«Рыцарь надежды» пытался создать независимую от альянса военно-политическую организацию. 25 мая 1930 г. он обратился «к страдающему пролетариату городов, угнетенным трудящимся фазенд и плантаций, бедняцким массам и в первую очередь к подлинным революционерам». Луис Карлос предупреждал, что избирательная кампания свелась к борьбе двух олигархических групп. «Нами управляет меньшинство. Оно владеет средствами производства и имеет поддержку иностранных империалистических центров. Мы выступаем за аграрную и антиимпериалистическую революцию, которую осуществят самые широкие массы населения». Престес подчеркивал, что народное правительство обеспечит первоочередные интересы трудящихся: 8-часовой рабочий день, защиту труда женщин и подростков, социальное страхование, право на забастовку, свободу собраний и профессиональной организации. Но в Коминтерне и КПБ дала себя знать болезнь «левизны»: союз с Престесом объявили мелкобуржуазным уклоном, А. Перейра был отстранен от руководства КПБ. В Аргентине произошел реакционный переворот, Престеса арестовали, ему угрожали расстрелом, затем выслали в Уругвай.

Проиграв по официальным данным выборы, Либеральный альянс в октябре 1930 г. начал руками тенентистов восстание. Был пущен слух, что его возглавляет «Рыцарь надежды». Народ, веривший героям колонны, встречал восставших как освободителей, гарнизоны переходили на их сторону, нередко рабочие сами свергали старую власть. В ноябре 1930 г. режим кофейных плантаторов пал. Варгас триумфально въехал в президентский дворец. В правительство вошли тенентисты, но ключевые позиции занял блок промышленной буржуазии с частью латифундистов. В интересах национального капитала были отменены таможенные пошлины между штатами, введены протекционистские тарифы. Пришлось узаконить профсоюзы, 8-часовой рабочий день, право на отпуск, но на практике мало что выполнялось. Уже в ходе восстания рабочих разоружали, сопротивлявшихся расстреливали, коммунистов арестовывали и высылали. Прессе запретили употреблять слово «коммунист». С одобрения правительства сколачивались отряды фашистов. Престесу предложили вернуться по амнистии, но было ясно, что это ловушка. В марте 1931 г. Луис Карлос обнародовал «Открытое письмо к моим бывшим товарищам». Он окончательно порывал с буржуазным лагерем и становился на сторону пролетариата: «Враги революции понимают, что главная опасность – коммунизм. Поэтому они борются с ним всеми силами и средствами, начиная с самых подлых и кончая самыми преступными. Но им не удастся добиться того, чтобы трудящиеся массы города и деревни не объединились вокруг своей классовой партии – партии коммунистов, которая приведет их к победе».

В связи с ростом революционной роли Латинской Америки Коминтерн в конце 1930 г. организовал Латиноамериканский лендерсекретариат (региональный отдел). Революционер-интернационалист Артур Эверт, специально посланный в Монтевидео к Престесу, сообщил, что это крупный политический деятель, тяготеющий к марксизму. Было принято решение пригласить Престеса с семьей приехать в Советский Союз – «не для того, чтобы порвать с революцией в Бразилии, но для того, чтобы увидеть строительство социализма, принять в нем участие, поучиться опыту сильнейшей КП Коминтерна, добиться того, чтобы стать коммунистом и вернуться обратно не только готовым отдать свои силы на службу революции, но и вооруженным теорией марксизма-ленинизма». 7 ноября 1931 г. Луис Карлос с матерью и сестрами прибыл в красную Москву.

«Педро Фернандес из Уругвая» был принят инженером в Центросоюзстрой – один из трестов Наркомата тяжелой промышленности. Он отказался от положенных иностранным специалистам закрытых распределителей, зарплаты в валюте и прочих привилегий. Вместе с советскими товарищами выезжал на заводы, проводил инспекционные проверки, участвовал в работе конструкторских бюро, заседаниях фабзавкомов, трудился на субботниках. На «вечерах интернациональной смычки» общался с рабочими заводов и фабрик, в составе международных рабочих делегаций побывал в Ленинграде, Киеве, на Днепрострое и в школе-коммуне А.С. Макаренко. Сердце его было навеки отдано Стране Советов.

Самые товарищеские отношения сложились с секретарем ИККИ Д.З. Мануильским. По его рекомендации «Фернандес» стал внештатным сотрудником Института мирового хозяйства и мировой политики АН СССР, исследовал политическую борьбу в Бразилии и аграрный вопрос. С разрешения ИККИ он, формально еще не коммунист, участвовал в обсуждении проблем региона на Секретариате Коминтерна, в пленумах ИККИ вместе с Э. Тельманом, П. Тольятти, М. Торезом. Но руководитель лендерсекретариата Скалов (Синани) – в прошлом меньшевик, участник антисоветских мятежей, только в 1919 г. перешедший на сторону красных, – продолжал борьбу с «престизмом». Скалов и его выдвиженцы в КПБ тормозили прием Престеса в партию. Пришлось по предложению Мануильского подать заявление о вступлении в ВКП(б), но прием новых членов приостановили на время партчистки. После неоднократных требований ИККИ, летом 1934 г. КПБ приняла Престеса в свои ряды.

С родины шли тревожные вести. Варгас, как и следовало ожидать, вступил с союз с открытыми врагами революции. Тенентисты расколоты и оттеснены от власти. Коммунизму объявлена война как «продукту иностранного происхождения, наносящему ущерб нации». Профсоюзы поставлены под опеку бюрократии и полиции. Антивоенный конгресс разогнан, его руководители убиты или брошены в тюрьму. Рабочие и студенческие активисты один за другим «исчезают», в их убийстве пытаются обвинить коммунистов. Во главе столичной полиции – Филинто Мюллер, дезертир из колонны Престеса, ставший нацистским агентом. Набирает силу «интегрализм» – бразильский вариант фашизма. Для штурмовиков в зеленых рубашках третий рейх не жалеет денег и оружия. Над страной нависла опасность гитлеровского ига и вовлечения в мировую войну на стороне фашистского блока. Но народ упорно сопротивлялся. Нарастала волна забастовок, рабочие дружины давали отпор фашистам. Многие тенентисты готовы были бороться за свободу родины вместе с коммунистами. Это отвечало новому курсу Коминтерна на широкий антифашистский фронт. В ИККИ решили: Престесу надо разобраться в ситуации на месте, возглавить борьбу и в случае необходимости – восстание. В помощь направлялась группа революционеров-интернационалистов: Эверт, Гиольди и другие. Не только товарищем, но и самым близким Престесу человеком стала Ольга Бенарио. 29 декабря 1934 г. «португальский негоциант Антонио Вилар» двинулся в опасный путь.

В марте 1935 г. в Рио-де-Жанейро ближайшие сподвижники «Рыцаря надежды» провозгласили создание Национально-освободительного альянса. Программа предусматривала: создание национально-революционного правительства; национализацию важнейших предприятий; государственный контроль над империалистическими компаниями и национализацию не подчинившихся; аннулирование внешнего долга и неравноправных договоров; 8-часовой рабочий день, социальное страхование, равную оплату за равный труд; освобождение крестьян от грабительских поборов и кабальных долгов, передачу им земель латифундий начиная с собственности контрреволюционеров, империалистических монополий и церкви; возвращение индейцам отнятых земель; демократические свободы, ликвидацию расовой и национальной дискриминации, отделение церкви от государства; борьбу против империалистических войн, тесный союз с народными фронтами других стран, со всеми угнетенными классами и народами. Реакционеры изображали НОА коммунистической организацией, но это был подлинный народный фронт рабочих и крестьян, офицеров и солдат, интеллигентов и предпринимателей, социалистов и демократов, христиан и атеистов. Основу его составлял союз коммунистов и левых тенентистов. 500-тысячный митинг единодушно назвал имя почетного председателя: «Престес!»

За четыре месяца НОА стал самым многочисленным в истории Бразилии политическим объединением. К нему присоединилась группа депутатов Конгресса, его издания расходились по всей стране. В 1500 ячеек состояло, по осторожным оценкам, 100 000 человек. Всего Альянс охватывал до полутора миллионов: только что созданный единый профцентр, Федерацию студентов, Союз женщин, общественные комиссии по расследованию «исчезновений» людей, значительную часть армии и флота. На его стороне был цвет бразильской интеллигенции: писатели Грасилиано Рамос и Жоржи Амаду, художник Кандидо Портинари, архитектор Оскар Нимейер, историк Кайо Прадо. Даже префект столицы сочувствовал НОА. Народные бригады самозащиты сметали с улиц «зеленорубашечников». Враг сознавал, что бессилен противостоять такой организации конституционными средствами. Был принят закон о «национальной безопасности», запрещавший военным политическую деятельность. Правительство заключило с Аргентиной секретный пакт о взаимной помощи «в случае революционных волнений», полиция договорилась с коллегами всех соседних стран о совместном «подавлении коммунизма». 11 июля, несмотря на протесты в Конгрессе, Варгас подписал указ о запрете НОА и примыкавших к нему организаций за «насаждение коммунизма».

Возможности легальной борьбы были исчерпаны. Генсек КПБ Миранда и его сторонники призывали брать власть немедленно. Престес с полным основанием считал, что для восстания должны еще созреть условия и его надо серьезно подготовить. Г. Димитров на VII конгрессе Коминтерна (август 1935 г.) назвал образование НОА «правильным началом» и подчеркнул необходимость дальнейшей работы в массах, расширения народного фронта и создания народно-революционной армии. Избрание Престеса в состав ИККИ означало поддержку его линии. Но Миранда и его окружение, прикрывавшие левой фразой неспособность к серьезной работе, стремились оттеснить Престеса от руководства: в ЦК КПБ он был кооптирован только в ноябре. В ряды революционеров проникла и прямая измена: план восстания стал известен британской Интеллидженс сервис, а от нее – Варгасу.

23 ноября пролетариат северо-востока стихийно взялся за оружие. В городе Натал было сформировано народное правительство. Восставшие обратились по радио к НОА и Престесу с призывом о помощи. В ночь на 27-е Престес отдал гарнизону столицы приказ подняться на защиту народа. НОА заявил о создании народно-революционной армии. Но командиры многих воинских частей были арестованы еще накануне. Организации НОА в большинстве штатов оказались не готовы выступить. Рабочие и крестьяне были почти безоружны. Правительственные войска, щедро снабженные немецким и американским оружием, подавили восстание.

На народ обрушился террор. Полиция хватала людей по первому подозрению, подвергала жестоким пыткам. Тысячи узников томились в плавучих тюрьмах. Многие эмигрировали, но Престес остался с народом. Он не считал поражение окончательным, готовил партизанскую борьбу. Пока «Рыцарь надежды» был на свободе, враги не могли чувствовать себя победителями. Через несколько месяцев ищейкам Филинто Мюллера с помощью «Интеллидженс сервис» удалось обнаружить его убежище. Престес отказался давать показания по вопросу о восстании и связях с товарищами. Узнав о его аресте, политзаключенные в едином порыве скандировали его имя. Много часов вся тюрьма пела, и охрана не смела мешать.

Только после ареста Престеса правительство решилось ввести в стране военное положение. Запуганный Конгресс проштамповал это решение и передал депутатов НОА полиции, подписав себе приговор. Через два года Варгас установил открытую диктатуру. Все партии были распущены, КПБ ушла в глубокое подполье. Но уничтожить главного противника режим не мог. Этого не простили бы Варгасу даже правые тенентисты, оставшиеся в его лагере. Оставалось держать Престеса заложником и попытаться сломить его волю.

16 месяцев Луис Карлос провел в одиночной камере «специальной полиции». «Особо опасного государственного преступника» круглосуточно охраняли пятеро солдат с приказом немедленно расстрелять в случае попытки освобождения. Против двери стоял наготове пулемет. Престеса лишили права переписки, возможности читать, писать и говорить с кем-либо. Лишь некоторые солдаты на свой риск нарушали запрет – говорили с узником и передавали записки. Ночью полицейские открывали дверь и на глазах узника истязали его товарищей. Эверта, сошедшего от пыток с ума, держали в каморке рядом с камерой Престеса, чтобы днем и ночью были слышны его крики. Особый агент записывал все, что узник скажет даже во сне.

Несмотря на террор, бразильцы выходили на демонстрации под лозунгом: «Свободу Престесу!» Того же требовали сотни тысяч людей во всем мире. В воззвании Международного комитета борьбы против фашизма и войны Р. Роллан писал: «Имя Карлоса Престеса священно для нас. Оно принадлежит всему человечеству». 70-летняя тяжело больная дона Леокадия объехала чуть ли не всю Европу, добиваясь освобождения сына. Но увидеться с ним перед смертью ей было не суждено. Его только перевели в другую тюрьму, в отделение для туберкулезных – видимо, надеялись, что заразится. Правда, разрешили переписку с родными, но только через два года позволили получать газету (каждый экземпляр проходил особую цензуру!) и некоторые книги. Однако ничто не могло сломить узника, продолжавшего и в одиночке сражаться за дело народа, за дело коммунизма. Каждое утро он делал гимнастику, потом, если позволяла охрана, штудировал книги по истории, географии, экономике. Матери писал: «Несмотря на все, я счастлив!»

Престеса не сразу решились обвинить в восстании – ведь с таким же основанием судить можно было и Варгаса. Инкриминировали… дезертирство из армии. Процесс вели с помощью подкупленных «свидетелей» и фальсифицированных документов, в отсутствие обвиняемого, так как «за его поведение нельзя поручиться, даже когда он под стражей». Военный трибунал вынес оправдательный приговор, но он был аннулирован правительством. Дело передали «трибуналу национальной безопасности», созданному для суда над восставшими. Символично, что заседал он в тюремной камере недалеко от той, где содержался подсудимый; но и туда узника приводил целый отряд полицейских с пулеметами. На подготовку защиты ему дали три дня, но не дали даже карандаша; адвоката за попытку повидаться с подзащитным отстранили.

Престеса пытались обвинить в осуществлении восстания на деньги Москвы. Он сообщил трибуналу, что сумму, о которой идет речь, ему передал в 1930 г. не Коминтерн, а Варгас, сам получивший ее из США. Этого никто не опроверг; чтобы не ставить под удар президента, вопрос пришлось замять. Приговор гласил: 16 лет 8 месяцев тюрьмы за попытку переворота (даже по «закону о национальной безопасности» полагалось не более 10). Адвокаты Престеса и других осужденных апеллировали в высший военный трибунал. Здесь каждому дали 15 минут для защитительной речи. В зале и даже за спинами судей сидели агенты «специальной полиции». Но Престес не защищался, а обвинял: «Основное для меня – неустанно бороться против тех, кто эксплуатирует и угнетает наш народ. Я постараюсь своим поведением показать нашему народу, как важна в настоящий момент борьба за конституционные права народа, за освобождение политических заключенных, против террористического законодательства диктатуры, против полиции и реакции». Трибунал подтвердил приговор.

В 1940 г. полиции удалось выследить подпольный ЦК КПБ. Чтобы получить нужные показания, Мюллер приказал пытать детей на глазах родителей. Некоторые не выдержали. Коммунистов обвинили в казни провокатора. На Престеса возложили «моральную ответственность» на основании письма, в котором он предоставлял вопрос решению товарищей. Председательствовать на суде поручили одному из бывших сподвижников «Рыцаря надежды». Утром 7 ноября адвокат, знавший, что приговор готов заранее, шепнул: «Тебя оправдают». Престес спросил: «А других?» Адвокат ответил: «Нет». Луис Карлос отказался от сделки. Заклеймив позором ренегата-судью, заявил: «Я хочу использовать предоставившуюся мне возможность выступить перед бразильским народом, чтобы торжественно отметить величайшую историческую дату – день двадцать третьей годовщины великой русской революции». Председательствующий повысил голос: «Это не имеет отношения к делу». Подсудимый ответил: «Эта дата важна для всего человечества». Судьи приказали вывести его из зала и вынесли приговор – еще 30 лет тюрьмы.

Заточенный в каменном мешке, Престес находил возможность следить за ситуацией в стране и мире. Он убеждался, что революция временно потерпела поражение, но не была напрасной. Варгас отказался от перехода на сторону «оси», убедившись, что страна этого не допустит. Вместе с народом добиваться решительной борьбы против фашизма – в этом Престес видел долг патриота и интернационалиста. После нападения третьего рейха на СССР тюремщики много раз сообщали узнику о падении Москвы. 25 ноября 1941 г. к нему впервые допустили правого чилийского журналиста. К его удивлению, Престес сказал: «Нет силы, которая покорила бы социалистическое государство. Фашизм ждет неминуемая смерть». В августе 1942 г. Престес переслал в уругвайскую газету письмо-предупреждение: «В нацистской стратегии Бразилия занимает особо важное место. Германия имеет «пятую колонну», агенты которой проникли во все звенья государственного аппарата». В том, что Бразилия через несколько недель объявила державам «оси» войну, а затем, единственная из латиноамериканских стран, послала экспедиционный корпус воевать против Гитлера, – немалая заслуга Престеса. В октябре 1942 г. группе журналистов, в их числе кубинскому коммунисту Бласу Рока, разрешили посетить его в тюрьме. Луис Карлос выразил уверенность в победе Советского Союза и благодарность тем, кто боролся за его свободу.

Борьба не прекращалась. Ласаро Карденас, военный министр и бывший президент Мексики, просил разрешить Престесу приехать на похороны матери, предлагая себя в заложники; ему отказали. В Бразилии, несмотря на военное положение, народ продолжал требовать освобождения своего вождя. Нелегально распространялась документальная повесть Жоржи Амаду. Заканчивалась она словами: «В тюрьму заключен не только Луис Карлос Престес; в тюрьме сейчас – свобода, красота, культура, весь народ Бразилии. Завтра, мой друг, настанет день свободы. Возвысь свой голос, требуй вместе со мной, со всеми свободолюбивыми людьми мира, требуй, пока не услышат твой голос: свободу Луису Карлосу Престесу!»

В 1943 г. подпольная конференция КПБ заочно избрала Престеса генеральным секретарем. Весной 1944 г. появилась возможность переписки с товарищами по партии. Престес критиковал тех руководителей КПБ, которые ошибочно расценили роспуск Коминтерна и политику антифашистского единства как отказ от политической самостоятельности коммунистов. Выражая правительству поддержку ради победы в войне, Престес требовал от него восстановления демократии, легализации политических партий, в том числе КПБ. Весной 1945 г. крах фашизма и народные выступления заставили Варгаса объявить о подготовке выборов, установить дипломатические отношения с СССР и подписать декрет об амнистии, согласованный с Престесом. «Рыцарь надежды» возглавил партию, вышедшую из подполья.

За годы, проведенные Престесом в заточении, страна изменилась. Развивалась промышленность, возник сильный государственный сектор. На заводы и фабрики пришло много вчерашних крестьян, которым 8-часовой рабочий день, оплачиваемый отпуск и социальное страхование казались не завоеваниями пролетариата, а даром президента и официальных профсоюзов. Опираясь на профлидеров, Варгас поручил своему земляку Ж. Гуларту сформировать Трабальистскую (Трудовую) партию. Немало рабочих боготворило президента, а буржуазия все больше опасалась его. Для многих демократов Варгас оставался диктатором, чьи преступления нельзя простить. Генералы, среди которых были и прежние тенентисты, готовили переворот. Решили привлечь на свою сторону Престеса: ведь Варгас девять лет держал его в каменном мешке, выдал нацистам его жену и погубил многих товарищей. Но заговорщики сами были причастны к репрессиям против народа, и Престес не мог им доверять. Он полагал, что свержение президента, вставшего хотя бы вынужденно на путь демократизации, приведет только к новой форме диктаторского режима. На 70-тысячном митинге он заявил: «Буржуазная демократия более выгодна левым силам». В день митинга американский журналист сообщил Престесу, что его жена Ольга Бенарио, по данным союзного командования, погибла в газовой камере. Многие сторонники демократии и коммунисты не понимали, как Престес мог протянуть руку бывшему врагу. Союз в защиту буржуазной демократии не состоялся. Когда военные подняли мятеж, Престес предложил Варгасу объединить силы, но тот не оказал путчистам сопротивления. Коммунисты расценили переворот как выступление не столько против диктатуры, сколько «против народа, демократии, профсоюзов и компартии».

Через две недели прошли выборы. Президентом стал поддержанный Варгасом генерал Дутра, который еще капитаном в 1922 г. расстреливал из орудий восставших тенентистов, в 1935 г. подавлял восстание в столице, получил от Гитлера железный крест. За Компартию был подан миллион голосов – 13% от общего числа, при том, что неграмотные (не меньше 70%) избирательных прав не имели. Престес был избран в сенат наибольшим числом голосов – 160 тысяч – и по традиции считался первым из сенаторов. Правда, это не спасало от полицейских налетов – приходилось укрываться на квартирах товарищей.

За два года относительной легальности ряды КПБ выросли с 4 до 200 тысяч. Ее снова запретили 7 мая 1947 г., в тот же день, когда коммунистов вывели из правительств Франции, Италии, Финляндии и Чили. Предлогом послужило название: избирательный трибунал большинством в один голос решил, что Компартия Бразилии не может быть бразильской партией, а является секцией международной организации (крючкотворов не остановило то, что Коминтерн уже четыре года как был распущен). Престес в последний раз приехал на заседание сената, чтобы призвать народ к борьбе против правящей клики, в защиту конституции. «Компартия не может быть уничтожена декретом, – заявил он. – Ее существование – историческая неизбежность».

Второе подполье длилось десять лет. Снова его искали «специальная полиция» и разведка США. Снова над ним устраивали судилище, к счастью заочное. Снова за рубежом создавались комитеты в его защиту. Как 18 лет назад, в подполье он обрел любовь: комсомолка Мария Рибейро, дочь коммуниста, отвечавшего за безопасность Престеса, стала его женой.