Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4. Часть5.

Есть классовая подоплека и у так называемой западной популярной музыки, так называемого формалистического направления. Такого рода, с позволения сказать, музыка создается на ритмах, заимствованных у сект «трясунов», «танцы» которых, доводя людей до экстаза, превращают их в неуправляемых животных, способных на самые дикие поступки. Такого рода ритмы создаются при участии психиатров, строятся таким образом, чтобы воздействовать на подкорку мозга, на психику человека. Это своего рода музыкальная наркомания, попав под влияние которой человек уже ни о каких светлых идеалах думать не может, превращается в скота, его бесполезно призывать к революции, к построению коммунизма. Как видите, музыка тоже воюет.

В 1944 году мне довелось прочитать инструкцию, написанную одним офицером английской разведки, которая была озаглавлена: «Как использовать формалистическую музыку для разложения войск противника».

Вопрос. В чем конкретно заключается подрывная деятельность агентуры иностранных разведок в области литературы и искусства?

Сталин. Говоря о дальнейшем развитии советской литературы и искусства, нельзя не учитывать, что они развиваются в условиях невиданного еще в истории размаха тайной войны, которую сегодня мировые империалистические круги развернули против нашей страны, в том числе в области литературы и искусства. Перед иностранной агентурой в нашей стране поставлена задача проникать в советские органы, ведающие делами культуры, захватывать в свои руки редакции газет и журналов, оказывать решающее воздействие на репертуарную политику театра и кино, на издание художественной литературы. Всячески препятствовать выходу в свет революционных произведений, воспитывающих патриотизм и поднимающих советский народ на коммунистическое строительство, поддерживать и продвигать в свет произведения, в которых проповедуется неверие в победу коммунистического строительства, пропагандируется и восхваляется капиталистический способ производства и буржуазный образ жизни.

В то же время перед иностранной агентурой поставлена задача добиваться в произведениях литературы и искусства пропаганды пессимизма, всякого рода упадничества и морального разложения.

Один ретивый американский сенатор сказал: «Если бы нам удалось показать в большевистской России наши кинофильмы ужасов, мы бы наверняка сорвали им коммунистическое строительство». Недаром Лев Толстой говорил, что литература и искусство – самые сильные формы внушения.

Надо серьезно подумать, кто и что у нас сегодня внушает при помощи литературы и искусства, положить конец идеологическим диверсиям в этой области, до конца пора, по-моему, понять и усвоить, что культура, являясь важной составной частью господствующей в обществе идеологии, всегда классовая и используется для защиты интересов господствующего класса, у нас для защиты интересов трудящихся – государства диктатуры пролетариата.

Нет искусства ради искусства, нет и не может быть каких-то «свободных», независимых от общества, как бы стоящих над этим обществом художников, писателей, поэтов, драматургов, режиссеров, журналистов. Они просто никому не нужны. Да таких людей и не существует, не может существовать.

Те же, кто не может или не хочет в силу пережитков, традиций старой контрреволюционной буржуазной интеллигенции, в силу неприятия и даже враждебности по отношению к власти рабочего класса преданно служить советскому народу, получат разрешение на выезд на постоянное место жительство за границу. Пусть они гам воочию убедятся, что означают на деле утверждения о пресловутой буржуазной «свободе творчества» в обществе, где все продается и покупается, а представители творческой интеллигенции полностью в своем творчестве зависят от денежного мешка финансовых магнатов.

К сожалению, товарищи, из-за острого дефицита времени я вынужден закончить нашу беседу.

Хочу надеяться, что в какой-то степени я все же ответил на интересующие вас вопросы. Думаю, что позиция ЦК ВКП(б) и Советского правительства по вопросам дальнейшего развития советских литературы и искусства вам ясна»[1].

Данный текст (как и другие, публикуемые этим автором) не имеет ссылки на источник. Одно это вынуждает подвергнуть сомнению его достоверность. Однако, поскольку в свое время мы доверились слову публикатора и поместили данный текст в первое издание тома 16 сталинских Сочинений, необходимо подробнее остановиться на причинах, по которым исключаем его при переиздании.

Первое и, пожалуй, самое серьезное возражение против самого факта подобной встречи состоит в том, что, кроме указанного сочинения, упоминания о ней нигде не встречается[2], а данная стенограмма никогда больше не публиковалась. Это очень странно, если учесть объем публикаций по этой теме за последние десять лет[3]. Практически все публикации, основанные на архивных документах, подготовлены исследователями, настроенными антисоветски. Представить себе, что они располагают столь одиозным, с точки зрения критиков Сталина, документом, и они не пускают его в оборот, немыслимо. Это фактически свидетельствует о том, что ни в Российском государственном архиве социально-политической истории, ни в Архиве президента Российской Федерации (именно эти архивы являются источниковой базой для подобных изданий) такого документа нет. Тогда откуда он взялся?

Вторым не менее удивительным моментом является абсолютное молчание по поводу такой встречи со стороны современников. О ней никто не упоминает, никто не касается даже вскользь. Между тем, судя по сталинским тезисам, содержащимся в стенограмме, эта беседа, будь она на самом деле, была призвана, как теперь принято выражаться, «донести сигнал власти до творческой интеллигенции». Без следа такое мероприятие пройти не могло, но прошло…

Двух этих доводов вполне достаточно, чтобы признать предлагаемый документ апокрифом. К этим же выводам приводит и анализ содержания стенограммы.

Она весьма нетипична для подобных мероприятий. Имеется несколько задокументрованных прецедентов подобных встреч[4]. Их сходство с предлагаемой нам ситуацией в том, что Сталин беседует с группой лиц (от имени которой чаще всего выступает кто-то конкретный) и в целом общение идет в рамках модели «вопрос-ответ». Однако на этом сходство и заканчивается.

Достаточно сравнить перечисленные стенограммы с предлагаемым текстом, чтобы увидеть очевидную разницу. Разницу между записью устной речи оратора и письменным текстом. Во всех случаях, кроме данного, Сталин именно выступает, общается с присутствующими. Это, естественно, не исключает последующей редактуры записей, что, как правило, выполнялось самим Сталиным. Однако ни длина предложений, ни лексика, ни стилистика устной речи при этом ни утрачивались. Здесь же мы, без сомнения, имеем дело с заранее написанным и озвученным текстом. Послушайте, например: «Те же, кто не может или не хочет в силу пережитков, традиций старой контрреволюционной буржуазной интеллигенции, в силу неприятия и даже враждебности по отношению к власти рабочего класса преданно служить советскому народу, получат разрешение на выезд на постоянное место жительство за границу». Возьмем на себя смелость утверждать, что Сталин так не говорил; не отыщется ни одной стенограммы его общения с кем бы то ни было, где он позволил бы себе подобную велеречивую трибунность. Такие вещи не типичны, не мыслимы для него. Тем более это относится к общению с интеллигенцией.

В качестве подспорья можно опереться на записи К.М. Симонова, опубликованные уже после его смерти[5]. Симонов очень подробно и последовательно останавливается на характере отношений, который выдерживал Сталин в процессе общения с писателями[6]. Для этого общения были просто невозможны обороты типа «Товарищ Сталин, мы пришли к Вам за советом…», «Возгласы из зала. Очень просим, товарищ Сталин! Ответьте, пожалуйста!», «Думаю, что позиция ЦК ВКП(б) и Советского правительства по вопросам дальнейшего развития советских литературы и искусства вам ясна». В вопросах литературы Сталин старался высказываться в ключе «мое мнение, что…», «я считаю». Мог жестко критиковать произведение, но скорее – конкретного автора за неправдивость и недостаток художественности. Никогда не позволял себе в общении с писателями плакатных обобщений. Именно с этих позиций критиковалась и злополучная «Звезда» в августе 1946-го. Вкладывание в уста Сталина тезисов, пригодных скорее для киношного героя, – очевидная ошибка тех, кто конструировал данный текст[7].

Маловероятна отсылка Сталина к толстовскому тезису: насчет действенности искусства в контексте установки текста в целом на утверждение марксистской идеологии цитироваться должен был бы другой автор.

И уж вовсе немыслимо завершение встречи Сталиным по причине якобы «острого дефицита времени». Сталин умел планировать свое время. Рисоваться ни перед кем не любил. Учитывая же редкость таких встреч, подобный, разящий казенщиной пассаж мог быть воспринят слушателями однозначно: поговорили и будет, а теперь ступайте отсюда.