В поисках рыночных отношений: иллюзии и реалии (По страницам иностранных изданий) (2) - № 2 1995 - Номера журналов. - Каталог статей - Официальный сайт журнала "Марксизм и современность"

В поисках рыночных отношений: иллюзии и реалии (По страницам иностранных изданий) (2)

А. Г. Арсеенко

3 ТРУД: УРОКИ ЗАПАДА ДЛЯ ВОСТОКА

В исторической ретроспективе, когда начался процесс "дубления шкуры", рабочий класс на собственном опыте относительно быстро убедился в призрачности провозглашенных буржуазией лозунгов: Братство! Равенство! Свобода! Пролетариат также относительно быстро избавился от иллюзий в отношении способности рынка труда к саморегулированию, его якобы магических свойств в приближении уровня заработной платы к стоимости и цене рабочей силы. Гораздо больше времени потребовалось для того, чтобы осознать, что уровень и динамика заработной платы находятся в прямой зависимости от степени организованности и уровня развития классовой борьбы. Практической реализации возможностей коллективных действий организованных рабочих в период домонополистического капитализма препятствовало господство доктрины "преступного заговора", применявшейся против профсоюзов и иных объединений трудящихся.

Яркой иллюстрацией к характеристике антирабочей направленности родственной ей доктрины "заговора с целью ограничения предпринимательства" служит решение канадского суда в 1792 г. В нем, в частности, признавалось противозаконным объединение рабочих для достижения любой из названных целей: 1) сокращение или изменение рабочего времени; 2) достижение более высокой заработной платы; 3) установление твердых ставок в оплате труда; 4) уменьшение объема работы; 5) побуждение других рабочих к оставлению рабочего места до окончания рабочего дня; 6) оставление рабочего места до завершения работы; 7) отказ от работы и занятости; 8) подстрекательство других к отказу от работы и занятости/24/.

По сравнению со всеми иными рынками, действующими в рамках капиталистической экономики, рынок рабочей силы — это наиболее несовершенный и наиболее регулируемый рыночный механизм. По признанию профессора Торонтского университета Д.Битти, совершенно свободные рынки рабочей силы в действительности никогда не существовали, а труд всегда был одним из наиболее интенсивно регулируемых видов человеческой деятельности. "На протяжении последних шестисот лет, — подчеркивает он, — законодательные и исполнительные органы власти всегда присваивали себе главную роль в регулировании основных условий функционирования труда"/25/. Поэтому борьба рабочего класса за преодоление тенденции к снижению заработной платы ниже стоимости рабочей силы всегда приводила к конфронтации с буржуазным государством, сопровождалась ожесточенными схватками с капиталом. Победы в области повышения заработной платы и улучшения условий труда всегда достигались ценой неимоверных усилий, жертв и лишений. Иного не дано!

В результате упорной борьбы за расширение прав рабочего класса капитализм вынужден был отказаться от "доктрины преступного заговора" и "правления путем судебных предписаний" в регулировании трудовых отношений, а после "великой депрессии" пойти на значительные уступки трудящимся в сфере perламентации труда. В 1930-х гг. в США и других западных странах право рабочих на объединение в профсоюз и заключение коллективного договора с предпринимателями было закреплено в законодательном порядке. Важную роль в определенной демократизации и гуманизации социальных отношений в сфере производства в капиталистическом мире сыграло влияние Великой Октябрьской социалистической революции.

Как отмечает канадский историк Д.Берк-юсон, после слома основ царизма в России политические лидеры в США и Канаде обнаружили свою неподготовленность к яростным атакам промышленных волнений, захлестнувших капиталистические страны. В поисках выхода из создавшегося положения они пришли к выводу, что если не внести своевременные и существенные изменения в существующую капиталистическую систему, то "русский эксперимент" 1917 года может успешно повториться на североамериканской почве. С помощью названной модернизации старого мира преследовались далеко идущие цели.

В интерпретации Д.Беркюсона они сводились к следующему: "Поскольку забастовки и общественные беспорядки зачастую отождествляются с сильными профсоюзами и формализацией коллективно-договорного процесса, индустриальная демократия представлялась способной предложить лучшее решение, которое могло бы удовлетворить рабочих и работодателей, обеспечить социальную гармонию и скорее усилить, чем ослабить, основы капиталистического общества"/26/. В этом и состоит суть промышленной демократии при капитализме — в укреплении фундамента капиталистического строя под прикрытием мнимой заботы о благе трудящихся.

Несмотря на многочисленные модификации эксплуататорской системы трудовых отношений, они не устранили подчиненности труда капиталу. В условиях капитализма труд всегда основывался и основывается на эксплуатации трудящихся. Действие закона максимизации прибыли в западных странах столь очевидно, что его не скрывают даже в университетских учебниках. Например, в "Современной экономике труда", принадлежащей перу известных американских авторов, отмечается: "Если бы он (предприниматель — А.А.) мог увеличить до крайности свои прибыли посредством сокращения нанятой им рабочей силы до нуля, он сделал бы это. Если бы он мог платить нулевую заработную плату, он был бы счастлив поступить таким образом"/27/. И если он не делает этого, то только потому, что он связан условиями предложения труда, что ему приходится иметь дело с профсоюзом, противодействующим понижению заработной платы.

Эффективно противостоять капиталу организованный труд может только в том случае, если он обладает всей полнотой профсоюзных прав, включая право на забастовку. Именно потому, что стачка является испытанным оружием пролетариата в борьбе против капитала и властвующей государственной элиты, право на ее проведение и использование долгое время оставалось непризнанным даже в XX в. и подвергается всяческим ограничениям в наши дни.

Весомую лепту в формирование негативного отношения общественности к забастовочному движению и проблемам труда вносит "информационный империализм", выполняющий социальный заказ монополий по подготовке почвы для принятия и проведения в жизнь антирабочих законов и мер. В документе Канадского рабочего конгресса, представленном Специальной комиссии сената по вопросам средств массовой информации, подчеркивалось, что освещение важных профсоюзных проблем в Канаде является "скупым и извращенным". Зато СМИ концентрируют основное и чрезмерное внимание "на забастовках или попытках переложить на плечи организованного труда исключительную ответственность за резкий рост цен, как будто прибыли, ссудные проценты, профессиональные вознаграждения, доходы от прироста капитала и другие факторы, влияющие на цены, либо не существуют или являются инерт-ными'728/.

В борьбе за демократизацию трудового законодательства рабочий класс западных стран явочным порядком добился в период между двумя мировыми войнами реализации "триады" профсоюзных прав. Это — право на ассоциации, на коллективные договоры (переговоры) и на забастовки. Стачка, как специфическая форма борьбы трудящихся за свои права, играет решающую роль в случае необходимости "пробы сил" труда и капитала. Коллективно-договорный процесс без права на забастовку сводит к нулю шансы профсоюза на удовлетворение его требований за столом переговоров, по мнению западных автоиов, превращает институт заключения коллективных трудовых соглашений в "бумажного тигра".

К сожалению, в полном объеме "триада" профсоюзных прав получила воплощение в трудовом законодательстве далеко не всех стран. В конвенциях Международной организации труда до настоящего времени закреплено право трудящихся только на объединение в профсоюз и на заключение коллективного договора по вопросам заработной платы и других условий труда. Однако международное признание и отнесение профсоюзных прав к категории социально-экономических прав человека имеет исключительно важное значение с точки зрения защиты интересов рабочего класса. В особенности провозглашение "права на забастовки при условии его осуществления в соответствии с законами каждой страны" в ст. 8(1) Международного пакта об экономических, социальных и культурных правах.

Вполне понятно, что забастовка — это крайнее средство в "пробе сил" труда и капитала. В период стачки ее участники рискуют не только потерей рабочих мест и скудных сбережений, но и собственной жизнью и кровью. Но доведенные до крайности трудящиеся никогда не останавливались перед применением крайних мер в защите естественного права на жизнь, достойную человека, несмотря на то, что в периоды массовой забастовочной борьбы "государственная власть и промышленная власть функционируют как части унифицированной системы"/29/ и нередко прибегают к использованию крайних насильственных средств против стачечников.

Вопреки противодействию государственно-монополистического капитала реализации "триады" профсоюзных прав в полном объеме, мировое общественное мнение все больше склоняется в сторону защиты фундаментального профсоюзного права на забастовку. Убедительным подтверждением этого служит тот факт, что католическая церковь в "Социальной энциклике" (1981 г.) вынуждена была благословить право трудящихся-верующих на объединение и забастовку. Правда, с определенными оговорками о том, что стачки не должны связываться с злоупотреблениями и не должны проводиться в общественно важных службах.

Под предлогом заботы об "общественном благе" современное капиталистическое государство существенно ограничивает или полностью отменяет право на забастовку значительной части государственных работников, а также объявляет незаконными многие нестандартные формы коллективных действий трудящихся. К ним относятся во многих странах, например, политические забастовки, "вторичные" забастовки, неофициальные забастовки, забастовки солидарности и др. Поэтому в борьбе за свои жизненные интересы и права государственым служащим зачастую приходится вступать в прямую конфронтацию с буржуазным государством и, таким образом, фактически превращать чисто "экономические" забастовки в политические.

"Закон может признавать или не признавать наше право на забастовку; закон может налагать штрафы на нас за участие в забастовке. Но закон никогда не давал нам права на забастовку и он не может забрать его у нас. Право на забастовку просто является частью существования рабочего —не раба"/30/, — подчеркивает председатель Канадского профсоюза почтовых работников К.Пэррот.

Ему вторит руководитель научно-исследовательского отдела Канадского рабочего конгресса Э.Финн, делая особое ударение на то, что право на забастовку является фундаментальным правом, не менее важным, чем свобода слова или свобода печати. "Почему? Просто потому, что оно является жизненно важной частью коллективно-договорного процесса, — отвечает он. — Свободные коллективные переговоры — это единственный инструмент в распоряжении рабочих для защиты и обеспечения их интересов в нашей экономической системе. Без этого основного права на изъятие своего труда они не имели бы никакой силы в ведении переговоров и вынуждены были бы согласиться с любой заработной платой и любыми условиями труда, которые решил бы навязать им предприниматель"/31/.

В этом и состоит суть рынка труда и коллективно-договорного регулирования трудовых отношений при капитализме. В принципе стачка является одним из важнейших, но далеко не единственным, проявлением классовой борьбы пролетариата. Ибо проведение ее направлено на преодоление следствий, а не на устранение причин эксплуатации труда капиталом.

Забастовочное движение трудящихся не всегда приводит к победам, но ни одна забастовка не бывает проигранной в смысле приобретения опыта самоорганизации рабочих. По словам американского политолога Дж.Брэчера, наиболее важное изменение в сознании рабочих в период массовой стачки — это осознание людьми своей способности проявлять инициативу, контролировать действия и самостоятельно принимать решения относительно собственной жизни/32/. Было бы неправильно преувеличивать значение стачки, в том числе всеобщей, как средства достижения цели освобождения труда. Но если бы рабочий класс повседневно не отстаивал свои интересы в борьбе с капиталом, то он выродился бы, по выражению К.Маркса, "в сплошную массу опустившихся бедняков, которым уже нет спасения"/33/.

4. КУДА ВЕДЕТ ДОРОГА БЕЗ "ИЗМОВ"? (ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)

В преддверии новой схватки за власть в России и других странах СНГ на экранах ТВ вновь замелькали знакомые лики политических трупов времен перестройки и их идейных преемников. И первые, и вторые выступают в роли критиков нынешних "реформ", предлагают себя в качестве новых пророков, способных вывести заблудившиеся народы на столбовую дорогу модернизации, ведущую к "светлому будущему". В интенсивном оболванивании электората вновь используется, в основном, старое идеологическое меню в несколько иной упаковке. Суть его остается прежней. Это стандартный набор заверений в волшебных свойствах "социально ориентированного рынка" и возможности построения новой утопии — общества без "из-мов", где бы человеку жилось хорошо. Все это уже было в пропагандистском арсенале "перестройщиков" и известно к чему привело.

В 1991 г., когда известный "общечеловек" и "новомышленец" с багровой отметиной на лбу отказался от "социалистического идеала" в пользу "социал-демократического выбора", в США вышла книга известного американского социолога, директора Центра по изучению проблем экономической культуры, профессора Бостонского университета П.Бергера "Капиталистическая революция". Будучи явным приверженцем капитализма, автор отдает должное КМарксу как одному из "интеллектуальных гигантов современной эпохи", а также разработанной им концепции класса, впервые честно поставленной им " в центр анализа современного общества". Более того, он признает, что только марксисты последовательно стремились интегрировать в единую теоретическую конструкцию экономические, политические, социальные и культурные измерения капиталистического феномена. Несмотря на то, что в целом монография П.Бергера направлена на защиту капиталистического способа производства, она представляет определенный практический интерес с точки зрения познания технологии великого обмана, взятого на вооружение "ново-мышленцами".

Как известно, в продвижении своих идеологических целей "информационный империализм" широко прибегает к тактике "подмены понятий", "краденых лозунгов" и т.д. и т.п. Суть ее сводится к тому, чтобы черное представлять белым, белое — черным, а если потребуется — красным и то, и другое. В идеологическом жонглировании понятийным аппаратом капитализму зачастую приписываются преимущества социализма, а социализму — недостатки капитализма. В этом контексте заслуживает внимания раскрытие П.Бергером содержания "семантических игр" на страницах названной книги.

По признанию автора "Капиталистической революции", термин "рыночная экономика" обязан своим происхождением тому, что капитализм продолжает оставаться словом с негативной нагрузкой во многих странах, в особенности, в интеллектуальной среде. Поэтому его постепенно вытесняют из употребления, отдавая предпочтение менее раздражающему синониму, то есть "рыночной экономике". С другой стороны, пишет П.Бергер, поскольку социализм продолжает оставаться привлекательным лозунгом, его изымают из обращения, а для обозначения "нерыночной экономики" пользуются другими синонимами, такими как "командная", коммунистическая или даже "сталинистская" экономика/34/. Совершенно очевидно, что подобные "семантические игры" широко применялись в идеологическом манипулировании массовым сознанием и сыграли далеко не последнюю роль в ослаблении идеологического иммунитета советских людей к буржуазной пропаганде.

Поиск "третьего пути", навязанный "гор-бачевщиной" советскому обществу обманным путем, напоминает похождения странников, заблудившихся в трех соснах, или персонажей русских народных сказок, получивших директиву из Центра — "пойди туда, не знаю куда; найди то, не знаю что". В связи с этим П.Бе-ргер прямолинейно отмечает, что попытки найти "третий путь" между капитализмом и социализмом основываются на "концептуальной неразберихе" и "эмпирической неопределенности". Он подчеркивает, что Швеция, "утопия тех, которые считают себя социал-демократами", является капиталистической системой производства, отличающейся от других капиталистических стран только размерами и масштабами "государства благоденствия", которые не следует преувеличивать. "Это — не третий путь; это один из вариантов первого пути. Ссылки на него, как на один из вариантов социализма (что, между прочим, его критики делают так же часто, как и его защитники), создают основательную путаницу и ведут в тупик"/35/, — пишет П.Бергер.

Многострадальный советский народ, поверивший в мудрость своих поводырей, сегодня расплачивается невероятно высокой ценой за поиски "третьего пути", ведущего в пропасть. "Человеческие издержки" антинародного курса на проведение "радикальных экономических реформ" не имеют аналогов в новейшей истории. "Шоковая терапия" привела к сокращению ВВП в странах СНГ в два раза в 1991-1995 гг. Современные масштабы разорения и разграбления единого народнохозяйственного комплекса СССР не идут в сравнение с результатами гитлеровского нашествия. Как известно, падение ВВП в СССР в годы Великой Отечественной войны составило около 40%. Сегодня народное хозяйство во многих странах СНГ поставлено на грань экономического коллапса. За ним последует массовое выталкивание миллионов трудящихся на рынок труда, в ряды безработных без средств к существованию, без надежды даже на случайные заработки. Практически во всех бывших советских республиках установлена система рабского труда, принуждающая людей работать без выплаты заработной платы на протяжении многих недель и даже месяцев. Доля заработной платы рабочих в стоимости продукции упала до символических однозначных величин, размер ее приближается к уровню физиологического выживания человека. Процесс деградации рабочей силы приобретает необратимый характер. Иначе, чем проведением политики геноцида против собственного народа, это на назовешь.

Во время одного из очередных заокеанских вояжей Б.Н.Ельцин, выступая 17 июня 1992 г. на совместном заседании конгресса США, цинично заявил: "Мир может вздохнуть спокойно — коммунистический идол ... рухнул! Рухнул навсегда!"/36/. Судя по всему, американские конгрессмены отнеслись к ельцинским заверениям в необратимости "краха коммунизма" примерно так, как Марк Твен к сообщению "желтой прессы" о своей смерти. Как известно, великий американский писатель-сатирик по этому поводу сказал: "Слух о моей смерти сильно преувеличен". В доказательство своей решимости покончить с коммунизмом ельцинскому режиму пришлось устроить показательный расстрел российского "Белого дома" из танковых орудий на виду у всего мира. Однако и этот акт варварского насилия не развеял сомнений в США в отношении "краха коммунизма" в России и других "новых независимых государствах".

Спустя несколько месяцев после кровавой бойни в Москве известный американский историк и общественный деятель А.Шлезингер на страницах "Уолл-Стрит Джорнэл" писал: "Россия сегодня воспроизводит те самые условия, которые привели Маркса и Энгельса полтора века назад к написанию "Манифеста Коммунистической партии". По признанию автора, большое заблуждение русских состояло в том, что они поверили, что свободный рынок якобы является лучшим лекарством от всех экономических неприятностей. "Эта иллюзия послужила в России сильным допингом к развитию грабительского, эксплуататорского, жестокого и бессердечного капитализма образца XIX века" /37/, — подчеркивает А.Шлезингер.

Вне всякого сомнения, "рыночный шок" и другие эксперименты "реформаторов" подвели рабочий класс бывших стран СССР к той черте, за которой следует выбор — или согласиться с положением рабов и обречь на долгие годы рабства своих детей и внуков, или бросить вызов антинародному курсу могильщиков социализма. Капиталистическая эйфория, навязанная советскому народу в поиске "среднего пути" между капитализмом и социализмом, уходит в прошлое. К сожалению, за ней следует разочарование в настоящем и неуверенность в будущем. Но это не те чувства, которые необходимы для преодоления социальной апатии и дезориентации, пустивших глубокие корни в рабочей среде. Настоятельное веление времени состоит в том, чтобы соединить социалистическую идеологию с массовым рабочим движением, направить политическую и организаторскую деятельность всех левых сил в русло борьбы за конкретные цели, выражающие насущные интересы и заветные чаяния трудящихся