени. «Как, – восклицал Черчилль, – я посылаю двух моих лучших главкомов, а у господина Сталина для них не находится времени»«. Майский пытался дать понять Черчиллю, что у Сталина «сейчас очень, очень много дел исключительной важности и срочности», он «хочет таких разговоров, но разговоров серьезных, ведущих к заключению соглашения о совместной военной взаимопомощи против Гитлера в Европе. Однако Черчилль упорно твердил свое, вспоминая при этом, что вообще в последние недели он несколько раз обращался к товарищу Сталину с посланиями, но не получал от него ответа». «Я ведь тоже умею быть колким», – добавил премьер. Посол постарался несколько снять раздражение премьера, но это удалось ему лишь отчасти.

Что касается договоренности по вопросам послевоенной организации мира, то «Черчилль заявил, что он не понимает тов. Сталина. Есть «Атлантическая хартия» (декларация Черчилля–Рузвельта в августе 1941 года), которая и представляет собой наметку этого послевоенного устройства, поскольку о нем можно говорить сейчас».

«В порыве мгновенной ярости Черчилль вдруг воскликнул: «Если Вы хотите в Ваших послевоенных планах обратить Великобританию в коммунистическое государство, то это Вам не удастся». Я расхохотался и ответил, что Черчиллю, очевидно, мерещатся какие-то кошмары. Как раз последняя речь тов. Сталина должна была его в этом отношении успокоить».

«По вопросу об объявлении войны Финляндии и другим Черчилль заявил, что остается при своем мнении о нежелательности данного акта, так как-де Швеция совершенно не хочет, Норвегия этого боится, США к этому относятся отрицательно... Я стал возражать премьеру... В заключение я сказал, – писал Майский, – что мне кажется странным одно: Черчилль считается со Швецией, с Норвегией, с США, с самой Финляндией, но только не с СССР».

«Видя, что Черчилль приходит во все большее и большее возбуждение, – продолжал посол, – я заговорил о том, как бы премьер не относился к посланию товарища Сталина, но терять голову не следует, надо соблюдать хладнокровие и не забывать, что каковы бы ни были расхождения по тому или иному вопросу, у нас общее дело и общий враг».

Черчилль, немного подумав, сказал: «Нет, я сейчас не буду отвечать Сталину, под горячую руку могу наговорить, чего не нужно. Посоветуюсь со своими, успокоюсь и тогда напишу». «На этом мы распрощались», – закончил Майский, излагая эту длинную эмоциональную беседу с Черчиллем (Там же. Л. 266-271).

В тот же день, 12 ноября, Иден, а затем лорд У. Бивербрук, ведавший вопросами снабжения, сообщили, что как премьер-министр, так и весь кабинет в целом «были удивлены и огорчены» тоном и содержанием послания Сталина. Оба они выразили готовность «сделать все возможное для преодоления возникших затруднений» и просили посла помочь им в этой задаче.

15 ноября Майский сообщил о своих новых беседах с Иденом и Бивербруком, которые дали понять, что если бы со стороны Сталина последовало какое-либо разъяснение, что «в своем послании он не имел в виду обидеть Черчилля, что произошло недоразумение и проч., то инцидент можно было бы уладить».

После сообщения Майского и появилось публикуемое послание.

В донесении от 22 ноября Майский писал в НКИД: «В результате телеграммы тов. Сталина от 20 ноября инцидент с Черчиллем можно считать ликвидированным. Премьер в ближайшие дни направит тов. Сталину ответ на его послание от 8 ноября». Посол изложил некоторые моменты будущего послания премьера, в том числе предложение о возможной поездке Идена в Москву. И действительно, Черчилль направил в тот же день такое послание Сталину, подчеркнув, что его «единственным желанием является сотрудничество на условиях дружбы и доверия» (Переписка председателя Совета Министров СССР… С. 30).